***
Врачи действовали быстро и точно – не придраться. Подхватили оседающее тело под руки, вкололи успокоительное, увели в палату, в которой уже оперативно прибрали сброшенные и опрокинутые неосторожно предметы. Шэнь Цинцю, в общем-то, и не сопротивлялся. Не хотел, да и не смог бы. Неизвестно откуда взявшиеся силы пропали в том же направлении, откуда и появились, оставив тело опустошенной и изломанной куклой висеть на руках поддерживающих врачей. Успокоительное же усмирило панический поток мыслей, оставив одну единственную: Что с Бинхэ? Что с его нежным, ласковым мальчиком? И пусть он уже давно не являлся его маленьким белым лотосом, но Цинцю, несмотря ни на что, не мог начать воспринимать его хитрым и расчетливым демоническим манипулятором. Ни потому ли, что знал, какое же, все-таки, нежное и уязвимое для него сердце его бывшего ученика? Кто мог знать лучше него, что скрывается под всеми его масками и действиями? У Цинцю было много времени научиться понимать его. Некогда Ло Бинхэ уже смог пережить разлуку, горькое предательство и даже одну смерть любимого наставника, и все-же это было прежде, еще в те времена, когда надеждой на взаимность даже не пахло. Но Шэнь Цинцю не мог и представить, что мог чувствовать Бинхэ сейчас, спустя столько лет совместной жизни, когда любовь их и привязанность не только не умалились с годами, но и возросли настолько, что (Цинцю с горечью признавался сам себе) и пол дня друг без друга протянуть было невыносимо? Что с его возлюбленным супругом сейчас? Могло ли быть такое, что вместо него, Юаня, глаза в теле главного антагониста «Пути гордого бессмертного демона» открыл кто-то другой? Такой-же недовольный бестолковым сюжетом и плоскими героями читатель, что (не)погиб такой-же нелепейшей смертью, как и он когда-то? Или же другой, оригинальный, Шэнь Цинцю, что спал и видел, как бы со свету сжить ненавистного ученика? Мысль отдавала чем-то холодным и скользким, сковывающим сердце. Ведь Бинхэ слишком к нему привык, и ждал бы удара в спину от любого, кроме него, еще вчера ночью шептавшего слова любви, а утром приставившего Сюя к горлу. Он не сомневался, что Бинхэ справился бы и с ним, даже застань его «оригинал» врасплох. Куда больше опасений вызывало его душевное состояние. Шэнь Цинцю меньше всего на свете хотел бы причинить этому настрадавшемуся юноше еще больше боли, чем уже причинил когда-то. Ведь самые глубокие раны этому сердцу нанес он сам. Или же Бинхэ проснулся с его бездыханным телом в объятиях? Что могло бы твориться в голове его супруга тогда? Не помутнился ли он рассудком, от мысли, что последние несколько лет он провел лишь с трупом своего учителя? А не помутнился ли рассудком он сам? Внутренности скрутило тугим узлом. Был ли на самом деле Бинхэ? Что, если все привидилось ему? Что если…. Эта мысль не желала уходить.***
- Молодой господин Шэнь, как вы себя чувствуете? – интересуется доктор, поправляя узкие очки на тонком, худом лице. Шэнь Цинцю сидит на постели не шевелясь, уставившись куда-то перед собой и не удостаивает его даже взглядом. Руки безвольно лежат на коленях. - Мне уже лучше, спасибо, - голос хрипит и слышится будто откуда-то со стороны, но ему действительно лучше. - Прекрасно. Вы были доставлены с пищевым отравлением пять дней назад. Нам едва удалось вас спасти. Практически достали с того света, - доверительно сообщает врач, делая пометки в медицинской карте и внимательно следя за пациентом, - Вы большой счастливчик, вы знаете? Шэнь Цинцю заторможено кивает. Плечи вздрагивают в кривом, беззвучном смешке. Счастливчик, значит, да? Доктор это замечает, но оставляет без комментария, делая еще одну пометку. Выходило, он был без сознания всего несколько дней? Всего-лишь? Разве мог он прожить за это время едва ли не целую жизнь там? Это был бред погибающего сознания? Или сон? Внутренности обдает холодом от этой мысли. Разве могла целая жизнь лишь привидеться? Разве можно так хорошо помнить каждое мгновение сна? - Что вы сейчас чувствуете? Тошнота? Головокружение? Что-то болит? – тем временем вкрадчиво продолжал