Время между нами

Глава первая

— Дженсен! — Не важно, сколько времени пройдет, но я увижу тебя снова, Джей. Не важно, сколько времени пройдет, я увижу. Просто продолжай бороться за то… во что ты веришь. — Дженсен, не уходи! Борись! Мы справимся. Мы уедем из… Джен! — Уже слишком поздно, и мы оба это знаем, Джей. Моя рана очень серьезная, и даже если бы я смог остаться с тобой, они никогда бы не допустили этого. Хорошо, что это только я. Я бы не смог жить, зная, что стал причиной твоей смерти, Джей. — Джен! Дженсен! Нет! — Дженсен! От звука выстрела винтовки Дженсен Эклз, хватая ртом воздух, проснулся, выкрикивая имя, которое, казалось, звучало из его уст все чаще и чаще: — Джаред?! — Нет, но, может, тебе бы надо было последовать моему совету и держаться подальше от этих чертовых клубов, если именно так ты по утрам после них ловишь похмелье. Сухой хриплый голос звучал удивленно, но Дженсен знал, что, открыв сейчас свои глаза, увидит только настороженность на лице своего друга. — Боже, да выключи ты уже свою драм-машину, оставь меня в покое и дай мне просто умереть, Крис, — умолял Дженсен, пытаясь унять гудящую головную боль вперемешку с ощущением потери, отчаяния и растерянности, вызванные сном. И, к своему несчастью, слишком поздно понял, что заснул не в кровати. — Черт! Не в силах остановить себя, скатывающегося с дивана, Дженсен свалился на паркетный пол. Последующие его фразы были резкими, гневными и обычно не используемыми в приличной компании. Дженсену повезло — его давнишнему другу и самому не нужно было палец в рот класть, он давно привык к таким вспышкам. — Нет никакой драм-машины. Барабаны в твоей голове связаны с той же причиной, по которой твоя задница оказалась прошлой ночью на диване, когда я притащил тебя домой из клуба. Крис Кейн прошел в маленькую кухню и взял две кружки с кофе, которые он налил до того, как у Дженсена начался приступ паники во сне. — Тебе как там, внизу, нормально? Или хочешь, чтобы я помог подняться? — спросил он, подталкивая стеклянный журнальный столик ногой, прежде чем поставить на него кружки. — Я был бы неимоверно рад, если бы твой голос так громко не звучал в моей голове и я бы мог нормально видеть, — сыронизировал Дженсен, проведя рукой по своим волосам, взлохмачивая их. Он раздумывал, ввернуть ли какой колкий комментарий, глядя исподлобья на потешающегося над его похмельем друга, но решил, что это не стоит затраченных усилий. Пусть от Криса и прилетела еще парочка случайных оскорблений в его сторону. — А что ты вообще делаешь у меня дома? — захотелось наконец-то узнать Дженсену. Он осторожно потягивал кофе из дымящейся кружки и старался не скривиться от его крепости. Кофе помог привести в порядок хоть какие-то мысли. — А что, уже утро? — Практически полдень, и я остался здесь вчера на всякий случай, не дай бог что случится, — пожал плечами Крис, поудобнее располагаясь в уютном старом кресле, в котором он предпочитал сидеть, будучи у Дженсена в гостях. — Мне казалось, ты говорил, что тебе больше не снятся кошмары, Джен. Теперь, проснувшись от передоза кофеина в своей крови, Дженсен поднялся с пола, плюхнулся на диван и попытался собрать все воспоминания воедино. Он помнил, как ходил в клуб со своей лучшей подругой и несколькими ее друзьями. Но после часа, проведенного среди слишком громкой музыки, слишком большого количества людей и пары напитков, воспоминания стали абсолютно нечеткими. — Я не напился, Крис, — спорил Дженсен, пусть его голова с этим и не соглашалась. А затем он заметил ссадины на костяшках и большой синяк на запястье и нахмурился. — Что… что случилось? — спросил он, всей душой не желая получить на этот вопрос ответ. Постучав пальцем по обтянутому джинсой колену, Крис внимательно наблюдал за своим другом, пытаясь сложить вместе информацию, которую он получил сам о прошлом вечере, с тем, что ему рассказали, и с тем, что он увидел сам, когда приехал. Они с Дженсеном были друзьями с четвертого класса, несмотря на то, что выросли в совершенно разных семьях. Семья Дженсена была очень богата и стара, ее корни можно было проследить вплоть до Войны за независимость, тогда как семья Криса усердно работала, чтобы иметь возможность жить в престижном районе Бостона Бикон-Хилл. У семей Кейнов и Эклзов практически не было ничего общего, но у Криса с Дженсеном появилась прочная связь в первый же день, когда Крис оттащил двух старшеклассников от маленького и застенчивого мальчика. Позже Крис понял, что его новый друг не был таким уж застенчивым и тихим, но стал таким, когда кто-то в школе окрестил его странным и сделал мишенью для насмешек среди других детей с первого же дня в четвертом классе. И даже девятнадцать лет спустя ничего не изменилось. Крис догадался об этом по тому, как Дженсен проснулся этим утром. В клубе произошло то, что стало причиной новых кошмаров и того, что его ночь прошла как в тумане. — Существует распространенное мнение, что ты слишком много выпил, задел случайно того, кому это не понравилось, и тот, кому это не понравилось, сказал, что ты просто взбесился, — Крис не купился на эту отговорку тогда, когда окровавленный мудак оправдывал себя этим, и сейчас, когда он смог лучше рассмотреть зеленые глаза своего друга и понять по синякам на Дженсене, что же на самом деле вчера произошло. — Ты выпал из реальности прошлым вечером, Джен? Дани сказала, что ты не горел желанием идти в клуб, но она настояла на этом, потому что ты был сам не свой после последней поездки на юг. Допив кофе, Дженсен поднялся на ноги и отправился в душ. Он не беспокоился о том, что поступил грубо, зная, что Крис все равно пойдет за ним в ванную. Они выросли друг у друга дома. Дженсену всегда было намного проще общаться с Крисом и его семьей, чем находиться в собственном доме, особенно после того, как его мать снова вышла замуж. Дженсен переехал в квартиру в одном из домов, принадлежавших его семье в старом районе Бостона, потому что это было намного лучше, чем оставаться в том доме в Блэк Бэй. Крис был чаще у него в квартире, чем у себя дома или в баре, который он недавно купил в Дорчестере. Переступив через снятую с себя одежду, Дженсен вошел в душевую кабинку и попытался вспомнить, когда вчера вечером все пошло не так. Крис был прав. Он не хотел идти в тот клуб вчера, но когда его лучшая подруга появилась в дверях с тем самым выражением на своем красивом лице, Дженсен понял, что будет намного проще позволить Дэннил сделать то, что она задумала, чем препираться с ней. Дани и Крис были его самыми лучшими друзьями, и Дженсен давно уже понял, что если когда-нибудь и сможет влюбиться в женщину, то ею будет только Дэннил Харрис. Рыжая лиса знала все его секреты, хорошие и плохие, и всегда была рядом, чтобы защитить его и поддержать, когда всем, кроме нее и Криса, на него было уже плевать. Дженсен любил ее как сестру, но в глубине