Ditches

В Дании не прекращалась борьба. В Зеландии были заняты последние места в бункерах, и, похоже, никто уже не мог копать быстрее, в то время как потребность в укрепленных жилищах продолжала стремительно расти. Металла требовалось больше, чем где-либо могли успеть произвести, а даже если бы его и хватало, свободное пространство всё равно сокращалось слишком быстро, и землю вряд ли можно было использовать ещё шире. Фермеры с Фюна пожертвовали всё, что имели, до последнего клочка земли, крупные города по возможности приютили у себя переселенцев из меньших населенных пунктов, и пока отряды добровольцев в Копенгагене выкладывали мешки с песком вдоль берега океана, Дания продолжал копать. Он работал в группе вместе с семью мужчинами и шестью женщинами, стоя по пояс в фундаменте дома где-то в Драгёре. Трактор был в другом месте, тремя кварталами дальше, и, конечно же, работа там продвигалась куда быстрее. Но Матиас не мог позволить себе отлынивать от работы в настолько безумное время, особенно зная, что за его действиями наблюдали местные дети. Солнце палило нещадно, буквально поджаривая людей живьём, но ни у него самого, ни у тех, кто работал рядом с ним, даже и мысли не возникало о том, чтобы сидеть сложа руки и ждать, пока можно будет снова воспользоваться техникой — несмотря на то, что руки давно покрылись мозолями, а пот тёк прямо в глаза. Даже маленькие дети, обступившие края ямы, старались помочь взрослым своими маленькими пластиковыми лопатками. Дания ногами ощутил, как раздались первые выстрелы, когда в Орхусе начали заваривать двери убежищ. На секунду он навалился на лопату, прежде чем с новой силой начать копать. Насилие росло по мере того, как постепенно исчезало место в бункерах, и Матиас осознавал, что если так будет продолжаться и дальше, то скоро его крупнейшие города превратятся в людские бойни — по тому же сценарию, что уже разворачивался в Лондоне. Он попытался перекинуть грязь с лопаты в тачку, но промазал — и случайно разрушил выстроенный детьми глиняный замок. Несмотря на невыносимую стреляющую боль в коленях, именно в этом он теперь увидел самый страшный знак. К концу апреля дом самого Дании был открыт для всех простых людей. Дания сумел создать надежное убежище в огромном старом здании, и теперь по крайней мере пятьдесят человек, взмокших и перепуганных, могли спрятаться глубоко в подвале. Ситуация с запасами энергии была предельно напряжённой, с водой дела обстояли не лучше, так что разместившиеся в доме люди мучились жаждой и не имели даже возможности вымыться после недели, проведенной на непрерывной стройке с лопатой в руках. Паранойя и общий нервоз уже захлёстывали их с головой, хоть на дверях и висели тяжёлые замки — защита от мародёров. И Матиас чувствовал их панику в каждом уголке некогда уютного дома, теперь переделанного под убежище и набитого битком от подвала до крыши. Он тревожился вместе с ними. Сомневался. Он был одним из немногих, чей телефон ещё работал, и всё случайно выпадавшее свободное время Дания тратил на поддержание контакта со своими. Норвегия часто выпадал из эфира, так как вместе с большинством своих жителей ушёл в горы, и теперь мог выходить на связь только спустившись обратно, а Нидерланды так и вовсе пропал с лица земли. Свои редкие минуты покоя Матиас проводил за медленной проверкой всего списка контактов, осторожно выбирая, на кого он мог бы потратить бесценное время трафика. Первого мая его выбор очевиден. — Эй, Швеция, есть планы на Вальборг в этом году? Жалкая попытка Дании пошутить Швецию совершенно не впечатлила, о чём он ему решительно и сообщил. — Неч'го жечь, — пробурчал он, и Дания услышал, как зашуршали бумаги. — Слишк'м опасно долго ост'ваться