Постоянная настороженность свидетельствует о тайном желании подвергнуться нападению.
— Так как тебя зовут? — между прочим спрашивает Чонин, когда они въезжают в старый город. Доен полностью игнорирует его, уставившись в окно, все ещё не доверяет. — Хорошо, меня зовут Ким Чонин. Мне двадцать пять лет, родился в Сунчхоне, Сеул. Работаю фотографом и владею собственной фотостудией в Чангене. — Ким Доен, — слышится сухое бормотание, и Кай мягко улыбается. Парень фыркает, рассматривая медленно стекающие по стеклу капли, и мягко водит указательным пальцем по холодному стеклу. — Могу я здесь закурить? — Валяй, только пепел в пепельницу, а не на коврик, — Чонин указывает на бардачек, где Ким находит портативную пепельницу. — Какой ненормальный струшивает пепел на пол? — говорит Доен просто так, лишь бы заполнить тишину. — Как раз таки тот друг, от которого я ехал домой, — закатывает глаза Чон. Доен не отвечает, а лишь подкуривает. Воздух заполняет такой знакомый запах арбуза, рссеииваясь по всему салону дорогой машины, но Ким немного приоткрывает окно возле себя, и холодный ветер хлынет внутрь. — Почему арбуз? — неожиданно спрашивает Кай. Он редко встречал кого-то, кто курил сигареты с каким-либо вкусом. — Мне нравятся арбузы…ммм…наверное поэтому, — заключает Ким. Поначалу ему было все равно, что курить, а со временем уже не мог терпеть другие. Просто покупать именно эти сигареты стало его привычкой. Вкус арбуза создавал видимость комфорта и летнего тепла, словно он круглый год живёт в какой-то экзотической стране, а не в сером блоке домов. Чонин снова сосредоточенно смотрит на дорогу, а Ким выпускает серые клубки дыма. Старые, обшарпанные дома сменяются на ровное шоссе, заполненное машинами. Из-за этого приходится постоянно притормаживать и ехать со скоростью черепахи. Кай замирает, когда они останавливаются за Киа, и поворачивается к пассажиру. Черные мокрые пряди спадают на лоб и слегка задевают глаза, с некоторых капает вода, теряясь в складках черной футболки. Лицо сосредоточенное, брови сдвинуты к переносице, а взгляд устремлен куда-то вперед. Он что-то обдумывает, поднося фильтр к губам и втягивая никотиновый дым, что теряется в цветущих легких. — Чего ты на меня уставился? — фыркает Ким, повернувшись к Каю. Машины, стоящие за ними, начинают сигналить, и водитель, оторвав ненасытный взгляд от парня, жмет на педаль газа. — Ты не хотел бы попробовать себя в роли модели? — спрашивает Чонин, когда его терпению приходит конец, и он обгоняет Киа. — Не хочу превращаться в публичного человека, — фыркает тот, выбрасывая бычок в открытое окно, и закрывает его. — Я сделаю фото для личной коллекции, — почему-то усмехается Кай. — Когда выходят очень красивые фотосессии начинаю ревновать, что кто-то может это увидеть, поэтому оставляю их только для себя. — Боже, ты совсем шибанутый, — вздыхает Ким, ненадолго замолчав. — Я подумаю, — обещает Доен лишь, чтобы парень отвязался, и дальше наблюдает за проходящими людьми уже в центре Сеула. — Я тебе заплачу сколько захочешь, — отвечает Кай так, словно это ещё одна гарантия правдивости его слов. Доен прыскает, тихо посмеиваясь. Вспоминает о достаточно крупной сумме, которую получает каждый месяц, как инвестор завода по производству патронов и гильз. — Чего ты смеешься? — Ким снова не отвечает, задумавшись о своем, и Чонин больше не трогает его до самого дома. Осторожно паркуется у входа и глушит мотор, проводит руками по волосам, укладывая каштановые пряди назад. Доен замирает, сжимая нож в кармане, и переводит настороженный и опасный взгляд на расслабившегося парня. — Я не говорил свой адрес, — шипит Ким и дергается, перелезая через коробку передач и седлая Кая. К горлу прижимается тонкое лезвие ножа, грозясь вот-вот разрезать кожу и пустить кровь. — Откуда ты знаешь, где я живу? — Крестная Фея подсказала, — ехидничает Ким, когда его грубо хватают за грудки свободной рукой. — Если не хочешь сдохнуть, то лучше отвечай, — глаза полыхают пламенем и пробивают чужую крепость. От Кима приятно пахнет арбузом и гелем для душа, но Кай понимает, что просрался и включает режим искусного соблазнителя, прямо-таки выделяя любовные феромоны. — Ты мне понравился с самой первой встречи, поэтому я слегка проследил за тобой, — честно отвечает Ким. — Не ври, это я следил за тобой в