души знал, что человек, которого он любил, пока еще не был с ним... Если бы он только мог все выяснить. — Джен? — позвал Крис у двери, явно намереваясь получить ответ. Дженсену никогда не нравилось это сокращение от своего имени, но он давно уже устал от попыток переубедить Криса использовать что-нибудь другое. Хотя оно было намного лучше, чем те, которыми называли его дома, когда он жил с матерью и отчимом. Было странно, что когда Дженсен слышал его в своих снах, оно вызывало у него совсем другое чувство. Когда он слышал его в своих снах, тихо произнесенное мужчиной, то чувствовал себя не злым, не нервным, а спокойным и любимым. — Какой-то парень, которому вчера понравилась Дани, решил, что я ему не нравлюсь или еще что выдумал обо мне. Большую часть вечера он на меня злобно пялился, но когда Дани пошла танцевать, думаю, что мне кто-то что-то подсыпал в стакан. Я выпил два коктейля, и они не были такими крепкими, — Дженсен встал под многочисленные душевые насадки, позволяя горячей воде стекать по его высокому худому телу, и вспомнил руку, которая схватила его за запястье. И вот именно после этого все в его памяти померкло. — Да, я надрал тому уроду задницу, — сказал Крис. — Он был готов на тебя наброситься с кулаками. Ты же с тринадцати лет ни с кем больше не дрался. Крис прошел в комнату, из которой спокойно мог разговаривать с ним, и оглядел бардак, что Дженсен оставил в своей спальне. — Дани лучше знает, куда тебя отвезти — куда угодно, только не в мой бар, особенно в это время года, — сказал он, проводя взглядом по разбросанной одежде, старым фотографиям, книгам и папкам, которые были для Дженсена целым миром. — Все еще принимаешь лекарства? Дженсен застыл под водой, глаза его опасно сузились, но тут он напомнил себе, что Крис задал ему вопрос без какого-либо злого умысла. — Нет. Я перестал их пить еще два года назад, и ты знаешь это. — Дженсен запретил своим рукам трястись, выключая воду и берясь за полотенце, чтобы вытереться. — Когда нас только двое, то мы всегда идем к тебе, но ее коллеги хотели сходить в новый клуб в Эксетере. Это я виноват. Мне нужно было уйти, как только парень начал наезжать на меня. Думаешь, мне нравится, когда на меня смотрят как на сумасшедшего или припадочного? — Ты не сумасшедший или… как ты там себя, черт возьми, только что назвал, старик. — Крис скинул одежду с кровати и, сев на край, начал перебирать валявшиеся на ней документы. Которые, к его великому удивлению, не были связаны с исследованиями какой-то битвы во время Гражданской войны или генеалогией, а являли собой выписки о собственности какого-то места в Чарльстоне в Южной Каролине. — Ты это ты, и ты был собой с тех пор, как я тебя встретил… но ты мне сказал пару недель назад, что кошмары прекратились. Бросив полотенце на пол и не обращая внимание на то, что Крис был в комнате, Дженсен натянул на себя чистое белье и джинсы, прежде чем достать из комода футболку. — Кошмары прекратились. Ты никогда не спрашивал, снится ли мне он до сих пор, — ответил Дженсен, пожав плечами, не обращая внимания на свернутый грязный носок, прилетевший ему в спину, когда он надевал на себя темно-зеленую футболку. — В последнее время очень редко снятся плохие или болезненные сны. Обычно это только смутные голоса и тени других людей. Только он всегда ясно представляется в моем уме. — И ты до сих пор не можешь понять, кто он или почему ты одержим каким-то парнем в своей голове с самого детства? — Крис знал ответ и уже давно перестал ломать голову над тем, что было не так с его эксцентричным другом. В эти дни он в основном стремился помочь Дженсену прийти в себя после болезненных снов и защитить его от тех людей, кто мог причинить ему из-за них боль. Открыв огромный двухстворчатый шкаф, превращенный в маленький кабинет, Дженсен уставился на кипу бумаг, газет, записей и книг, относящихся к довоенному времени или времени самой Гражданской войны, но его внимание было привлечено к набросками, которые он рисовал с самого своего детства. Талант к рисованию был сразу же замечен с его самой первой попытки еще в детстве нарисовать красивое лицо, являющееся ему во снах. Парень был мужественным и красивым, с темными волосами, касавшимися плеч и зачастую спадавшими на его выразительные ореховые глаза. — Его зовут Джаред, — пробормотал Дженсен, сосредоточившись на последнем рисунке, который он нарисовал прошлой ночью после очередного сна, наполненного глубокими голосами, любящими прикосновениями и смехом, всегда успокаивающим его страхи и заводящим в студию. — Он солдат. — Ага, ты мне это сказал на Хэллоуин, когда нам было по одиннадцать, и ты наконец согласился со мной во мнении, почему с тобой люди здесь или в Стурбридже обращались странно. — Крис подошел ближе, чтобы рассмотреть новую картинку, и в который раз был впечатлен талантом своего друга. — Чувак, а ты вообще задумывался о том, чтобы продавать все это или рисовать, чтобы заработать на жизнь? — спросил он, наверное, раз в пятидесятый за все эти годы. — Мы оба знаем, что ты занимаешься дизайном и выполняешь инженерные расчеты для своего дяди только тогда, когда тебя заставляют. Проведя пальцем по последнему рисунку, изображающему таинственного мужчину в полном офицерском обмундировании Армии Конфедерации на туманном поле битвы, Дженсен вернулся в настоящее, когда по его спине пробежала холодная дрожь и ему потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя под изучающим его чужим взглядом. — Я рисую или делаю наброски потому, что это меня успокаивает, или потому, что мне надо избавиться от картинок у себя в голове. Он не то, за что можно получить деньги. Джаред для меня важнее денег. Он… — Дженсен со вздохом замолчал, зная, не глядя на Криса, что тот приподнял свою бровь. Он снова стал слишком эмоционально привязанным к тому, что делало странным и его, и образ его жизни. — Знаю, что ты не понимаешь этого. Знаю, что вы с Дани подшучиваете надо мной. Но мне очень повезло, что у меня есть вы, учитывая желания всех остальных, что было бы лучше, если бы я остался… там, — Дженсен посмотрел на Криса и встретил с улыбкой вопросительный взгляд его ярких голубых глаз. — Я действительно в долгу перед вами за то, что вы всегда рядом со мной, придурком геем. — Мы с Дани не подшучиваем над тобой, и ты не придурок! — крикнул Крис, в его напряженном голосе были едва различимы нотки злости. Дженсен ухмыльнулся, закрыл дверцы шкафа и вернулся к комоду, чтобы взять кольцо, которое он не надел прошлым вечером. Он внимательно посмотрел на него — Дженсен делал так каждый раз, прежде чем водрузить его обратно на палец. Массивное кольцо с символикой Вест-Пойнта передавалось в семье Дженсена с тех пор, как его тезка поступил в известную военную школу до того, как Гражданская война разделила нацию на два лагеря… или так просто любила говорить его бабушка, когда