***
Байльшмидт всё смотрит на эту девчонку с высокомерием, даже неприязнью нескрываемой, рукой незаметно своей шеи касаясь, а девчонка эта, русская, стоит старается вид гордый делать: ведь она уже империя, сильная и влиятельная! Но видно сразу, что непривычно ей всё это: корсет тугой давит ужасно, а юбки эти пышные тяжёлыми кажутся ей, лишними! Гилберт этого понять не сможет, да и не захочет даже; несмотря на вид новой империи европейский, она всё ещё дикарка для него, та самая дикарка, под лёд его утащившая. И кажется, что сама дикарка взгляд этот на себе чувствует, сама на пруссака смотреть начинает с любопытством, улыбается неловко, пальцами, в перчатки белые облачённые, юбки сминая. От взгляда этого он демонстративно отворачивается, руки за спиной сложив; нечего, мол, на него так смотреть! А Аня думает, что что-то не так сделала, что не принято у них, европейцев, так было. И нервничает от этого даже, к окну отворачиваясь. Опозориться ей не хочется, своей стать только желается. Тут дверь открывается и Пётр, руку другу своему новому пожав крепко, шагая величаво, к Брагинской подходит, говоря: «Сделали они нам подарок добротной. Из камня янтаря выделанный!» Слышит их Гилберт и шикает тихо, к своему королю-солдату отходя. Дикари.***
В пальцах фигурку янтарную сжимая, Байльшмидт посмотрел на Анну, величественно восседающую рядом. Улыбка её чёткая, до идеала доведённая, не вздрагивает, не кажется неловкой, а глаза фиалковые спокойные, но ледяные кровь будоражат. Замечая внимание его, девушка на немца взгляд переводит, чашку фарфоровую на блюдечко опускает. От взгляда этого Гилберт неосознанно холод чувствует, фигурку на столик ставя. Корсет её европейский привычным стал, а юбки иного покроя за время это сделались. По моде нынешней. Гилберту этого не понять. Сам он форму военную всегда носит и признаёт, что она много роднее ему других одежд. Янтарь кругом. Но фигурка эта, янтарная, которую Байльшмидт всё это время в руке держал, её внимание привлекает. Орёл величественный. Уголки губ её поднимаются немного, когда она кончиками пальцев эту фигурку поглаживает, а потом в ладонь свою маленькую берёт. Гилберт молчит, за Брагинской наблюдая. И странное чувство его охватывает, когда Анна орла этого ставит высоко, на яблоко, что в пиале лежало, сказав так забавно: «Орёл велико и высоко в небе парит, а на земле ему тошно». Точно та самая девчонка, дикарка, это сказала… Байльшмидт усмехнулся, желая орла выше поставить, но, не успел он его и коснуться, как фигурка упала. Упал орёл величественный. А Гилберт хотел его просто выше поставить. Упал…***
И теперь, сидя на кухне скромной, Байльшмидт осторожно фигурку орла этого, на яблоко ставит, интересно Гилберту: упадёт он снова? Кружка с горячим кофе рядом стоит, а муха надоедливая, живая, рядом бегает, но немец на неё внимание уже не обращает. — Орёл велико и высоко в небе парит, а на земле ему тошно, — вдруг голос знакомый раздаётся, на который Байльшмидт оборачивается, в пальцах фигурку сжимая. Аня стоит с пакетами, улыбается по-домашнему, спрашивает: — Помнишь, что суп в холодильнике? Фигурку эту Гилберт сам роняет.