тот день, — на эмоциях, слова вылетают раньше, чем Доен мог подумать. А ведь он так и не научился проводить четкую грань меж минутным возгоранием и разумным решением. — Ох, мне это льстит, — Кай улыбается, как довольный кот и растягивается в подобии чеширской улыбки. Он ведет игру, я принимаю правила Доен пересаживается на соседнее сидение и снова уставляется на все так же ухмыляющегося парня с видом победителя. Сказать, что его это бесит, ничего не сказать. Парень резко поддается вперед и вонзает нож в ногу Чонина. Тот стискивает зубы и выдыхает накопленный воздух, но все так же высокомерно смотрит на Доена. — Аривидерчи, — младший наигранно-мило улыбается и вылезает из машины, грубо захлопнув за собой дверь. Кай смеется, когда тишина остается с ним наедине. Осторожно обхватывает рукоятку ножа и резко выдергивает. Кровь выходит наружу, заливая новое пальто. Чонин выдвигает ящик под сидением и достает оттуда бинт. Обматывает ногу, чтобы на время остановить кровь и отрывает от общего свертка. А ты мне все больше нравишься, Ким Доен. Сияние тонкого лезвия вырывается из металла, оббегает комнату и отбивается от зеркальной поверхности стены тренировочного зала. Тонкие пальцы сжимают сюрикен, а глаза концентрируются на красной точке в центре разметки. Тэен делает шаг левой ногой и бросает сюрикен правой, прочерчивая петель сверху-вниз. До человеческого слуха доносится лишь тихий, но волнительный свист, когда металлическая звезда преодолевает свой путь и вонзается в изрезанное дерево, попадая точно в цель. Этот прием называется Тодзи-но ката. Ли замирает, всматриваясь в цель, и блаженно ухмыляется. Тянется к черному мешочку, что прикреплен к ремню на бедрах, и вынимает от-туда ещё одну звезду в виде треугольника. Теперь стоило проверить насколько хорошо он натренировал левую руку, поэтому Ли снова делает шаг левой ногой, но выбрасывает сюрикен одноименной рукой. Металлическая звезда замирает возле предыдущей, упершись на одну из ребер. Джонни, что тихо прокрался в тренировочный зал и замер у зеркальной стены, внимательно рассматривает каждое движение парня. Профиль Тэена больше походил на орла, который вот-вот готовился набросится на свою жертву и разорвать сильными лапами. Темные, карие глаза полыхают серебряным огнем, из такого же серебра сделаны его сюрикены, за которыми он так трепетно ухаживал. Между ними была определенная связь, и эти куски металла всегда прилетали в цель. Словно Ли разумом руководил ими, приказывал куда попасть и какую именно часть тела зацепить. Ему не нужны были пушки, и он их не боялся, ведь сюрикен вонзался в мягкие ткани намного быстрее, чем противник успевал нажать на курок. Со ухмыляется, замечая такую же величественную улыбку с легко приподнятыми уголками губ на лице парня. Тэен замирает, взглянув в сторону и через зеркало замечает замершего, словно скала Джонни, стискивает челюсть. Енхо, поняв, что его заметили делает несколько шагов вперед, прежде чем острый голос разрезает непоколебимую тишину: — Сделаешь хоть шаг, и я брошу в тебя сюрикен! — угрожающе шипит Ли. Джонни улыбается так, словно камикадзе, идущий на верную смерть, и останавливается прямо за спиной парня, обжигая его шею горячим дыханием. Тэен делает резкий шаг вперед и разворачивается. Широкая рубашка разлетается словно плащ, а металлические звезды тихо бренчат, ударяясь друг о друга в мешочке. Острый край сюрикена, с которого обычно стекает яд, замирает в нескольких сантиметрах от карих глаз Джонни. Глаза холодные, но наполненные противоречивым огнем. Если взглянуть глубже, то там точно можно застрять в чем-то вязком и темном, словно смола, но если поднажать хоть немного, не отступить, то стеклянная хрупкая душа легко ослепит тебя бликами. — В следующий раз я не остановлю себя, — холодно выдыхает Ли, прежде чем опустить оружие. Джонни борется с желанием схватить парня за подбородок и искусать пухлые вишневые губы, ощутить их сладкий вкус. Тэен поворачивается к нему спиной и бросает звезду. В этот раз она попадает точно в цель. — Хакуши? — Сухо заходит на кухню, громко топая тяжелыми ботинками. Чанёль обедает, хлебая рисовый суп из миски. Он смотрит на помощника, недовольно отставляя посудину в сторону, и вытирает рот салфеткой. — Кое-что произошло… — Что? — Исин сказал, что нашли труп мужчины, — Ким