ей выдавался шанс. Дженсен помнил, как получил кольцо от покойного дедушки в возрасте пяти лет. Кольцо досталось ему, а не его отцу. Даже в те годы это показалось ему странным. Но дедушка, которого он обожал, сказал, что кольцо всегда предназначалось Дженсену. Странным было и то, что теперь, когда Дженсен думал об этом, одержимый войной между штатами и узнавший о стольких солдатах того времени, он вообще не обращал внимания на все, что было связано с его собственными предками. Дженсен носил кольцо с тех пор, как стал достаточно большим, а до этого носил его на цепочке у себя на груди или в бархатном мешочке в кармане. Дольше всего он был без него шесть месяцев, о которых он отказывался вспоминать или когда чувствовал, что иметь его на себе было неправильно. Именно по этой причине он пошел без него в клуб, хотя кольцо на пальце успокаивало, гнало подальше от Дженсена странные мысли и воспоминания, не принадлежавшие ему. Не позволяло вырубиться, как, например, вчера. — Сны снова становятся насыщеннее, Крис, — сказал Дженсен, схватив обувь и отправившись на кухню. — Они такие странные в этот раз: теперь я не только вижу Джареда, иногда я четко слышу и голос, принадлежащий кому-то другому. Я знаю, что он настоящий. Я знаю, что кем бы он ни был, он жил в прошлом, но я ничего о нем все никак не могу выяснить. — А ты не думал, что во время Гражданской войны не было так много Джаредов, Джен? — Крис провел своего друга на кухню и как у себя дома открыл холодильник с куцым содержимым. — Разве он тебе никогда не называл свою фамилию? Фыркая в ответ на такой глупый вопрос, Дженсен налил себе еще кофе и заметил, что на автоответчике мигала лампочка. — Он не разговаривает со мной, дурак, — Дженсен закатил глаза. — Кто звонил? — Кейт звонила утром раз двадцать, наверное, и мне кажется, что если ты и в следующий раз не ответишь, то скоро в твоих дверях появится разгневанная маленькая старая ирландка, — произнес Крис, вгрызаясь в яблоко и делая мысленную пометку сказать Дани, что одному из них следовало бы накупить продуктов для своего погрязшего в прошлом друга. — Какого черта ты не ответил, чтобы узнать, чего она хотела? — потребовал ответа Дженсен и застонал, потянувшись к телефону, который только что зазвонил. — Здравст… о, привет, ба, — он вздрогнул от резкого и звонкого голоса, который пронзил его все еще чувствительную голову, пока Кейтлин Эклз высказывала ему все, что о нем думает, потому что он не соизволил ответить на этот чертов девайс, который изобрел какой-то тупой идиот как раз на такие случаи. Усевшись за стол и вытянув длинные ноги, Крис довольно ухмылялся, пока Дженсен стрелял в него своим убийственным взглядом, говорящим о высокой степени раздражения. — Что? Нет, я… я поздно пришел домой и только недавно проснулся, поэтому не слышал, как ты звонила. Да, все тридцать четыре звонка я не слышал, и мне жаль, что заставил тебя беспокоиться, ба, — Дженсен несильно стукнул головой по двери своей маленькой, но удобной кухни, желая вместо этого врезать Крису. — Нет, не проблема. Заеду сегодня после обеда… подожди-ка, с чем тебе нужна помощь? — он моргнул и покраснел, как ребенок, которого отчитывали за промах. — Нет, мэм, я вас не оскорбляю и, конечно же, не против вам помочь. Буду к четырем. — И вот тебе причина, по которой я не взял трубку, когда увидел, что это твоя бабушка, — сказал Крис, допивая кофе. — Я знал, что, звоня так рано, Кейт чего-то хотела, и если бы я ответил, она бы и меня припахала, как всегда. Я люблю ее, но эта женщина ругает меня и читает мне лекции чаще, чем делала это моя собственная мать, когда я открывал бар. Дженсен все еще держал трубку в руке, задумавшись о том, во что он только что позволил себя втянуть. — Твоя мать читает тебе лекции потому, что боится, что ты профукаешь все деньги, — напомнил он Крису, протягивая руку за кружкой. У него было странное чувство опасения по поводу возвращения в дом своих бабушки и дедушки в Стурбридже. — Моя же бабушка читает тебе нотации потому, что думает, что ты ни черта не знаешь о том, как управлять баром и ночным клубом. Она думает, что может тебе помочь советом. — И, возможно, она могла бы, если бы я не хотел, чтобы ее женская респектабельность была испорчена моим приездом, — Крис улыбнулся, радуясь тому, что его друг сейчас выглядел намного лучше, чем раньше, и больше не был таким напряженным. — Позвони, когда вернешься домой, или загляни ко мне в бар, мы проверим новую звуковую систему и поедим нормальной мужской пищи. — Если под мужской пищей ты подразумеваешь мясо с кровью, уверен, что оно будет мычать, пока я его буду резать. Так что нет, спасибо. Я тебя позже наберу, — заверил своего друга Дженсен, позволяя крепко не только пожать себе руку, но и обнять. — И да, если бы я сказал ба, что ты игнорировал ее звонки, тогда бы она точно заглянула к тебе, когда была бы проездом в Бостоне, — добавил он с блеском в глазах. — Только попробуй, и я расскажу ей, что мы сделали с ее вечерним платьем и париком, когда нам было тринадцать и ты пытался выяснить, трансвестит ты или нет, — предупредил Крис, хватая свою кожаную куртку и направляясь к двери. — Не забывай, что именно я научил тебя жульничать, Джен, — сказал он, открывая дверь. — Эй, будь осторожен и позвони, если потребуется моя помощь. Кивнув, парни обменялись молчаливыми понимающими взглядами. Никто кроме Дани не понял бы, что означало вернуться в тот дом, где его практически вырастили. Как бы он хотел выразить благодарность Крису за его беспокойство. — Я просто еду к бабушке в гости. Если мне повезет, никто не узнает, что я буду там. В зависимости от того, что бабушке нужно, я смогу после этого отправиться в Геттисберг на реконструкцию, — заявил Дженсен, прикусывая язык, раздумывая, спросить у Криса или нет. — Хочешь поехать со мной? — Чтобы я поехал туда, когда я проспал на всех уроках по истории? — фыркнул Крис, удивленный этим предложением, но шестое чувство, доставшееся ему в наследство от отца, заставило не отказаться от этой идеи сразу. — Сомневаюсь, но… позвони мне перед тем, как поедешь, может, я еще передумаю. Передай Кэти от меня привет. Дженсен улыбнулся своему другу, называющему его восьмидесятипятилетнюю старую овдовевшую бабушку «Кэти», поскольку редко кто так называл ее, обращаясь к ней только как миссис Эклз. — Передам и… спасибо за то, что ты рядом, Крис, — он должен был выяснить, каким образом Крис его снова выручил, но подозревал, что здесь не обошлось без Дани. — Я тебе обязан… снова. — Ты ничем мне не обязан, Джен, — заверил его Крис, щелкнув замком и закрыв за собой дверь, зная, что Дженсен забудет это сделать — слишком уж он был доверчивым. Дождавшись громкого рева мотора и услышав, как машина отъехала, Дженсен прислонился к столу, чтобы успокоиться и затем собрать вещи, которые ему понадобятся в поездке. Он был не согласен