Around the world...with two badass

Я смотрела в текст невидящим взглядом, а на фоне нетерпеливо сопел Роберт Грин. Чувство безысходности сомкнулось на горле невидимой петлей, которую Щ.И.Т. потихоньку затягивал и делал это уже давно. Случайности перестали таковыми казаться, и последние полгода моей жизни предстали совершенно в ином свете. Грин не пытался меня успокаивать, и это единственное, за что я ему благодарна. Он поставил меня перед выбором: подписать или нет. В первом случае я брала на себя полную ответственность за всю информацию касательно Барнса, которой владела. Во втором случае за все отвечал Щ.И.Т., то есть они получали полномочия бороться с моей болтливостью собственными методами. Впрочем, они все равно сделают так, как удобно им при любом раскладе, просто в двадцать первом веке уж очень ценны становятся бумажки с подписями. Мельтешение мужчины за спиной действует мне на нервы. Я думаю о бессонной ночи, вспоминаю неестественно бледное, встревоженное лицо Баки, и отбрасываю в сторону фирменную ручку. А выбора, по сути, и нет, и все, что от меня требуется, это совладать с собственными принципами. Есть ли в этой ситуации что-то удивительное? Наверное, нет. Стоило раньше догадаться, во что меня втянули, потому что персона Барнса и вдобавок Уилсона – это гарант наличия каких-то вселенских сговоров. Остается чувство, будто я по уши перепачкалась в дерьме, и теперь до конца жизни отмыться не смогу, но жить так точно буду. Я пытаюсь мыслить трезво. Обещаю себе, что ни за что по доброй воле не прекращу попыток встретиться с Баки или хотя бы поговорить. Но тут же другой голос объясняет, что Щ.И.Т. уже настолько плотно запустил свои когти во все сферы жизни каждого важного для них человека, что к Барнсу меня не подпустят на пушечный выстрел, раз уж сказали. Остается второй вариант, а именно личное желание Баки, уж его-то никто контролировать не сможет, уверенна в этом. Но захочет ли он что-то обсуждать? Я ненавижу себя за то, что знаю его теперь слишком хорошо. Уж пусть лучше бы это было слепое неведение, чем твердая уверенность в том, как именно Баки воспринял полученную информацию. На листе бумаги появляется моя подпись. Она уже ничего не изменит, но так надо. Вот, чем обернулась моя мечта поработать в тандеме с настоящими профессионалами. - По поводу вашей травмы, - говорит Роберт, забирая у меня из рук документ, - пока вы здесь, можете обратиться в научный центр, они живо все поправят. - А дальше что? – голос мой звучит совершенно бесцветно. - А чего хотите? Я едва не поперхнулась. Он спрашивает, чего я хочу? После того, как спланировали целых восемь месяцев моей жизни, ни проронив ни слова? - Можем вернуть на базу в Нью-Йорке. Вспомнив Фрэнка, я сразу отрицательно качаю головой. В Нью-Йорке мне точно делать нечего. - Тогда Атлантик-Сити? Там Бойд давно порывается отправить своих на другой континент, а вы как-никак член команды. Странно, но перспектива оказаться в подчинении Бойда сейчас кажется куда привлекательнее, чем увидеть своего старого куратора. Фрэнк, даже если он и пытался все исправить, поставил в наших отношениях жирную точку. - Я не враг вам, - говорит Роберт, и говорит, кажется, искренне, - у меня их полно, поверьте, в том числе и среди агентов Щ.И.Т.а. Не всегда работа, которую необходимо сделать, нам нравится. Но если не идти на компромисс, то и мира не будет. Считайте, что вы это сделали, агент Шерман. Желание сдаться слишком велико, потому что сил бороться с целой организацией у меня нет и никогда не будет, да и ни у кого из нас. Оказавшись просто винтиком в системе, ты сам решаешь, продолжать ли, или сломаться и стать вовсе ненужным. Когда несколько лет назад я отрекалась от простой жизни, принимая собственный номер и позывной, с которым тут и встретят, и похоронят, то понимала, с чем в теории придется столкнуться. И никто не скрывал, что за высоким забором Щ.И.Т.а творится всякая херня, но она кажется такой далекой, пока не коснется лично. Выбор был сделан, и я сама стала частью этого парада лицемерия. А Баки? Он пожертвовал собой ради жизни тысяч незнакомых ему людей, он пошел на войну, отправился в чужую страну, но уж точно никогда бы добровольно не подписал смертный договор со шпионской организацией. И между нами навсегда теперь останется эта пропасть, даже если он захочет понять, даже если я сумею объяснить. - Я обратно вернусь, - сообщаю Грину. Мужчина кивает и достает телефон из кармана брюк. - Никаких дел в столице нет? – спрашивает он будничным тоном. Задумавшись ненадолго больше от усталости, чем от действительно желания обдумывать свои мысли, я решаю принять одно из его предложений.