врач. - Слабость и… голова болит, - помедлив ответил Шэнь Цинцю. - Это нормально в вашем состоянии, - доктор удовлетворенно кивнул, не переставая писать, - Вы провели без движения несколько дней, пережили отравление и короткую смерть. Это естественно, что сейчас ваш организм несколько ослаб. Голова пройдет, как только вы немного придете в себя. Сейчас вам самое главное пребывать в покое. Цинцю молча кивает, и ничего не говорит о том, что тело слабо вовсе не от пребывания без сознания, не говорит, что сердце ноет и разрывается в груди так, что хочется кричать в голос и не поможет от этого никакой постельный режим. Врач, тем временем продолжает: - Когда вы пришли в себя, вы находились в состоянии некоторого… эмоционального возбуждения. Что вас так обеспокоило? Пальцы непроизвольно сжались, не нащупывая спасительный бумажный веер, что не раз спасал в таких ситуациях в том мире. Ведь разве может быть ощущение предмета из сна настолько реальным? - Доктор, я…, - начал было Цинцю, но вместо этого прервался на полуслове, отведя взгляд, - Просто немного запаниковал. Сейчас все хорошо, - говорит он и откидывается на постель, наконец смотря на доктора. Тот смотрит внимательно ему в лицо, будто стараясь поймать на лжи, молча кивает, дописывает и захлопывает медицинскую карту. - Я выписал вам несколько лекарств, они приведут ваш организм в норму. Будете соблюдать диету, пока пищеварительная система не начнет работать хорошо. И не переживайте, все самое страшное уже позади, вы поправитесь. Начнете жить как прежде. Как прежде. Как прежде – как? Будто ничего не было? А было ли вообще? Не может же быть настолько реалистичных снов? Или может? Он помнит все слишком хорошо, слишком отчетливо – каждое событие, действие, ощущение, каждое чувство. Сколько людей утверждали невероятное, приняв сон за реальность? Может ли сердце так болеть по тому, кого никогда не существовало? Голову сводит новым приступом тупой боли. - И… понимаю, что вы еще слабы, но ваши родные ждут снаружи. Они очень о вас переживали. Вы хотите их видеть? -Родные…? - Да, ваша мать. Вы не на шутку ее перепугали побегом из палаты. Она почти не отходила от вас все эти дни. Цинцю почувствовал, как во рту разом пересохло. Верно. Его родные остались в этом мире. По правде говоря, он почти не вспоминал их в своей новой жизни, имея с ними не слишком близкие отношения. И все-же…. Должно быть, они очень переживали о нем. Врач только улыбнулся на кивок, поднимаясь с прикроватного стула и выглядывая в коридор. Немолодая, аккуратно одетая женщина выглядела уставшей и осунувшейся, несмотря на то, что могла считаться красавицей. Она прошла в палату стремительно, сразу бросаясь к сыну и прижимая его к себе в бережных, но крепких объятиях. На ее прекрасных, усталых глазах блестели слезы. - А-Юань, какое счастье! Слава Богам, ты наконец пришел в себя! Как ты? – нежно приговаривала она, силясь сдержать эмоции, прижимая Цинцю к своей груди и поглаживая по спутанным волосам. Он и сам обнял ее, прижимаясь и чувствуя, как глаза начинает щипать от слез. Как давно он видел эту женщину? Будто целую жизнь назад. Он и не думал, что увидит ее когда-либо еще. - Матушка… прости, прости меня…***
Разговоры давались тяжело. Сначала мать, затем отец и братья, сестра. И все-же, он был рад их видеть. Столько лет прошло. По правде, воспоминания с ними сильно поистерлись, давно оставленные на задворках сознания, но, кажется, они остались прежними, точно такими же, какими он запомнил их в последние встречи. Он и не думал, что все будет так сложно. В собственных воспоминаниях проводить время с семьей было легко и приятно – отношения всегда были теплыми среди них. Так или иначе, по началу все было хорошо. Несмотря на все еще слезящиеся глаза, Цинцю быстро взял себя в руки, привыкая к мысли что вот они, его родные и близкие, по которым он так сильно скучал там, в том мире, рядом, он может увидеть их, поговорить, узнать, что все у них хорошо. В какой момент все стало ощущаться не таким как надо? Вместо ожидаемого счастья от встречи, на которую он