с Крисом, потому что знал, что обязан ему еще со дня их встречи, когда Крис не позволил мальчишкам избить Дженсена. И он определенно обязан ему за то, что с ним случилось в семнадцать лет, когда Крис рисковал всем, чтобы отстоять Дженсена во время одного из самых мрачных моментов в его жизни. Именно дружба с Крисом и Дани, так же как и сны о загадочном солдате, помогли Дженсену пережить шесть месяцев ада, причиной которого стало пагубное влияние отчима на его мать. А еще помогло ему превратиться в человека, которым он сейчас являлся. Дженсен никогда не будет отрицать, что он был немного странным. Он знал это еще с детства, когда впервые рассказал родителям о солдате в старой форме, которого он видел во снах каждую ночь. Отец не имел ничего против, только вот его мать не особо такое поощряла и заставляла сына держать это при себе. Дженсен рос единственным ребенком в семье, и играть он мог только со своими многочисленными двоюродными братьями и сестрами до того момента, пока не переехала семья Дэннил и он быстро не сблизился с бойкой девчушкой, никогда не отрицая того, что она стала его лучшим другом. Именно Дани Дженсен впервые доверился, когда сказал, что солдат был для него намного большим, чем воображаемым другом одинокого ребенка, и именно ей он впервые признался в сексуальном интересе к своему полу. Бросив альбом для рисования и смену одежды в сумку, Дженсен кинул ее на заднее сидение черного Феррари 1963 года, который он с любовью и при помощи Криса восстановил летом, когда им было по восемнадцать, и отправился в дом своего детства. Случайные мысли о Джареде, таинственном солдате, мелькали у него в голове, когда он ехал с опущенными стеклами, позволяя поздней июньской жаре рыскать по его машине. Расти единственным ребенком в богатой семье не означало того, что это означало для его кузенов и даже Дани. Конечно, когда его отец был жив, у Дженсена было все самое лучшее. Он мог бы учиться в частной школе, как мечтала его мать, но сам Дженсен хотел учиться в государственной школе, и отец согласился, не желая, чтобы его сын рос одиноким. Пусть Дженсен и был избалованным, он никогда не был одиноким, по крайней мере, в самом начале. До тех пор, пока не стал старше и его семье не стало ясно, что он не смог перерасти своего воображаемого друга. Именно тогда Дженсен перестал посещать семейные собрания и праздники, и даже те несколько, на которых он был, не обошлись без издевательств со стороны его кузенов и полного его игнорирования. Только отец и его родители понимали Дженсена и не пытались изменить его или скрывать, как прокаженного. Солдат стал для Дженсена огромной частью его жизни. Он часто думал, если бы его сны были красочнее, однажды он смог бы протянуть руку и коснуться его. Сны о Джареде, о войне и смерти в детстве пугали Дженсена и часто раздражали его мать, когда он просыпался, зовя по имени человека, которого не существовало. В первый раз мать затащила шестилетнего Дженсена к холодному и безразличному психологу, который сказал ему не думать о так называемых своих фантазиях или просто о них никому не рассказывать. Тогда он понял, насколько был другим. Джаред не был ненастоящим, не был выдумкой, пусть даже пока Дженсен не знал, кем солдат являлся, он дал себе обещание, что это выяснит, сколько бы времени это ни заняло, сколько бы это ни потребовало поездок на поля сражений или лекций. Он узнает, кем был этот солдат с нежным взглядом и мягким южным акцентом, или умрет, пытаясь. Конечно, Дженсен был уверен в своих чувствах к Джареду, несмотря на то, что это бы вряд ли одобрил его загадочный солдат. Хотя Дженсен сомневался, что в девятнадцатом веке было много геев, потому что в то время неприятие гомосексуалистов было еще сильнее. Это была еще одна часть его жизни, которая делала его другим, но, по крайней мере, у Дженсена получалось жить с ней. Однажды ночью, когда ему было шестнадцать, Дженсену приснился странный сон с Джаредом, который дал ему смелость признаться семье в своей ориентации. Возможно, заявить об этом во время делового ужина, устроенного его отчимом, было не самым мудрым решением, но для подростка-бунтаря это казалось правильным. До тех пор, пока посреди ночи не появились какие-то мужчины и не вытащили его из дома и не заперли против его воли в частной клинике на севере Вермонта. При этих мыслях руки Дженсена крепче сжались на руле. Все закончилось только тогда, когда его возмущенная бабушка вместе с родителями Криса не прибыла в клинику с документами, освобождающими его из заточения. Дженсен думал, что умрет там, был уже близок к тому, чтобы умереть там. Теперь он пытался похоронить эти воспоминания и воспоминания последующих месяцев, когда только мечты о Джареде и постоянное присутствие Криса и Дани заставили его выйти из той раковины, которую он добровольно соорудил вокруг себя. За годы, прошедшие с того дня, когда Кейны и Кейтлин Эклз освободили его от любой юридической связи с матерью, Дженсен видел ее и своего отчима только два раза, принесшие ему еще больше неприятных воспоминаний, от которых он пытался избавиться. Дженсен часто задавался вопросом, скучала ли по нему его мать, или она скучала только по тем деньгам, которые потеряла при его эмансипации. Когда он вступил в отцовское наследство и в двадцать один год получил доступ к трастовому фонду своего дедушки, начались звонки с угрозами. Глядя на свое отражение в зеркале, проезжая по знакомым дорогам из Бостона до Стурбриджа, Дженсен видел в нем ярко-зеленые глаза своего отца, форму его носа и линию челюсти. Дженсен вспомнил, как его прапратетя говорила, что это отличительные черты Эклзов, принадлежащих самому первому Дженсену Эклзу, который сражался в Войне за независимость. Когда автострада сменилась более узкой дорогой, Дженсен сбавил скорость, размышляя о своей семье. С самого детства он слышал о полковнике Эклзе и о том, как тот служил с великим генералом Вашингтоном в Вэлли-Фордж. В старом семейном доме, со временем перестроенном в огромный особняк, которым управляла его бабушка, все еще оставались семейные реликвии первого Дженсена. Но Дженсен не мог вспомнить, чтобы хоть кто-то упоминал о его предке, который жил во времена Джареда. Поскольку Дженсену всегда говорили, что его талант к рисованию и инженерии, вероятно, передался ему от того Дженсена, ему казалось странным, что парня так игнорировали. Остановившись на красный свет, Дженсен огляделся и подумал о том, сколько раз они с Крисом ездили здесь на велосипедах, или о драках, в которых участвовал Крис, защищая его от хулиганов. Это не означало, что Дженсен не мог постоять за себя сейчас, когда в нем было сто восемьдесят пять сантиметров роста, гора упругих мышц и знаний нескольких приемов, которым его научили отец, выпускник Вест-Пойнта, и Крис. Сейчас он мог справиться практически со всеми хулиганами и ханжами. Как бы