***

Умение быстро реагировать даже в патовой ситуации это не просто профессиональный навык каждого агента, а скорее даже необходимое условие, чтобы оставаться в живых. Но служба, где бы она не проходила, накладывает отпечаток на все сферы вашей жизни. Говорю только за себя. С самостоятельностью и независимостью приходит цинизм и холодная расчетливость, не во время задания или тренировки, а в общении с близкими, в каких-то совершенно обыкновенных делах, даже мысли в черепной коробке укалываются как файлы в архиве, и есть только четкие даты, имена, координаты, но между ними словно пропадают чувства и эмоции, испытанные ранее. В череде всевозможных вариантов, как поступить дальше, нахожу один единственно верный, но от того самый трудный. Как только я выхожу из дверей штаб-квартиры, тут же набираю номер Барнса, и слушаю на том конце провода длинные гудки, и снова и снова перезваниваю. Ответа нет, но я не хочу думать, что его и не будет. «Тебе все сходит с рук», вспоминаю его слова. Конечно, блин, сходит, если за эти самые руки дергают как марионетку на веревочках. Я отправляю короткое сообщение с просьбой перезвонить, как только будет возможность. Голова кружится от вколотой дозы какого-то неизвестного мне препарата, зато перелома больше нет, не осталось даже шрама. Буду считать это их прощальным подарком. У меня совершенно нет желания возвращаться на базу, захотят – сами вызовут. Сейчас бы убежать на край света, чтобы там не было никого, ни Щ.И.Т.а, ни этих людей, ни голоса собственной совести, не было бы убийственного чувства вины. Туда, где выслушают и поймут без лишних слов. Я все-таки прошу, чтобы меня отправили обратно, но не в Атлантик-Сити, а в соседний Нью Джерси, к Тиму. Уверенности в том, что он дома, нет, но попытка – не пытка. К сестре сейчас нельзя, к родителям – тем более, мне только их жалости для полного счастья не хватает, а вот старший брат в душу лезть не будет. У меня с собой все еще большая сумка с вещами, которую я собрала в гостинице, ее в принципе хватит, чтобы несколько дней не соваться в штаб. Когда я заваливаюсь на порог двухэтажного дома, Тим, хвала всем богам, оказывается там. Он открывает двери, осматривает меня своим фирменным изучающим взглядом, уже было открывает рот, чтобы спросить, но передумывает, и молча запускает меня внутрь. - Ужинать будешь? – только и говорит он, но я отрицательно качаю головой и ухожу в гостевую комнату. Там, за закрытыми дверьми, наконец позволяю себе расслабиться, и волна скопившегося за сутки напряжения накрывает с головой. Я стаскиваю с себя одежду, замечаю, что от кофты тянется тонкий, едва уловимый, пряный аромат, и сердце сжимается. Откинувшись на кровать, лежу так минут десять, а может даже больше. Смотрю на ровный белый потолок, в надежде, что все пройдет как-нибудь само. Я стараюсь абстрагироваться и стать просто наблюдателем во всей этой истории, а еще лучше, вернуться лет на семь назад и выбрать совсем другую жизнь. В комнате есть ванная комната, а в ней – горячий душ и набор тропических гелей для душа, так нравящихся Тиму. Под шипящими струями воды не видно слез, и как-то сразу немного легче. Пропадает напряжение в мышцах, дышать становится свободнее. После я еще какое-то время просто стою, прислонившись к запотевшему стеклу, пока из комнаты не доносится жалобное пищание телефона. Я в три прыжка возвращаюсь в спальню и выуживаю мобильный из сумки: новое сообщение, но имя там стоит не то. Филлип: мы через два дня будем в Нью-Йорке, все еще в силе? А я уже и думать забыла об этом обещании, поэтому решаю ничего не отвечать. Филлип – весьма терпеливый человек. Даже если я откажусь, никто особо не обидится. Эни, его сестра, решилась