и не надеялся, он испытывал что-то необъяснимо тревожное, неловкое, находиться с этими людьми было дискомфортно, несмотря на то, что с его воспоминаний ничего не изменилось. Все было как прежде, те же улыбки, жесты, то же отношение. Его семья осталась прежней. Изменился он сам. Он ощущался скорее как ровесник собственных родителей, держась с ними на равных, нежели младший ребенок в семье, воспринимая старших братьев не многим старше собственной же младшей сестры. Все было как раньше – их поведение и темы разговоров, братские шутки и ребячество, но Шэнь Цинцю, пытаясь искренне влиться в разговор, все больше замечал, что воспринимает их разговоры как речи своих учеников, не так уж внимательно в них вслушиваясь, снисходительно, будто праздную болтовню, не стоящую настоящего внимания. Раньше он всегда поддерживал беседу с братьями. Как бы он ни был рад их видеть, он больше не воспринимал их как раньше. Он слишком привык считать, что у него больше нет никого близкого, кроме его супруга и тех немногих горных лордов Цанцюн с которыми он поддерживал близкое общение. Многие годы они были единственной его семьей, и теперь, видя лица тех людей, что являлись его настоящими родственниками, но которых он больше ими не ощущал, не чувствовал близости, сердце неприятно ныло. Он продолжал слабо улыбаться им, понимая, что дело совсем не в них, а в нем самом. Шэнь и не заметил, когда в нем произошли эти изменения, которые он видел, отмечал в себе сейчас, когда так сильно поменялись его взгляды на жизнь и ценности, когда он стал мыслить настолько по-другому, в сравнении с собой прежним, только попавшим в чужой мир. Он изменился слишком сильно. Что осталось в нем от Шэнь Юаня? Являлся ли он все еще самим собой? Он всегда считал, что он сам и Шэнь Цинцю – два совершенно разных человека, привыкнув думать, что он лишь гость в теле прославленного заклинателя. Сейчас он как никогда ясно понял, что грани между ним и героем не существовало, с тех самых пор, как под его тонкими руками сюжет написанной Самолетом истории начал изменяться, именно тогда он и стал «оригиналом» для этого, измененного, мира. Но разве только мир тогда изменился? Как давно ты звал себя собственным, настоящим, именем? Шэнь Цинцю или Шэнь Юань? Кто ты? Он спрятал лицо в руках, стараясь дышать медленнее. Хотя его и оставили одного чтобы прийти в себя и отдохуть – он чувствовал, что это не помогло. Без отвлекающего дискомфорта, что преследовал его всю беседу с семьей, поток разрозненных мыслей вновь накрыл его. Пусть он понимал, что со всем случившимся надо разобраться как можно быстрее - мысли не хотели приходить в порядок. Как только ему казалось, что он понял ответ на один вопрос – появлялись новые. Но один оставался неизменным. Что ему делать? Ведь все не было лишь игрой его воображения, сейчас он был в этом уверен. Его собственные ощущения не могли ему врать. Но что он мог? Чего хотел? Не понимал он и сам. В теле не прослеживалось не то что течения ци, но и сил просто подняться с постели. Он не помнил, когда в последний раз чувствовал подобную слабость и беспомощность. Даже в самой тяжелой ситуации он привык ощущать, что в его теле есть сила, физическая и духовная. Он чувствовал ее всегда, даже когда резервы были почти пусты – он точно знал, что со временем она вернется. Но сейчас, не испытывая ничего и близко похожего, не в силах даже прощупать собственный пульс, проверяя состояние, он чувствовал, будто лишился как минимум пары органов чувств. Тело ощущалось совсем ватным и непослушным. Прежде он никогда не считал себя слабаком, имея неплохую физическую подготовку, но сейчас мог прочувствовать, насколько же это тело было слабо - все-равно что пересесть с машины на детский самокат, будто вот-вот развалится. Глубоко вдохнув, Шэнь Цинцю рассудил, что, прежде всего, ему действительно нужно привести свои мысли в порядок и усмирить бушующие в груди чувства, а уже потом о чем-то думать исходя их ситуации, как он делал всегда. Так он и поступил, сев в привычную позу для медитации и почти сразу же в нее погружаясь.