там ни было, но Дженсен всегда сомневался, вступать в драку или нет, после инцидента, случившегося, когда ему было двенадцать. Пока Крис был на похоронах в Техасе, одним летним днем его избил мальчишка постарше, друг одного из его кузенов, за то, что тот так рьяно вступился за Дани, к которой он приставал, что это пугало Дженсена и по сей день. Несмотря на то, что он был избит, и несмотря на то, что Дэннил рассказала, что случилось, именно Дженсена наказала мать, пока отца не было дома. Он до сих пор слышал ссору и звук падения отца, когда внезапный сердечный приступ оборвал его жизнь. Дженсен винил себя, что стал причиной ссоры, из-за которой не выдержало сердце его отца, и, конечно, чувство нагнетало и то, что его мать и семья много раз говорили, что это была именно его вина. Какая-то часть Дженсена до сих пор так думала. Именно это было главной причиной, по которой он больше не лез в драки, которых было лишь несколько с тех пор. В те разы Дженсен знал, что если не будет отвечать, то его изобьют до полусмерти. И старался скрывать это от Криса, чтобы тот не ввязывался и не смог сделать что-нибудь опрометчивое. Парковка Феррари на извилистой подъездной дорожке особняка Кейт Эклз на окраине Стурбриджа напомнила Дженсену о возвращении домой, и он немного расслабился… пока не заметил груды ковров и занавесок. И тут до Дженсена дошло, что ему бы следовало задать больше вопросов бабушке, прежде чем соглашаться приехать. — О боже, — простонал он, выходя из машины с сумкой, переброшенной через плечо. Дженсен как раз потянулся к дверному звонку, которым он всегда пользовался, хотя ему и было сказано так не делать, когда дверь распахнулась и его встретили блестящие голубые глаза и яркая улыбка бабушки. — Ты снова делаешь ремонт, — сказал Дженсен. — И тебе добрый день, ба. Как приятно тебя видеть, ба. Как мило с твоей стороны было позвонить и пригласить меня сегодня к себе, ба, — улыбка расцвела на неувядающем лице Кейтлин Донахью Эклз, ее голос немного копировал манеру Дженсена говорить, но в нем до сих пор можно было уловить что-то ирландское. Дженсен вырос на историях о том, как Дж. Р. Эклз встретил свою горячую и острую на язык жену во время поездки за границу и обхаживал ее два года, прежде чем уговорить выйти за него замуж и переехать в Бостон. Дженсену нравился ее акцент, хотя по опыту знал, что этот приятный говорок мог звучать как холодная сталь, когда она злилась. — Прости-прости, — улыбнулся Дженсен, возвышаясь над бабушкой сантиметров на тридцать. Он наклонился, чтобы она смогла расцеловать его в щеки. — Привет, ба, — поздоровался Дженсен и снова улыбнулся. — Ты делаешь ремонт. — Конечно. С последнего прошло уже два года, и мне захотелось изменений, — ответила Кейт, делая шаг назад, чтобы впустить внука в дом. — Я бы сказала тебе не обращать внимание на беспорядок, но я видела тот свинарник, который ты называешь квартирой. — Вот почему нужно сначала позвонить и предупредить о приезде, — сказал Дженсен, зная, что у него дома никогда не будет порядка, потому что беспорядок нравился ему намного больше сверкающей чистоты. — Ладно, я понимаю твое желание перемен, но тут же двери и строительные материалы, так что это все выглядит немного… радикально. Дженсену, может, и было ужасно скучно в школе, если не считать курса по истории, но его природная склонность к искусству и дизайну давала ему возможность разбираться и в инженерии, и в архитектуре. И эта его черта сейчас помогла ему уловить небольшие изменения в доме. — Ба, чем ты тут занимаешься? — спросил он, даже не думая возражать, когда его маленькая бабушка, чьи серебристые локоны все еще были убраны в модную прическу, взяла у него сумку. — Это косметический ремонт или перестройка? — И то, и другое, сладкий, — ответила Кейт, положив сумку на кровать в комнате на втором этаже, которая осталась нетронутой ее жаждой перемен, и затем указала своему старшему и самому любимому внуку последовать за ней вниз, через кухню к черному входу. — Я планирую полностью переделать гостевой домик и тот затхлый старый сарай, а затем уже примусь за переделку комнат в доме, чтобы сделать их более удобными для гостей. — Ба, семья больше не остается в этом доме, — спорил Дженсен, начиная понимать, почему Крис не ответил на звонок. Если его бабушка и выходила из дома, то очень нечасто заглядывала в редко используемый гостевой дом или старый, видавший виды сарай. И это означало только одно: она хотела что-нибудь перенести из одного места в другое или затеяла уборку. Дженсен всегда боялся уборок как черт ладана. Голубые глаза Кейт светились озорством, когда она остановилась на пути к сараю. — Я не делаю ремонт ради семьи, Дженсен. Я имею в виду тех гостей, которые будут мне платить, как только я превращу дом в милый и уютный отель, — она услышала, как Дженсен шокированно зашелся в кашле, и не удивилась, услышав, как по посыпанной гравием дорожке застучала обувь, чтобы успеть ее догнать. Кейт Эклз была отнюдь не глупой женщиной, склонной к поспешным и необдуманным решениям. Она считала себя умной и проницательной даже задолго до того, как познакомилась с Дж. Р. И вот теперь, когда настала осень ее жизни, она знала, что нужно было сделать, чтобы обеспечить процветание своей семьи… или, к ее глубочайшей заботе, чтобы обеспечить Дженсена. — А теперь сделай несколько глубоких вдохов и следи за своим языком, прежде чем начнешь со мной говорить, потому что во мне еще достаточно сил, чтобы надрать тебе уши, если ты будешь пререкаться со мной так, как, я думаю, ты планируешь, — Кейт повернулась и открыла шаткие двери сарая, самой старейшей их собственности. — Гостиница? Ты хочешь превратить дом в гостиницу? — Дженсен был неприятно удивлен заявлением, и тут, среди старого барахла, его наконец прорвало: — Почему? Ты терпеть не можешь людей. Почему тогда ты хочешь жить здесь с незнакомцами, приходящими и уходящими каждый новый день. И что остальные на это скажут? — выплеснул он все свои сомнения разом. Старый сарай всегда был местом для игр для парочки самых смелых внуков Дж.