кривится, — и судя по повреждению, чокнутые в масках вернулись. Чанёль замирает, стискивая челюсть. Аппетит сразу же пропадает, и он отпивает вино из открытой бутылки. Слегка морщится от кисловатого привкуса и оставляет бутылку в сторону. — Повезло, что первый был мужчина, — заключает Чанёль, резко поднимаясь, и отодвигает стул ногой. Выходит из кухни и направляется к лестнице. Ким следует за ним. — Да, но Исин сказал, что их больше, чем одна, — деревянные ступеньки многострадально скрипят под весом солдатских ботинок и облегченно затихают, когда мужчины идут по коридору в сторону чанелевой комнаты. — Когда нашли труп? — Пак дергает потайную черную дверь и заходит в личный оружейный склад. — Примерно в восемь вечера, — заключает Сухо, замерев в проходе. — Значит они начнут убивать примерно в это время, — Чанель бегает глазами по стеллажам с оружием, выбирая себе пушку на вечер. — Вот сучки, не могли позже вылезти, теперь придется и с людишками повозится. Хакуши берет M&P в руку и вертит в руке, рассматривая, а затем кидает Сухо, и тот ловко его ловит, пряча за пояс. Пак тоже долго не церемонится, хватает излюбленный австрийский глок и засовывает в наплечную кобуру. Затем снова оборачивается и обращается к Сухо. — Скажи всем, чтобы не трогали людей, а если ослушаются, я с них скальп сниму, — Чан закрывает дверь и выключает свет. –Пусть закроют чем-то шею, чтоб не светились сильно. И ещё, передай, чтобы убирали руками, не нужно шуметь на весь город. — Понял. Чанёль уверенно идет по темной улице, где его встречают одинокие фонари. Кофейни и круглосуточные супермаркеты сеют свет через стеклянные витрины, где все ещё есть люди. Неоновые вывески отблескивают выцветшими цветами, сопровождая Пака. Узнать Кутисакэ будет сложно, потому что многие девушки носят маски и у них даже особых отличительных черт нет. Чан всматривается в лица людей, натягивая кепку на самые глаза, пытаясь скрыть заметные блондинистые волосы. Но люди все равно сторонятся его, стараясь не поднимать головы. Переходят на другую сторону улицы, если есть такая возможность. Красные глаза сверкают в темноте, отделяя их от обычной толпы. Чанель фыркает, что звучит слишком по животному и девушка, проходящая мимо, дергается и несколько раз низко кланяется, прежде чем убежать. Хакуши замечает одного из псов и подзывает его к себе: — Да, мой господин? — Ты из какого района? — внимательно рассматривая бурые волосы парня, спрашивает тот. — Из Суриндона, — он повыше натягивает ворот водолазки, чтобы красная полоса не была так сильно заметна. — Какая там обстановка? — Пак опускает тяжелую ладонь на плечо парня, заставляя его посмотреть в глаза. — Мы никого не нашли, но продолжаем следить. Они не залезают в дома, поэтому мы наблюдаем за людьми, — заключает тот, когда темные роговицы постепенно поглощают душу. — Хорошо, так держать, — Пак отходит, кинув напоследок. — Где люди, там и твари. Хакуши ретируется из одного квартала в другой, проходя Дадонг осматривается по сторонам, неторопливо двигаясь по пустой дороге. Мимо пробегают люди, напуганные, преследуемые вечной вездесущей паранойей, они стараются как можно скорее спрятаться, никогда не помогут кому-то, потому что для них важнее спасти свою шкуру. Вот во что превратилось человечество. Пак ненавидел это. И все из-за Него. Мужчина замирает, проходя мимо сквозной улицы, прислушивается к посторонним звукам.Странное шипение, тяжелое дыхание, звук стекающей крови
А затем ноздри обдает резкий металлический запах, и Пак направляется туда, быстрыми шагами. С каждым движением он все ближе приближается к нужному месту и резко тормозит. Тяжелое дыхание. Маленький мальчик, лежащий на земле, выпускает холодный воздух. Слезы, скопившиеся в уголках глаз незамедлительно стекают по мягким бледным щечкам. Странное шипение. Черные волосы, что свисают вниз, закрывая глаза. Ничем неприметная одежда и руки в крови. Звук стекающей крови. Разодранная рана в районе печени, небольшая красная лужа под хрупким телом. — Ах ты сука, быстро слезла с него, — Пак делает несколько резких шагов в сторону, и Кутисакэ оборачивается, открывая свое лицо. Окровавленный рот, растянутый в вечной безобразной улыбке с торчащими наружу гнилыми клыками. — Неужели передо мной Хакуши?! — скрипит она, шкрябая барабанные перепонки мерзким