таки поступать в университет и попросила составить ей компанию для прогулки в незнакомом городе, вот и всего. Ее брат другое дело. С одной стороны это желание поддержать младшую сестру, как раз на такой вот случай, если я не смогу, а с другой он и сам не прочь встретиться. Я никогда не афишировала наше знакомство, ту случайную встречу, переросшую в нечто большее. Но это не тоже самое «нечто», о котором можно подумать, это гораздо, гораздо скромнее и безобиднее. С этим человеком можно было поговорить абсолютно на любую тему в любое время дня и ночи, и он не ждал взамен каких-то чувств, просто так же, как и я получал удовольствие от общения. Мы, разумеется, не виделись больше после встречи в Монтоке, но разговаривали почти каждый день, будь то переписка на несколько часов или две коротких фразы о погоде. Но не смотря на его удивительную способность поддержать любую тему, сегодня я никак излить душу этому человеку не могла. И никому другому тоже не могла. В горле встал ком. Я переживаю, наверное, один из самых болезненных периодов своей жизни, и в этом мире нет ни одного человека, которому можно было бы рассказать все от и до. Семье нельзя говорить про дела Щ.И.Т.а, друзьям – про Барнса, я даже не могу выговориться случайному прохожему на улице, потому что его скорее всего после этого разговора отвезут на другой, более жесткий. Я еще раз взглянула в телефон, увидеться с Эни и Филлипом – неплохой способ отвлечься? Возможно, если бы мне надо было просто забыть о неудавшейся миссии, сейчас же нет ни единого варианта, как можно убежать от самой себя. И я выключаю мобильный, заталкиваю его подальше в сумку. Сомневаюсь, стоит ли спуститься к брату и хоть как-то объясниться, но в итоге принимаю решение лечь спать. На утро становится значительно легче, правда только физически. Морально я все еще хочу удавиться, но после крепкого сна думается и правда легче. Я все пытаюсь почувствовать, увидеть тот переломный момент, который не просто делит жизнь на до и после, а вовсе ее рушит. Но как я ни стараюсь, как не пытаюсь углубляться в самокопание, ничего похожего не нахожу. Потому что его нет, конец света не наступил. Душа требует драмы, а ее, оказывается, и не существует. Я всегда имела синдром отличницы, хотела быть лучше, добиться большего, и когда мне сообщили о работе, когда назвали два имени, да еще и упомянули Стива Роджерса, то сомнений не оставалось, это был шанс, шанс для гребанной карьеристки. Возможно, окажись на месте Баки кто-нибудь другой, я не стала бы так сокрушаться по сделанному, а просто забыла. Все мысли теперь сводились к тому, что я не чувствовала вины! Нет, была только злость и обида, понимание, что дальше работать бок о бок с людьми, для которых предательство – один из пунктов списка дел на день, я не смогу. На кухне меня уже ждал брат. Он обычно вставал очень рано, к чему никак не могли привыкнуть ни родители, ни сестра, когда мы еще жили вместе. Но раньше служба обязывала его подниматься с рассветом, как теперь и меня, так что ровно в 6:00 мы сидели с кружками кофе в руках. Тим выглядел очень уставшим, длящийся около года развод его окончательно доканал. Это и стало темой для разговора, потому что в отличие от моих проблем, о его мы могли говорить вслух. Я предположила, что стоит отдать его бывшей все и наконец распрощаться с ней, на что Тим ответил, что скорее разорится на адвокатах. Но дело уже шло к концу, он согласился отдать ей машину и даже некоторые привилегии как жене военного, пускай и бывшей. - Но она хочет дом, - сказал Тим, отпив кофе, - говорит, район хороший, привыкла, видите ли. - Дом – хреновый, сам знаешь, - я уже закончила со своим завтраком и теперь просто покачивалась на стуле, - но я бы из принципа не оставила. Лучше продать и уехать отсюда. - С радостью. Мы замолчали. Брат заметно погрустнел от мыслей, что пока никуда уехать он не может, а я снова окунулась в собственные проблемы. Тим ушел в отставку, чтобы стать примерным мужем и отцом, а чем это обернулось? - А ты не думал вернуться? Он словно понял, на что я намекаю, или же сам уже не раз задавался этим вопросом. - Думал, конечно, возможность всегда была, да и сейчас