Р. и Кейт Эклз, когда они приезжали в гости. Он стал практически убежищем для Дженсена до восемнадцати лет, пока он жил с бабушкой и дедушкой, и даже тогда, когда приезжал из колледжа на выходные. Именно сюда Дженсен приходил, когда хотел остаться один. Когда-то давно, лет сто назад или больше, в сарае держали лошадей и овец, но последним поколением сарай использовался только как склад. Он был забит ненужными или неиспользованными вещами. И Дженсену часто казалось, что чувствовал он себя здесь комфортно только потому, что и сам часто был никому не нужен. Кейт хотела ему запретить подолгу находиться в сарае во время лечения, но Дженсену было намного легче дышать на чердаке сарая, чем в семейном доме. Он не заходил в сарай уже несколько лет и почувствовал легкий укол боли и обиды, видя, как непогода и гниль привели в негодность крышу, которая сейчас была закрыта брезентом, защищая от дождей и ветра то, что было нагромождено внутри. Дженсен, оглядываясь, увидел несколько коробок и старых сундуков, раньше находившихся на чердаке и в подвале дома. Некоторые вещи он узнал, а некоторые никогда не видел раньше. Нагромождения чемоданов, коробок, старый стол, потертый за столько лет использования, за которым Дженсен сделал свои первые наброски солдата, ставшего для него всем, тоже был перемещен в сарай и покрыт пластиковой пленкой. У самой дальней стены, в одном из старых лошадиных стойл находилось четыре огромных старых сундука, где, как Дженсен с детства знал, хранилась старая выцветшая форма разных периодов военной службы, среди которой выделялась одна, бледно-серая, изъеденная молью, принадлежавшая к тому времени, когда Вест-Пойнт начал только набирать популярность. Именно она всегда привлекала его внимание. Кейт включила фонарь на батарейках, чтобы осветить затхлый сарай. Дженсен увидел несколько коробок и мебель, ранее находившиеся в кабинете его деда, в который никогда не пускали детей, и ему стало немного не по себе от происходящих изменений. — Это же дом, ба. Зачем тебе это делать? — тихо спросил он, нервно теребя кольцо на пальце. — Потому что я не буду жить вечно, и моим юристам были уже даны все распоряжения на тот случай, что делать, когда тебя не будет поблизости, — ответила Кейт, повернув голову и наблюдая за тем, как лицо Дженсена скривилось от осознания всего ею сказанного. — Остальные после моей смерти получат в наследство небольшую сумму, но право собственности на это место, земли, здания, дом в Бостоне, как и все трастовые фонды, будут твоими, Дженсен, — сказала Кейт, кладя свою прохладную руку ему на запястье. — У твоих дядей и теть своя жизнь, далекая от этого места. Твоим братьям и сестрам наплевать на этот дом и на то, что я с ним сделаю. И лучше я его сожгу до углей, чем твоя мать и этот хорек, за которого она вышла замуж после смерти Брендона, попытаются на него наложить руки. А так я буду знать, что кто-то получит удовольствие от дома и садов, на которые я потратила столько времени, и еще я буду знать, что у тебя будет место, в которое ты сможешь всегда вернуться, приезжая из Чарльстона, где планируешь приобрести недвижимость, о которой ты мечтал с девятнадцати лет, — Кейт усмехнулась, увидев удивление на лице Дженсена. — Что? Думаешь, я не знаю, как часто ты делал запросы или говорил с Роджером о том, чтобы покрыть частью трастового фонда сумму на покупку того места? Дженсен, я могу оставить тебя в покое и дать тебе жить так, как ты сам того хочешь, но я все еще твоя бабушка и я люблю тебя. И я хочу быть уверена, что тебя все оставили в покое, поэтому я до сих пор в курсе происходящего — чтобы помогать тебе по мере своих возможностей. — Она погладила Дженсена по щеке и вспомнила о том, каким он когда-то был счастливым мальчиком. — Мы поговорим после обеда о моих планах на это место, или ты можешь позвонить своему дяде и пожаловаться ему, хотя он сам помог мне разработать дизайн. А теперь настало время для того, ради чего я тебя сегодня позвала. Дженсен не был уверен, что он точно думал об идее с отелем или о том, что его дражайшая бабуля знала о планах купить старый дом в Южной Каролине, в который он влюбился в самый свой первый визит в Форт Самтер. — Я бы мог набросать для тебя несколько чертежей, ба, — вздохнул он, признав, что обсуждение было уже закончено. Дженсен знал, что если его бабушке что-то взбрело в голову, то переубедить ее было уже невозможно, поэтому ему оставалось только привыкнуть к переменам. — Мог бы, именно это и предложил твой дядя, но я не хотела тебя отвлекать и понимала, что этот мой выбор тебя расстроит, поэтому предпочла у тебя ничего не просить, — улыбнулась Кейт, заметив признаки раздражения на лице Дженсена. — А теперь спроси у меня, зачем я тебя позвала. — Думаю, для того, чтобы я передвигал мебель или чтобы помог перебрать коробки… снова, — именно это Кейт заставляла его делать каждый год, несмотря на то, что сама редко что-то выбрасывала. — Ба, у тебя девять внуков. И почему ты выбрала именно меня? — и тут он внезапно понял, что когда у его бабушки было настроение поприбираться на чердаке или в доме, то она прилипала к каждому из своих внуков, пока хоть кто-нибудь из них не приедет к ней для отвода глаз. Продвигаясь через горы вещей, накопленных поколениями Эклзов, Кейт подошла к той части сарая, в которой хранилась старая одежда, украшения, коробки с бумагами и вещи, о которых даже она не имела понятия. Все это перетащили в сарай, пока перестраивался чердак в доме. — Потому что только ты ответил на звонок, — сказала она, смеясь и зная, что только Дженсен из всех девяти ее внуков всегда откликался на ее звонки. — Белла и остальные никогда не берут трубку, когда я звоню, если, конечно, им самим чего-то от меня не надо. Тебе решать, что со всем этим делать. Забери с собой то, что захочешь, остальное распредели по коробкам, чтобы пожертвовать историческому обществу, а то, что останется, я, наверное, перевезу на склад, пока сарай будут ремонтировать, — Кейт надела на Дженсена старую шляпу, когда-то принадлежавшую ее мужу, и улыбнулась ему. — Твой дедушка сказал, что пришло твое время покопаться в этих старых коробках. Не обращая внимание на шляпу, Дженсен громко вздохнул, оглядывая коробки и те вещи, которые он прежде еще не замечал, и, наконец, посмотрел через плечо. — Дедушка сказал? — повторил он удивленно, в зеленых глазах вспыхнули огоньки, когда он наблюдал за тем, как его бабушка убирала греческие бюсты и коробку со стеклянной посудой с дороги, потому что всем было известно, каким он был неуклюжим, когда дело доходило до работы с хрупкими вещами. — Ба, ты что, уже так рано успела заглянуть в бар? — Последил бы ты за своим языком, Дженсен Эклз, — усмехнулась Кейт, поворачиваясь со старым портретом в руках. — Я старая ирландка, и мне позволено думать о том, что мой покойный муж все еще рядом со мной. И вообще, с каких это пор тебе перестало нравиться рыскать по коробкам? Дженсен очень сильно любил свою бабушку и любил ее веру в то, что мертвые всегда были рядом с теми, кого они оставили. Он даже каким-то образом чувствовал присутствие духа своего отца сразу же после его смерти. Дженсену казалось, что именно эта вера позволила ему верить так сильно в Джареда. — Я не жалуюсь, ба, — заверил Дженсен, целуя ее в щеку. — Наверное, я застряну во всем этом беспорядке на неделю или две, так что когда на твоем пороге появится Крис или Дани, просто отправь их сюда, — усмехнулся он. — Ох, Кристиан Кейн и на пять футов ко мне не приблизится, если узнает, что от него потребуется помощь, а красавица Дэннил слишком занята со своим новым адвокатским бюро, чтобы навестить старушку, — махнула Кейт