сн'ружи. — Охотно верю, — Денмарк откинулся на спинку стула посреди того, что когда-то было его кухней. Весь металл до последнего кусочка забрали на переработку, чтобы выплавить что-то более необходимое, и теперь его кухня напоминала лишь пыльную и тоскливую оболочку, оставшуюся от некогда уютного и весёлого закутка. — А в то, что ты ничего не будешь делать — не верю совсем. Никакого парада? Даже никаких рафтовых гонок? — Нет, — голос у Швеции был рваный, он прекратил шуршать бумагами. — Н'чего. На линии повисла тишина. Дания пощипал грубую пластиковую оболочку стула. — Что-нибудь слышно от Финляндии? — Д'статочно. Н'правляется в Коуволу. — Зачем? — Вода п'днимается. М'терик надо пр'гот'вить. Дания согласно хмыкнул. — Ну, тогда мы с ним в одной лодке. Понятия не имею, горю я или тону. — Всё 'щё носишь маску? — Приходится, — он щёлкнул пальцем по боку чёрной защитной маски. — Руководство не оставило бы меня без неё. Продолжаю говорить им, что мне и в старых очках хорошо, но до них не доходит. — Т'бе бы лучше пр'слушаться, — в трубке Швеции раздаётся треск. — Сл'шком жарко. Ст'новится совсем неб'зопасно. — У вас есть идеи, откуда это всё? — Думаем, пр'чина в с'лнечных пятнах. Идут исслед'вания, но, скорее всего, это оч'редной тупик. — Ну да, у нас так же. У Германии тоже. Линия вновь изошла помехами, и Швеция вздохнул. — Как вообще Г'рмания? — О, ну, ты представляешь, — Дания ухмыльнулся. — Паникует, пытается не поддаваться давлению, просит меня о помощи, короче, ничего нового. Он буквально увидел, как Бервальд закатил глаза. — Значит, с ним все в п'рядке. — Ага, всё нормально. Носится как чёрт, пытается распихать всех по местам вовремя. Кстати, об этом, — он встал с места и опёрся на окно, из которого больше ничего нельзя было увидеть. — Все говорят, что всё, что бы это ни было, начнётся где-то пятнадцатого числа в следующем месяце. Что думаешь? — З'висит. — От чего? — Того, н'сколько жарко будет. Дания засмеялся и прислонился лбом к раскалённому оконному стеклу. — Ага, думаю, если кто-то будет париться насчёт того, чтобы не слишком загореть, это будешь ты, м? — З'ткнись. — Неа, — телефон Дании запищал. Батарея почти вырубилась. — Чёрт, Шве, у меня телефон сейчас помрёт, мне пора идти. — Хорошо. Я проп'ду ненадолго. Электр'чество то и д'ло выруб'ется. — У меня тоже. Держись там, лицо-кирпич. Позвоню тебе на следующей неделе, если получится. — Иди к ч'рту, ты, гр'зный... Телефон Дании выключился, и ему больше не случилось использовать его снова.

***

К середине мая забастовки начались во всех крупных городах Дании. Убежища заполнены сверх возможного, в соседних странах не осталось свободных мест для укрытия. Все границы: воздушные, водные, сухопутные — забиты разъяренными жителями, которые не могут уехать, и в скором времени из бухт начинают пропадать лодки, и свет меркнет в давно оставленных маяках. Королевская семья Дании отправляется в свое убежище под звуки бьющегося стекла на фоне полного хаоса. Они пытаются убедить Данию идти с ними, но он лишь отпускает их руки и просит отдать свободное место напуганным людям, которые даже не знают, что именно грядёт. Он проводит последнюю ночь перед отбытием вместе с ними, обсуждая неправдоподобные планы спасения и восстановительные меры. Позднее, когда они уходят спать, а он отправляется бродить по дымящимся улицам, он сожалеет, что не провёл эти часы, играя с детьми и убеждая взрослых, что всё будет хорошо. Он должен был больше времени уделить тому, чтобы помочь маленькой Изабелле заплести косы, нежели волновать его Королеву возможностью зачистки улиц в конце весеннего сезона. Не надо было их пугать. Всё будет хорошо. Он знает это. Седьмого июня солнце топит весь мир в огне.