есть. - Лишнего места там не найдется? – в шутку интересуюсь я, но Тим воспринимает это вполне серьезно. - Все настолько плохо? Я молча киваю. - Там ведь все совсем не так красиво, как у вас, - говорит он. На слове «вас» меня немного передергивает. Не хочу больше быть частью этого «вас». - Да все равно. Всю жизнь я этому посвящать не собираюсь. - Я тоже так говорил, - смеется брат. Он не задает неудобных вопросов, никогда не задавал, в отличие от мамы с папой или сестры. Тим держит определенную дистанцию, он чувствует людей. Не пытается отговорить, потому что знает, что пока сама не захочу, то не откажусь от затеи. – Ну, ладно, Мег, давай вкратце, кто, что и как серьезно? - Оу, ты хочешь поиграть в грозного старшего брата? – я усмехаюсь, вспоминая, как некогда Тим отчитывал всех моих неудавшихся ухажеров из старшей школы. Не думайте, что он остановится в своих привычках перед Барнсом. Хотя разве Тим о нем когда-нибудь узнает? – Я хочу в отставку подать. Начальство совсем озверело. Брат хмурится, пытаясь мысленно додумать, что я не стала озвучивать. - Разве оттуда можно так просто уйти? – он задает самый правильный вопрос из всех. И я сама хотела бы знать на него ответ, а не просто догадываться. - Скорее всего нет, но я определенно попробую. Не говори ничего родителям. И Эми тоже. Я хочу скатиться по этой социальной лестнице в гордом одиночестве. Тим, разумеется, соглашается, у него нет привычки трепаться направо и налево. А еще, ему не страшно находиться со мной в одном доме зная, что может случиться совершенно невообразимая хрень, вплоть до вооруженного захвата. И он предлагает мне остаться, чтобы не тратить деньги на съем жилья, ведь ночевать на базе у меня нет никакого желания. - Дерьмо случается, - ободрительно говорит он, отлично зная, что жизнь может повернуться к нам не самым приятным ракурсом. И глядя на него, я думаю, что все действительно так. Вспоминаю байку о черных и белых полосах, о том, что беды рано или поздно заканчиваются. Месяц пролетает как неделя. Мы с Тимом ведем затворнический образ жизни, выгуливаясь разве что до супермаркета. Днем он иногда уезжает уладить какие-нибудь вопросы по разводу, а я время от времени пропадаю на заданиях. Не таких глобальных, как тогда в Сибири, но как минимум на сутки из штата мы вылетаем. Однажды я оставляю на столе у Бойда рапорт, и он около недели не подает виду, что вообще его находил. Потом вызывает на короткий разговор. Последний. Он, как потом выяснилось, не особо был осведомлен в деталях моего задания, и просто делал свою работу, от того крайне удивился добровольному желанию уйти в отставку. Я объяснять не стала, только попросила не затягивать с отправкой бумаг и их подписанием. С каждым днем ожидания за спиной словно вырастали крылья, и открывались доселе невидимые горизонты и прочие возможности. Но я ждала подвоха, ждала какого-нибудь огромного «НО», которое связало бы меня с Щ.И.Т.ом до скончания веков. Такое «но» правда было, но менее страшное. Это контракт, который подписывают с любым штатным агентом. Контракт имеет свой срок, и без веского основания расторгать его никто не будет, либо в моем личном деле и характеристике появится такая огромная клякса, которая запросто перекроет все прежние заслуги. Мне дали полтора месяца до того момента, когда нужно будет переподписывать наш договор и продлять его. С этого дня время понеслось с бешенной скоростью, и я не пыталась замедлить это ощущение, наоборот, желала как можно скорее сдать амуницию, оружие и значок, и навсегда забыть, что это было со мной. А полтора месяца как ни крути – срок, и его нужно добросовестно отрабатывать. Нашу группу на несколько дней перебросили в Бразилию, в городок, название которого я все время забывала. Целью был местный торговец оружием, нелегал, занимающийся незаконной деятельностью, но имевший связи с людьми куда серьезнее. Те в джунглях ящики с патронами не прячут и сами в лачугах не живут, но оттого и подобраться к ним сложнее. На базу мы вернулись уже за полночь. Не спавшие, не видевшие цивилизованного водопровода и электрического чайника на протяжении пары дней. Я набрала Тиму в надежде, что сегодня он был в магазине и