наманикюренной рукой. — Я не позволю, чтобы ты тут заработался до смерти. Ты уже видел большинство вещей, но многие из этих коробок раньше находились в кабинете твоего деда до того, как он стал моим собственным кабинетом. Кейт покачала головой, увидев широкую улыбку на лице Дженсена. — Знаю, что ты, когда был маленьким, пытался порыться в них, так что тебе сейчас выпала отличная возможность. Еще я хочу, чтобы ты просмотрел все и забрал домой то, что захочешь, включая ту старую форму из чемодана. — Забрать ее… То есть ты мне ее отдашь? — Дженсену всегда казалось, что все вещи будут находиться здесь до скончания времен. Он никогда не позволял себе думать о том, что ему вообще когда-нибудь позволят забрать домой те несколько вещиц, о которых он мечтал с самого детства. — Это и подразумевает под собой уборка — расчистить это место. И я знаю, что ты всегда будешь любить и беречь вещи, о которых всегда мечтал. Включая и этот самый стол, — она всегда знала, что между этим старьем и рабочим столом из кабинета Дж. Р. Дженсен выберет именно первое. — Я договорилась о доставке, и его перевезут туда, куда ты сам захочешь, — мягко сказала Кейт, слишком хорошо зная своего мальчика. — Полагаю, ты бы мог им пользоваться после переезда. Дженсен вздохнул. — Я бы рассказал тебе об этом сразу же после заключения сделки, ба, — пробормотал он. Дженсен никого не посвящал в свои планы, потому что боялся, что его мать сможет помешать ему получить то, о чем он так мечтал. — Я просто чувствую, что пришло время все начать с начала и сделать это на новом месте. — А еще ты хочешь поискать информацию о нем в новом месте, — Кейт никогда не поднимала на смех желания своего внука и знала о солдате, который уже стал частью его жизни. Также она знала, насколько глубоки были чувства Дженсена, и ей было интересно, подозревал ли он, что его одержимость таинственным солдатом переросла во что-то большее. — Ну да, — пожал плечами Дженсен, присаживаясь на маленький потрепанный сундучок, приступая к работе, и тут внезапно поднял голову. — Ба? А здесь есть что-нибудь, принадлежавшее Дженсену Эклзу, который участвовал в Гражданской войне? — осторожно поинтересовался он. — Я знаю, что был такой, потому что об этом и дедушка, и папа упоминали, но… больше никакой информации о нем нет, как и практически нет никаких вещей, принадлежавших ему. — Должно быть что-то в бумагах твоего деда, но большинство вещей твоего предка были утеряны со временем, или по причинам недоразумений, или во время войны, — Кейт ждала этого вопроса много лет, она и Дж.Р. решили быть честны с Дженсеном настолько, насколько это было возможно, когда тот начнет расспрашивать. — Несколько вещей принесли вместе с его телом, и Дж.Р. потратил много лет, пытаясь разыскать остальное, что принадлежало ему, но большая часть семьи верила, что все вещи Дженсена остались в том месте, где он умер, и были, вероятно, уничтожены. Странное чувство боли переполнило Дженсена при мысли о том, что что-то из прошлого было уничтожено. — Ты знаешь, где он умер? — спросил он, рассеянно пытаясь решить, с чего начать, потому что вокруг было слишком много коробок и вещей в масляной бумаге, которых он раньше не замечал. — Недалеко от Чарльстона в Южной Каролине, так я слышала, — Кейт остановилась в дверях, услышав резкий вздох. — Может, тебе повезет узнать больше о своем предке на новом месте. Позови меня, если тебе что-нибудь понадобится, а я пойду разузнаю про ужин. Я сказала повару, что ты, скорее всего, останешься на ночь, если не случится чего-то неожиданного. Внимание Дженсена по-прежнему было приковано к тому факту, что его тезка умер в том самом городе, где он собирался приобрести недвижимость, и не переставал задаваться вопросом, знал ли его предок солдата Конфедерации из его снов. Когда Дженсен начал разбирать завалы, он снова подумал о том, как странно, что он, уроженец Бостона и Севера, мечтал о солдате с Юга. Сейчас, оказавшись снова под защитой сарая, который всегда ощущался местом вне времени, Дженсен позволил себе признаться в еще одном секрете, который хранил в своем сердце. Страсть, с которой он узнавал все больше о солдате, которого звал Джаредом, с которой пытался найти информацию, был ли он настоящим или нет, болезненная одержимость всем, что было связано с Гражданской войной из-за этого человека, за последние годы стали чем-то большим. Это случилось на чердаке в этом сарае в ночь его окончания колледжа, когда Дженсен спрятался ото всех и без устали рисовал, наконец-то признаваясь самому себе, что влюбился в образ, в призрак солдата из своих снов, который жил и, вероятно, погиб далеко отсюда на каком-то поле битвы. Начав перебирать коробки с письмами, старые бумаги и выцветшие фотографии, Дженсен позволил себе полностью погрузиться в мечты. Ему было интересно, чем занимался Джаред до и после войны, был ли он одним из счастливчиков, кому удалось выжить и дожить до старости. Часть его была уверена, что Джаред погиб в битве. Ранние ночные кошмары, наполненные звуками стрельбы из пушек, перезаряжающихся ружей и криков, говорили ему о том, что Джаред встретил свой конец в бою, одинокий и… истекающий кровью. Так Дженсен думал до недавнего времени, пока не начал ощущать эмоции из своих снов. Как и сегодня утром. Это был не первый раз, когда Дженсен в своих снах слышал другие голоса, но именно сегодня он почувствовал, словно часть его умирала вместе с тем, кого Джаред умолял не сдаваться. Дженсен никого и никогда не любил так отчаянно и беззаветно и не испытывал таких всепоглощающих эмоций при звуке голоса Джареда в своих снах. Дженсен был влюблен в человека, который жил задолго до него, и сомневался, что смог бы довериться кому-то настолько сильно, чтобы полюбить кого-то вместо него. Он потерял счет времени, и только когда заметил через грязные окна сарая, что солнце уже было низко, и его лучи пробирались во мглу сарая через дыры в стекле, Дженсен поднял голову, чтобы размять шею. Он застонал, когда заныла спина от многочасового сидения на одном месте и перебирания коробок, принадлежавших его деду. — И это он меня называл барахольщиком? — пробормотал Дженсен, нахмурившись, когда нашел старую коробочку для кольца. Как всегда, не обращая внимание на найденные украшения, он хотел отложить ее в сторону, но что-то заставило Дженсена открыть пыльную бархатную коробочку, и он почувствовал, как по его спине пробежала крупная дрожь. Кольцо из Вест-Пойнта выглядело точно так же, как и то, что носил он, которое, Дженсен мог поклясться, стало горячее, когда он коснулся кольца в коробке. Кольцо потемнело от стольких лет хранения, но Дженсен знал, что сможет его почистить. Он свел брови над переносицей, когда, проводя пальцами по металлу, почувствовал что-то на внутренней стороне кольца. Дженсен схватил фонарь и пристально вгляделся в надпись, но так и не смог разобрать