Мэри
4 мая 2019 г. в 19:55
Однажды мой старый друг спросил у меня, почему люди так несчастны. Я растерялся, потому что, честно говоря, не знал, что ответить. Тогда мы с ним допили наш утренний кофе в полнейшей тишине и попрощались, разойдясь по делам: я пошёл в сторону станции, а мой друг — в поле. Ну и видок у меня тогда был! Взлохмаченные курчавые волосы, то и дело выбивающиеся из-под шляпы, коричневые подтяжки, давно вышедшие из моды — всё во мне выдавало сельского парнишку, хотя моя жизнь находилась в плаванье вот уже двадцать шестой год. А мне и всё равно.
Шёл я тогда мимо кукурузных полей, вокруг меня порой сновала деловая муха, будто оценивая меня, а я отмахивался от неё, ибо мне вовсе не нравилось такое. Не подумайте ни секунды, я не враг насекомых и совсем не боюсь их, но её деловитое жужжание возмущало меня до глубины души! Не приведи Господь мне её обидеть, но она была уж слишком высокомерна.
Отмахиваясь от моей назойливой спутницы, я встретил идущую по обочине дочку моего старого друга, с которым я вот только что расстался. Босыми ножками размера тридцать пятого — что я хорошо помню, так как этот мой друг всегда радовался, считая, что так можно сэкономить денег из-за ненадобности большого количества материала — шагала она в сторону дома. Я был старше неё почти что на десять лет, поэтому она уважительно кивнула мне — да-да, мы, сельские, тоже можем быть вежливыми! — и именно в этот момент я вдруг увидел, какой же красивой была дочка моего старого друга. Её светлые волосы блестели на свету здоровьем, а лучики солнца так и норовились поиграть с заплетёнными с утра косичками. А это миниатюрное тельце, делавшее её куколкой, а этот румянец на слегка загорелых щеках. Настолько эта девушка была красива, что я аж зарделся и поспешно побрёл вперёд, совсем забыв с ней поздороваться, за что мне было жутко стыдно.
Но не успел я пройти и ста метров, как вдруг заметил красивое дерево. В него как-то раз ударила молния, так что оно было покрыто сажей — хорошо, что ни на кого не упало, упаси Господь! — теперь оно скрючилось, перестав быть гордым исполином, дарящим тень всякому путнику, и про него все забыли. Но я не понимаю, почему же. Сейчас я вижу перед собой просто прекраснейшее дерево! Его кривые ветки так извиваются, будто бы локоны моей замечательной подруги, а ещё я вижу в нём отверстие, в котором могли бы поселиться какие-нибудь зверьки и воспитывать там своих маленьких детёнышей. Мне кажется, что если бы была возможность обмотать это дерево гирляндой, то её огоньки превратили бы это дерево в настоящее чудо света, не уступающее по красоте даже саду Семирамиды. Почему же все забыли о тебе, деревце? Нет-нет, надо будет непременно рассказать о своей находке Джиму, моему соседу, уж он-то вместе со мной восхитится.
Я бы любовался этим красивым деревом ещё очень долго, возможно, даже заснул бы под ним или пригласил своего дражайшего друга, мы бы рассуждали с ним на разные темы и пили вино, потому что он бы непременно взял его с собой как лучший винодел в округе, но, к сожалению, поезда до города ходят нечасто, а мне ну очень-очень нужно было в город. Удивительно, но по пути меня сопровождали до невозможности красивые тучки, свидетельствовашие о том, что скоро придётся бегать по лужам. Все они имели разную форму и даже оттенок у каждой был свой.
А на станции, до которой я добежал за десять минут, а потом обмахивал себя расписанием, меня ждали ну очень красивые поезда. Но больше всего меня радовали их голоса и пыхтение. Даже поезд, ворчавший от того, сколько людей ему придётся везти, меня так радовал, что я готов был тут же успокоить его и заверить, что так он, возможно, осчастливит какую-нибудь пару молодых людей, разлученных расстоянием. Я больше чем уверен, что его бы это лишь чуть-чуть растопило, но ведь растопило же!
Я, видимо, так сиял от навалившейся на меня со всех сторон красоты, что все стали это замечать. Наверное, это из-за моей дурацкой улыбки. Но не мог же я вот просто так убрать её. Я всегда был не властен над собой и своими эмоциями — по этой причине мои кулаки насчитали не одно и даже не десяток лиц мальчишек в округе, когда я был ребёнком — и убрать вот так просто улыбку с лица своего не могу. Да и не хотелось вовсе.