приготовил что-нибудь, иначе мне придется так и умереть, но точно не тащиться за продуктами. Брат долго не хотел выходить на связь, но в конечном итоге ответил, сообщив, что его до завтрашнего вечера не будет. Перспектива умереть у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, стала чуточку реальнее. Мне грело душу только осознание того, что за успешную операцию нас всех отправили на выходные, поскольку новых заданий распланировать еще не успели. Велика была вероятность мне и вовсе из отдыха не возвращаться, разве что только сдать форму. Дома было привычно тихо и пахло яблочным освежителем воздуха, о которых до сих пор не было известно некоторым племенам из Южной Америки. Поворочавшись в темноте и скинув на пороге ботинки и оставив там же рюкзак, я нашарила на стене выключатель, зажигая свет сразу и в гостиной, и на кухне. В груди внезапно сдавило. В моей голове не возникло вопроса, как он меня нашел и почему пришел именно тогда, когда уехал Тим. Было бы странно заявиться сюда днем и сказать «привет, я Баки Барнс, нет ли твоей сестры дома?». Наш с ним разговор я прокручивала в голове слишком часто, так, что в итоге мне вовсе перехотелось что-либо обсуждать. Ситуация была очевидней некуда для нас обоих. Я могла сказать в свое оправдание, что ничего не знала, что это был план Щ.И.Т.а, и они воспользовались мной, но разве я – не часть этого гребанного Щ.И.Т.а?! Разве я не догадывалась, в какие игры они играют? Разве сама не проворачивала подобные вещи на заданиях? Я так устала каждый день просыпаться с этими мыслями, что в какой-то степени начала понимать, что не собираюсь оправдываться перед Барнсом, словно он – жертва обстоятельств. Мы все по уши в этом дерьме. Баки сидел в кресле, что обычно было повернуто к телевизору, но сейчас стояло спиной к гостиной. Столь вальяжную позу и сосредоточенное выражение лица я видела разве что во время заданий, и значит пришел он сюда явно не с «миром». - Мне сказали, что видеться нам больше не дадут. - Я не позволю решать за себя, - холодно отвечает он и поднимает на меня глаза. В пору бы испугаться, потому что обычно ничего хорошего за подобным взглядом не следует, но я не так наивна, как девять месяцев тому назад. Мне бы хотелось думать, что Барнс выместил свою злость на Щ.И.Т., но ходили слухи, что Фьюри отправляет на свои задания одного, максимум двух проверенных агентов, одним из которых был Баки, а вторым – Шерон Картер, так что особой ненависти он к организации не питал, и, видимо, решил крайней сделать меня. Я набрала в легкие побольше воздуха. - Как ты? Мне не страшно не услышать ответ, потому что он не будет молчать, ведь иначе бы и не пришел. - Пять часов под капельницей, и мне казалось, что вот-вот увижу мать. Баки горько усмехнулся. - Рада, что все обошлось. У него снова дергаются уголки губ, но глаза при этом ничего не выражают. - Ты извини, но я сейчас не в состоянии вести заумные беседы. Мог бы просто ответить на любой из сотни пропущенных вызовов или сообщений. Мы бы договорились о встрече, - но, конечно, ни о какой усталости сейчас речи нет, я вообще перестаю о чем-либо думать, кроме как о человеке, сидящим прямо передо мной. От мысли что он вот здесь, рядом, сам пришел, мне одновременно и горько, и радостно. Только когда внутренний голос подает идею, что пришел он сюда чтобы попрощаться, вся радость в миг улетучивается. - Знала, где я был? – отстранено спрашивает он, роняя фразу куда-то в пустоту между нами. - Думаешь я после всего продолжаю следить за тобой ради развлечения? Меня не волнует, куда тебя отправляет Фьюри. Хотя надо отдать ему должное, конфликт с прессой замяли быстро. Но мужчина словно не слушает меня. - В Румынии, мы возвращались туда. «Мы» сразу больно режет по ушам. Не с Фьюри же он там на заданиях ночные вылазки делал? - Дело давно закрыли, чего там искать? - Щ.И.Т. закрыл. - А, вот как, значит ты, Фьюри, и кто там еще, это уже не Щ.И.Т.? - После того, что они сделали с именем Стива? – вдруг вспыхивает Баки, и я вспоминаю выпуск новостей, как сенатор представляет народу нового Капитана Америка, как щит, которого достойны лишь единицы, держит в руках какой-то второсортный агент. И я поняла, что отчасти оказалась права, Ник Фьюри и несколько его близких «друзей» к Щ.