ни слова. Ему пришлось долго и усердно его тереть, сильно поднапрячь глаза и к тому же использовать одно из увеличительных стекол своей бабушки, прежде чем прочесть надпись. Дженсен растерянно моргал, пока прочитанное укладывалось в его голове. «Дженсен Р. Эклз». — Какого черта? — прошептал он в замешательстве. Если кольцо, которое он только что нашел, принадлежало его предку, тогда чье передавалось из поколения в поколение в его семье? Сняв кольцо с пальца, Дженсен перевернул его, чтобы посмотреть, была ли и на нем какая-нибудь гравировка. Он потер глаза и затем с трудом смог рассмотреть надпись. Дженсен чувствовал, как его сердце бешено колотилось в его груди, проговаривая вслух прочитанное. «Джаред Т. Падалеки». Дженсен стоял как вкопанный, все же вернув кольцо обратно на свой палец и убрав второе в карман. Он не знал, что это означало или почему перепутали кольца. Шансов выяснить, что кольцо, которое он носил с детства, которое десятилетиями передавалось в его семье каждому Дженсену, принадлежало на самом деле другому человеку… человеку, носившему то самое имя солдата из его снов, практически не было никаких. Теперь Дженсен размышлял о том, что, возможно, он назвал солдата Джаредом только потому, что когда-то увидел гравировку на кольце и просто забыл об этом. Он был немного несчастен, думая, что вся его вселенная брала начало из детских воспоминаний, но перед тем, как предаться раздумьям об этом, он снова зарылся в коробку. Вдруг что-то упало в другой стороне сарая, заставив Дженсена подпрыгнуть от неожиданности. — Ну и шалят же у тебя нервишки, — упрекнул Дженсен сам себя, продолжая разглядывать содержимое коробки, когда снова услышал шум чего-то падающего прямо рядом с собой и поднял фонарь, чтобы посмотреть, что там такое случилось. Вроде бы все было на своих местах, или, может, Дженсен не заметил того, что упало и откуда. Но тут снова послышался шум. Дженсен выдохнул и положил обратно аккуратно упакованную стопку писем, которую он только что вытащил из старой коробки. И направился в ту сторону сарая, откуда, как ему казалось, доносились звуки. Но там Дженсен увидел лишь еще коробки, набор старых чемоданов, мороженицу с устрашающей ручкой, о которой он всегда думал, как же было хорошо, что таких сегодня больше не делали. И опять не смог увидеть, что именно упало или то, что могло издавать те звуки, что он слышал. — Это всего лишь твое бурное воображение, — рассмеялся Дженсен, начиная разворачиваться, когда свет от фонаря осветил что-то завернутое в толстую клеенку и вроде как торчащее из стены в одном из старых лошадиный стойл. — Что за?.. Стойла всегда были завалены вещами Эклзов, которые жили здесь, поэтому Дженсену и его кузенам не разрешалось очень часто там рыскать. У этого стойла, самого дальнего, в углу, вход всегда был забаррикадирован досками и всяким мусором. Немного поразмыслив, Дженсен пришел к выводу, что, похоже, строители, передвигая вещи, расчистили вход в стойло. Снимая паутину, опутавшую брусы, Дженсен включил фонарь, прежде чем войти внутрь, и почувствовал странную атмосферу, какой не было ни в одном другом месте в сарае. Закрепив фонарь на старом ржавом крюке, все еще свисавшем с потолка, Дженсен заметил сломанные доски в стене, открывающие взгляду небольшое пространство, скрытое от посторонних глаз. Его сердце забилось в ритме стаккато, когда он без лишних колебаний отодвинул сломанную доску в сторону. Сначала из стены выпал маленький мешочек, который Дженсен проигнорировал, сконцентрировав все свое внимание на том, что он увидел в нише. Как только Дженсен коснулся тяжелой бумаги, то понял, что там было что-то свернуто, и, заглянув в дыру, он увидел старую рамку, в которой должен был быть портрет. Дженсен вырос в доме, в котором было несколько потайных ниш и комнат в стенах и даже под полом. Когда Дженсену было десять, он провел целое лето, исследуя каждый дюйм дома, чтобы найти их все. Только он все никак не мог взять в толк, зачем кому-то понадобилось вытаскивать портрет из рамы и прятать его в стене сарая. Схватив сверток и мешочек, чтобы вытащить их из стойла, которое неожиданно стало слишком заставленным всевозможными вещами, Дженсен сел на пол и осторожно стащил со свертка клеенку, чтобы удостовериться, что внутри действительно был свернутый портрет. Дженсен знал, что стены этого дома и особняка в Бостоне украшали портреты всех его родственников и предков, включая портрет самого первого Эклза и свадебный портрет его родителей. Он знал, как его семья дорожила этими портретами, поэтому его немного смутила такая находка. Его начало чуточку потряхивать, и он не мог понять почему… до тех пор, пока не развернул полотно и не почувствовал, как его сердце остановилось, подпрыгнув до горла. Картина была похожа на многие такие же, сделанные в то время, но эта в то же время была особенной — Дженсен уставился на портрет офицера Конфедерации в звании Первого лейтенанта, рассматривая красивое лицо мужчины, которое было так хорошо запечатлено, что выглядело как живое. Легкая улыбка играла на губах солдата, взгляд был устремлен вперед, на художника, хотя в то время чаще всего при написании портретов людей обычно заставляли смотреть вдаль. Форма выглядела новой и очень хорошо сидела на слаженной фигуре, но именно лицо привлекало внимание Дженсена. Лицо с широко распахнутыми счастливыми глазами, которые, как Дженсен знал точно, были больше ореховыми, а не карими, как было запечатлено на этом старом, но, к счастью, хорошо сохранившемся портрете. Он знал это, потому что сам каждую ночь в своих снах видел это лицо, обрамленное темными волосами, касающимися погон на плечах формы. Дженсен всеми фибрами своей души понимал, что этот мужчина, этот солдат, чей портрет оказался спрятан в сарае, был тем самым человеком, о котором он только и мечтал и в которого постепенно влюбился. Дрожащими пальцами Дженсен закончил разворачивать портрет, убеждаясь, что это был портрет в полный рост мужчины в форме, с четко прописанными деталями вплоть до пряжки ремня с выбитой на ней аббревиатурой «КША»*. Дженсен перевел дыхание, разглядывая лицо солдата, и затем опустил взгляд на нижнюю часть портрета, пытаясь отыскать подпись художника. Название картины было написано более размашистым почерком, чем у самого Дженсена, и гласило: «Джаред в форме. Дж. Р. Эклз». Он не знал, что следовало ему сделать в первую очередь: упасть в обморок или освободить желудок, потому что это было уже слишком. И тогда Дженсен вспомнил о мешочке. — Нет, — прошептал Дженсен хрипящим голосом, осторожно открывая мешок, боясь, что его содержимое может развалиться на части. Он увидел несколько потрепанных и выцветших нарисованных от руки эскизов, писем и заметок, написанных его предком… Джареду. __________________________________ *КША (англ. CSA) — Конфедеративные Штаты Америки, Конфедерация.