голосом. Медленно поднимается, уставившись на мужчину. Чанёль смотрит на мальчика, который делает тоже самое. В его глазах безмерное доверие и надежда, он безмолвно молит о помощи, смотрит на него так, будто Пак единственный на Земле, кто сможет ему помочь. Затем пес переводит взгляд на рану и понимает, что ребенок не выживет. Печень повреждена, а значит его ждет непродолжительная мучительная смерть. — Иди сюда, чтобы я смог вырвать твой язык, уродина, — рявкает Пак, когда женщина неожиданно прыгает на него, брызгая слюнями. Вонзает острые когти в широкие плечи и вгрызается ядовитыми зубами. Чанёль хватает её за талию и бросает в стену дома. Кутисакэ падает, но, словно не чувствуя боли, быстро поднимается, и мужчина наносит ещё один удар ногой в солнечное сплетение. — Ах ты вонючая псина, — она достает нож, вертит его в руке и опасно облизывается. Резко поддается вперед, но Чан выбивает нож и ломает её руку. Громкий хруст рассыпается по всей улице, а пес проводит ладонью по вспотевшему лбу, поправляя кепку. Он достает глок из кобуры и стреляет в колено. Кровь вырывается наружу, а вместе с ней и пронзительный вопль. В какой-то квартире гасят свет, и Пак чувствует гнилой запах страха даже на таком расстоянии. — Ты думаешь, что если убьешь меня, то на этом все? — женщина шипит, стискивает зубы, чтобы как-то отвлечься от разрывающейся боли, когда пуля пробивает левое колено. И снова такой же адский крик, словно грешника мучают в преисподней. — Зараза такая. Нас пришло много… — Не переживай, уродина, моих парней тоже много, и думаю сейчас твох подружек-шлюшек уже разорвали на куски, тварь! — Пак скалится, растягиваясь в улыбке и вытягивает руку. Кутисакэ хочет прошипеть что-то ещё, но он пускает ей пулю в лоб. Мальчик, все время наблюдавший за этим, жмурится и жалко выдыхает. Чанёль смотрит ему прямо в большие и светлые глаза, замирает, сглатывая неприятный ком. Паку вдруг становится так больно, словно в его груди пробили дыру, словно он какой-то злодей, укравший чужую жизнь. — Дяденька, — совсем тихо шепчет он. — Мне так больно, очень больно. — в уголках глаз собираются слезы и с новой порцией стекают по щекам. Чанёль теребит край пиджака и прикрывает лицо руками. — Я помогу тебе, — холодно выдыхает Пак, сверкая красными глазами в темноте, но мальчик не чувствует страха. От него пахнет благодарностью, добротой, доверием, слишком сильный сладкий запах давит на гнилую душу Чанёля, вызывая легкую тошноту. Громкий выстрел, и уверенно держащая пистолет рука. Хакуши наблюдает за тем, как быстро растекается лужа под хрупким телом. Асфальт темнеет, сливаясь с бардовым цветом, а вмиг остекленевшие глаза теряют свой светлый цвет, но смотрят все ещё с той же добротой. Чанёль запихивает глок в кобуру и роется в кармане брюк, вынимая пачку сигарет и зажигалку. Прикуривает, набирая Исина: — Я в Дадонге, здесь два трупа, — сухо отзывается он, заполняя легкие никотиновым дымом. — Шваль и её жертва. — Хорошо, я сейчас пошлю своих забрать, — быстро отвечает Чжан, думая, что на этом все, собирается бросать трубку. — И ещё, труп жертвы… похорони как подобает, — шепчет Пак, прежде чем сбросить. Он подходит к бездыханному телу и проводит длинными пальцами по лбу, ведет вниз, прикрывает чужие веки. Поднимается, бросив окурок на асфальт, и быстрым шагом покидает место недавней драки. Кай снова наблюдает за ним, рискуя собственной шкурой стоит в углу комнаты, скрестив руки на груди. Доен действительно спит и в этот раз нет того ощущения, словно он за ним наблюдает. Волосы хаотично торчат из стороны в сторону, а длинные рукава на кофте закрывают тонкие пальцы. Одеяло безбожно откинуто в сторону, видимо ему стало жарко. Подол кофты задрался, открывая вид на белоснежную кожу живота. Теперь он легко замечает рану, пусть она и перекрыта повязкой. Прямо сейчас Чонин был уверен на все сто, что хочет этого парня. А если он хочет, то получит. Давно его уже никто так не цеплял. За все время своих игр Кай обычно не следил за своими жертвами, не рассматривал их тайком, не был так мил. И будет не очень хорошо, если его придется убить. Ким вздыхает, отходя к балконному проему, и упирается о него плечом. В любом случае, ты везунчик Кай мягко улыбается, обнажая белые острые зубы, когда несколько выстрелов эхом разносятся по жилым кварталам.