И.Т.у никакого отношения не имеют. Барнс замолчал, на автомате то сжимая, то разжимая кулак на левой руке. Я с сожалением отметила, что он сбросил вес, скулы, наверное, выглядели еще острее, чем раньше, но заметить это под слоем многодневной щетины не представлялось возможным. Под глазами залегла пара темных кругов, и волосы стали чуть длиннее, что не могло не обрадовать. Он, судя по всему, сам только что вернулся с задания. Неужели оно того стоило, чтобы просто повыяснять отношения? «Прям как раньше», подумала я и чуть не заулыбалась во весь рот. - Как же так вышло? – наконец молчание было прервано. Баки поднялся на ноги, сделал два шага в моем направлении и остановился, буравя тяжелым взглядом. Я мотнула головой, прогоняя остатки усталости. Чего сейчас от меня требовали? Мозг работать категорически отказывался, его настолько удовлетворял сам факт наличия Барнса в одном со мной помещении, что все остальные инстинкты и потребности разом затыкались. - Разве тебе не рассказали? – ответила я вопросом на вопрос, - лично меня заверили, что необходимости объясняться – нет, и Щ.И.Т. позаботился о том, чтобы доложить тебе в полном объеме. Широкая грудь угрожающе всколыхнулась от его тяжелого вздоха. Баки на секунду прикрыл глаза, а делал он так только в моменты крайнего раздражения. Я насупилась, окончательно сбитая с толку. Он сейчас издевается или действительно пришел по какому-то другому поводу? Барнс достал смартфон и, щелкнув пару раз по экрану, развернул его ко мне. Рука его при этом сильнее, чем нужно, стиснула пластиковый корпус. - Кто это? Я подошла чуть ближе, всмотрелась в изображение, потом на Баки, снова на фотографию, и призналась себе, что окончательно перестала понимать эту ситуацию. «Так это же мой друг», уже было собралась ответить я, но пассивная агрессия, застывшая на лице Барнса, подсказывала мне, что ничего веселого тут нет. - Знакомый. На щеках заходили желваки. - Объясни уже, в чем проблема? - Сколько вы общаетесь? - Эм…не знаю, с того дня, как мы ездили на практику с группой. Я там с ними и познакомилась. С Филлипом и его сестрой, Эни. Даже после того, как он меня выслушал, настроение у Баки явно не изменилось. Он смотрел на меня так, словно я недоговариваю что-то очень важное, очевидное для всех, кроме меня самой. - Но с девушкой вы не общались? – продолжал он доводить меня своим резким тоном. - Постольку-поскольку. Откуда у тебя его фотография? С чего вообще вдруг этот разговор? Я тебя целый месяц пыталась вызвонить! - Занят был, - гневно бросает он. Снова берет телефон и что-то нажимает, и теперь демонстрирует мне копию нашей истории сообщений. - Да что это за херня, Барнс? При чем тут он? Это не задание, не Щ.И.Т., это…это мое личное дело! Какого черта ты в это лезешь? - Знаешь, зачем мы возвращались в Румынию? - ответил он на не менее повышенных тонах. - Не знаю, и честно говоря, знать не хочу. Достало! Меня это больше не касается. - Ты не сказала нам тогда, что тот наемник смог так просто до тебя дозвониться. Я вспоминаю румына, наш с ним короткий разговор и то, как завелся по этому поводу Барнс. - Ну никто ведь не умер? Кроме него, конечно. И это мы уже обсуждали, ты свое недовольство выказал, я сделала соответствующие выводы. Думаешь, что Филлип – один из них? Что я несколько месяцев общаюсь с агентом Гидры, и мы непринужденно болтаем о курсе доллара или популяции коал в Австралии? Барнс упорно молчал, сверля меня взглядом, а я слишком вымоталась за эти несколько дней, чтобы изображать спокойствие и понимание. - Ну что еще?! – не выдержав, крикнула я. Да, да, да, я помню, как на Баки действует крик. Он дернул плечом, переступив с ноги на ногу, и перенеся центр тяжести вправо. В глазах застыл невысказанный ответ, тонущий в стальном океане беспричинной злости. Я совершенно не понимала, чего он ожидал. - Баки? POV Автор Баки Барнс, слишком привыкший решать любые вопросы весьма экстравагантными методами, сейчас не знал, с какой стороны подступиться и что будет сказать правильным. Он знал только, что давно забытое чувство ревности едва не прикончило его, а