В вагоне напротив меня ехала ну просто удивительная девушка. Она была одета в кремово-розовое платье с почти прозрачными белыми перчатками и в того же цвета, что и платье, шляпку с белыми рюшечками — нынешняя мода, между прочим. Но больше всего в её внешности мне понравились аккуратно выщипанные русые брови. Да-да, брови, я и сам удивился! Они так чудесно подчёркивали её карие глаза, делая её взгляд более игривым. Я прям не мог налюбоваться этой принцессой, и это совсем не сарказм, мне действительно казалось, что она принцесса какого-то очень светлого королевства, где даже в самую ненастную погоду так прекрасно, как не будет нигде.
— Отчего вы так сияете счастьем? — вдруг спросила она, ничуть не стесняясь. Её тонкий голосок, как я и ждал, лился из уст подобно тонкому ручейку с чистейшей водой, мне так и хотелось заслушаться, хотя я только-только его услышал.
— Потому что смотрю на вас, — ответил я ей.
— А почему вы смотрите на меня, а не, скажем, в окно?
— Потому что вы очень красивы.
Мои слова, на моё удивление, её совсем не смутили. Она только недоумённо вскинула бровки.
— Но ведь за окном тоже красиво, разве нет? — спросила моя принцесса.
А ведь и правда, я сегодня повсюду вижу необычайную красоту. Что же тому виной? Может, это из-за лишней чашечки кофе? А может, из-за того, что я поспал лишний часок? Как же это так, ведь я и раньше засыпался даже чуть ли не до вечера и всё равно ведь вставал в очень скверном настроении.
— Если честно, куда я не гляну, везде красиво сегодня, вот вы и ваше чудное платье, поезда, даже сгоревшее в прошлом году дерево у нас в пригороде. И я решительно не могу понять в чём же дело, — я выложил ей всё, как на духу, а она понимающе кивала мне, пока я говорил.
— Но разве они до этого не были красивыми? — вдруг спросила она.
— Я не знаю.
— А я знаю. И дерево, и я, и поезда — все были красивыми всегда, просто вы заметили это только сейчас. А между тем, позвольте сказать, я заметила, что, если присмотреться, то всё вокруг нас обладает уникальнейшей красотой.
— Но погодите, я бываю на этой станции не первый год и, что же, ни разу не присмотрелся за двадцать, а то и больше лет?
— Получается, что нет. Вы, наверное, слишком заняты были. Как моя мама прям. Я ей часто пытаюсь что-то показать, но она совсем не видит того, что вижу я. Вот так на днях она прикрикнула на меня за то, что я гладила уличных кошек.
— Отчего же нельзя гладить уличных кошек? — поинтересовался я, удивившись такому явлению, для всего нашего пригорода такие заморочки были немножко непонятны.
— Почём же мне знать? — пожала плечами моя собеседница. — А между тем их шёрстка мягче облаков!
— Откуда ж вам знать, какие облака на ощупь?
— Я просто верю в то, что они мягкие.
И правда. С чего это я вообще решил, что они обязательно должны быть жёсткими? И почему это раньше был слишком занят? Нет-нет, это нужно непременно исправлять! Кругом такая красота, а я будто слепой! Значит, мать Природа дала мне изумительнейшее зрение, чтобы я вот просто пропускал всё мимо взора?! Ни в жизни! Признаться честно, мне даже стало стыдно за такую мою оплошность.
— Могу ли я поинтересоваться, как вас зовут? — спросил я эту замечательную девушку.
— Конечно, меня зовут Мэри.
Мэри, стало быть. Какое чудное имя! Всегда, услышав это имя, я живо представлял себе девочку низкого роста с румяными щёчками и блондинистыми волосами, собранными в крупные кудри. Мэри, сидевшая напротив меня была совсем не такой, но ей почему-то это имя очень и очень шло. Наверное, потому что она такая же чудесная.
— Мэри, значит. А меня зовите Джим. А куда вы едите, Мэри?
— Очень приятно, Джим, я еду навестить отца.
— Да и мне приятно, Мэри. Могу ли я навестить его с вами? Мне бы очень хотелось познакомиться с тем, кто подарил этому свету такого чудного человека, как вы.
— Ох, боюсь, Джим, вы узнаете только его имя да годы жизни. Но ничего, я вам обязательно всё-всё о нём расскажу. Он был замечательным человеком!