это в условиях отсутствия в организме сыворотки, было довольно рисково. Он трижды пожалел, что попросил у Шерон Картер помощи, а та, расстаравшись, притащила и досье и целую переписку. Баки тяжело давалась мысль, что небезразличную ему женщину приходится делить с ее же работой, но чтобы с другим человеком? С другим мужчиной? Он отсчитывал дни, когда они наконец вернутся в штаты и появится возможность расставить все точки над i. Не особо представляя, как поведет себя, если все-таки узнает, что между ними не просто «общение», он все равно пришел, и стоял теперь посреди чужой гостиной истуканом. Но ему жизненно необходимо было выяснить, что пускай Щ.И.Т. и мог предавать своих же людей, не считая это чем-то плохим, то не все работники этой организации разделяли подобные взгляды. К лжи и обману «во благо» он привык, усвоил еще со времен Гидры, но терять близких позволить себе не мог, их оставалось слишком мало. Поэтому сегодня Баки решил действовать наверняка, как он умеет, как всегда делал. На сто процентов уверенный что сможет сдержать себя в руках и остановиться, потому что либо да, либо нет, а третьего не дано. Этот первый шаг, как прыжок в неизвестность, такой же пугающий. И собрав всю волю в кулак, скрепя сердце, он его делает. Отшвыривает телефон в сторону, туда же и свои манеры. В два счета сокращает разделяющее их расстояние и, обхватив за тонкую шею, тянет Меган ближе. Признается сам себе, что до одури соскучился по этим ощущения и что, скорее всего, даже если она будет протестовать, так быстро он не остынет. Кажется, что сердце на секунду замирает, но в голове набатом стучит кровь, разгоняемая по телу с бешеной скоростью. Барнс даже не сразу понимает, что никакого сопротивления и вовсе нет, а за шею к нему с неменьшей отдачей цепляются горячие ладони. Сперва он стаскивает с нее куртку, затем толстовку, затем делает тоже самое для себя. Его внутреннего романтика посещает мысль, что он никогда не видел Мег в нижнем белье и уж тем более без него, и Баки отстраняется всего на пару секунд, чтобы скользнуть затуманенным взглядом по округлым формам и задержаться на том месте, где гладкая ткань спортивного бюстгалтера немного вздыбилась. И в тот же самый момент этот романтик посылается далеко нахрен, потому что Шерман совсем не скромно, а даже немного грубовато, что свойственно агентам, запускает руку к пряжке мужского ремня и с силой дергает на себя. После этого Барнс уже нисколько не уверен в силе своего самоконтроля. Он позволяет ей справиться с ремнем, забраться руками под футболку и очерчивать там снова и снова идеальный формы пресс, а сам едва не урчит, уткнувшись носом в впадинку на шее, и тут же прикладывается к солоноватой коже языком, мокро, развязно, прикусывает мочку уха. Все происходит ровно так, как он и представлял. А он представлял, не раз, и не два, и стыдно ему нисколечко не было. - Наигралась? – усмехается он, когда перестает ощущать короткие ноготки у себя на животе. Он хочет посмотреть ей в глаза, но от возбуждения уже так ведет, что зрение становится мутным, тоннельным, без четких контуров по бокам. - Нет, - серьезно, в противовес ему, отвечает Меган, и снова увлекает в смазанный поцелуй, едва ли не запрыгивая на руки. Ей за это тоже не стыдно. Баки, которого сейчас дважды просить не надо, легко подхватывает девушку под ягодицы, сжимая в ладонях упругие мышцы, и заставляет последнюю рациональную частичку в своей голове подсказать, в какой стороне диван в этом чужом доме. Он получает ответ и уже окончательно от сознательной части себя отключается. Уронив их обоих на диван, он успевает подумать, что место неудобное, но это определенно не повод для остановки. Баки целует тонкую кожу на шее, зализывая те места, где завтра будут синяки, ловит каждый рваный вздох, срывающийся с распухших губ. Он снимает с себя футболку, в награду получает такой долгожданный полный восхищения и вожделения взгляд без тени жеманства. - Смотри на меня так всегда, - не сдерживается он. Меган пьяно улыбается и смеется, прикрыв глаза. А когда снова их открывает, то видит зависшего над ней голодного хищника с невообразимо прекрасным взглядом, с чертовски сексуальной щетиной, с диким оскалом, и вместе с тем с прежней мягкостью и обволакивающей нежностью. Она приподнимается на локтях, вынуждая Барнса отстраниться, и тянется к поясу его джинсов, тянет вниз молнию на ширинке. Не от того, что уверенна в себе, и не от наличия опыта в этом деле. Напротив, ее первый и единственный раз был из тех, что лучше никогда в жизни не вспоминать. Но сейчас она как будто знает, что нужно делать, она ловит каждую его реакцию, каждое сокращение мышц и каждый полустон. Расценивает это как призыв продолжать, ведь не нужно быть доктором наук, чтобы понять, что Баки это до жути нравится. Барнс рад бы замереть в таком положении, пусть и не самом удобном, и просто смотреть, как заворожённый, и никуда не торопиться. Но когда Мег обхватывает его рукой, пройдясь до основания и обратно, становится понятно, что посмотрит он в следующий раз. Кто-то скулит на задворках сознания, так протяжно и жалобно. Барнс понимает, что этот «кто-то» - он сам, захлебывающийся под натиском чувств и ощущений. Рывком Баки стягивает с девушки брюки вместе с бельем, и чтобы не кончить так ничего и не начав, он не смотрит на округлые бедра и нежную кожу между, а снова наваливается всем телом, вжимая в диван, и целует почти до исступления. Меган под ним нетерпеливо ерзает, но бросает попытки снова дотянуться до горячей плоти, и обхватывает Баки за шею одной рукой, другую же запускает в короткие волосы, чуть прихватывая. - Барнс! – наконец она не выдерживает затянувшейся игры не по правилам. - Прикажешь мне? – хрипит он, путешествуя губами от шеи до ключицы, затем ниже, к все еще скрытой под эластичной тканью груди. - Чертов собственник, - произносит на выдохе Шерман, - если бы знала, что с тобой может сделать ревность, давно бы… Договорить ей не дают. Баки даже не хочет думать, что подразумевалось под этим «давно бы». И хотя соображает он уже очень плохо, какие-то шестерёнки в больной голове продолжают крутится. Приспустив штаны, он опускается так низко, что чувствует биение чужого сердца, как свое. Немного двигает бедрами, и горячее тело под ним, готовое в данный момент на все, льнет ближе, руки сильнее обнимают за шею, рядом с ухом раздается мучительный вздох. Запретный плод настолько сладок, что Барнс боится потерять сознание, едва коснувшись горячей и влажной кожи. Ему, любовнику во многих смыслах этого слова, становится почти неловко, как в первый раз, от чего хочется рассмеяться на себя самого. Но черт возьми, если бы под ним сейчас была какая-нибудь размалеванная молоденькая красотка из бара, он позволил бы себе и посмеяться и всякие другие вольности, но над ухом звучит «Баки!» почти в приказном тоне, и он, как действительно хороший солдат, приказ выполняет. Где-то справа, под ребрами, в смуглую кожу впиваются ногти. Руки, что только что притягивали его ближе, теперь обнимают, беспорядочно гуляя по спине и плечам, оставляя красные отметины. Он ждет, тратит несколько секунд, кажущиеся вечностью, и только после этого начинает двигаться. Спроси его завтра, Барнс не вспомнит, как именно это было, потому что в голове что-то щелкнуло, не просто отключившись, а сломавшись ко всем чертям. Вероятность получить не оргазм, а сердечный приступ, кажется весьма правдоподобной. Найдя в себе силы остановиться, он заглядывает в ее раскрасневшееся лицо, и продолжает только тогда, когда видит в глазах мольбу, когда руки на плечах требовательно сжимаются, когда бедра сами двигаются на встречу. Ее хрипловатый голос доносится как из-под толщи воды. Кажется, она называет его по имени, не Баки, Джеймс. Реальность выскальзывает, как песок сквозь пальцы. Все заканчивается быстро, и это не идет ни в какое сравнение со временем ожидания. Баки ощущает, как поднимается и опускается упругая грудь от сбившегося дыхания. Но как бы не было велико желание, он понимает, что доставляет неудобство, завалившись вот так, всем своим немалым весом. - Только не уходи, - шепчет она, цепляясь пальцами за блестящий металл. Но он не собирается. Все, что сейчас нужно Барнсу, это лежать вот так вот, на неудобном диване, на полу, на журнальном столе, да хоть на подоконнике, лишь бы никто не беспокоил, лишь бы с ней.