Что такое призрак? Трагедия, обреченная время от времени повторяться? Возможно, это мгновение боли? Что-то мертвое, что кажется живым. Чувство, замершее во времени, как нечеткая фотография, как насекомое, застывшее в янтаре… Призрак — это я.
— к/ф«Хребет дьявола»
Сделав последний глоток дешёвого кофе, Питер опускает стаканчик на холодный бетон, прилепляя его паутиной к крыше. Прохладный ветер кусает кожу даже через спандекс и, кажется, он слишком долго здесь сидит, бесцельно глядя куда-то поверх небоскрёбов; спрашивая себя, когда всё успело так измениться. Он делит свою жизнь на отрезки. От смерти к смерти. От одиночества к одиночеству. То, что он ненавидит так сильно, поджидает его буквально на каждом шагу. Таится в темноте пустой квартиры. Обращает сны в кошмары. Кричит миллионом голосов. Превращает ночь в каждодневный личный апокалипсис Питера Паркера, который просто нужно пережить. Он старается не задавать себе вопрос «зачем?», потому что боится не найти ответа. Вместо этого отыскивает всё новые — свои — места, где недорого кормят, всегда ему рады и где можно хоть ненадолго забыть, что его жизнь напоминает опустевший дом, под завязку набитый воспоминаниями о том, что когда-то здесь были счастливы. Реальность утекает сквозь пальцы голой правдой, с которой так страшно столкнуться запертым среди четырёх стен. Когда бездна вглядывается в него, Питер убегает. Ивона, афроамериканка средних лет, уставшая от постоянного безденежья и сына, который её избивает, говорит ему «привет, Питер. Что будешь заказывать?». Она молчит «постоянно убегая куда, в конце концов, ты прибежишь?». Питер улыбается: «кофе, пожалуйста». Тишина уютной забегаловки, непонятно как ещё держащейся среди этих всех расфуфыренных бизнес-монстров, смягчает. Женщина неуверенно смотрит на него и вдруг спрашивает «не спится?». Питер поднимает на неё внимательный взгляд. Пароль полуночников, немного искорёженных, немного потерявшихся произнесён, и ему остается только ответить «да, такое часто бывает». Они смотрят друг на друга и улыбаются, словно тайные заговорщики, отыскавшие соратника. Ивона молча ставит перед ним кофе. Питер молча обхватывает тёплую кружку озябшими пальцами, вглядываясь в широкое окно, за которыми живёт Нью-Йорк. Они оба в убежище, пока реальность не заставит их покинуть его. Вокруг — тишина, наполненная мыслями, ощущение чужого присутствия и опасное чувство того, что ты наконец-то свободен. Так повторяется почти изо дня в день и Питер честное слово не знает, чего хочет от жизни. Он немного запутался, немного выгорел и немного устал. Он думает, что, наверное, хотел бы объездить весь мир, повидать новые места и хоть чуточку расслабиться, но по ночам, когда звенящая тишина кормится пустотой, как опухоль разрастающейся в его груди, эти мечты кажутся такими фальшивыми, словно его выбросили в открытый космос. Мэгги, — семнадцатилетняя девочка, ставшая жертвой убийцы, орудующего в Калифорнии, — нередко наблюдает за этими жалкими попытками заснуть, задумчиво склонив голову на голое колено. А иногда она рассказывает о последнем дне, когда была жива. В такие редкие моменты Питеру становится стыдно за свои мысли. Это глупо, но он ничего не может с собой поделать. Смерть глумится над ним миллионами лиц, словно обвиняя в том, что они все мертвы, а он почему-то всё ещё жив. Опускает руки на плечи, ласково взъерошивает волосы. Говорит: — Иногда из-за тебя у меня такая богатая жатва, дорогой. И никакие увещания о том, что он бы отдал свою жизнь любому из них, на неё не действуют. — Тогда почему ты здесь, а не там? — нежно спрашивает она, пытливо вглядываясь в его лицо. Питер не знает, что на это ответить. Мэгги рассказывает, как рыдала в багажнике старого фольксвагена, провонявшего бензином и мочой, пытаясь вспомнить все эти глупые инструкции, которые начисто выветриваются из головы, стоит только осознать, что это конец. Она лениво качает ногой, обутой в потрёпанный кед, и добавляет: «нет, конечно, ты до последнего надеешься, что это лишь дурной сон. Подобное может произойти с кем угодно, но только не с тобой. Мир продолжает существовать. Так как можешь перестать существовать ты?..». Питер наблюдает за раскачивающимися ногами Мэгги. Усыпанные синяками и ссадинами, полученными от катания на продуктовой тележке и лазанья через заборы, они рассказывают ему свою историю, которая прервалась так жестоко и неправильно. Мэгги старается на Питера не смотреть. В ней ещё играет юношеский максимализм, поэтому она с преувеличенным безразличием проводит пальцем по фотографии Бена, делая вид, что внимательно рассматривает его. В её голосе сквозит деланное равнодушие, когда она говорит, что самое ужасное в смерти — страдания тех, кто остаётся наедине с ней после того, как уходишь ты. Шутливо закатывает глаза, предупреждая, чтобы Питер никогда не вздумал приходить на собственные похороны, потому что надгробные речи всегда до ужаса смущающие. Например, как забавно ты выглядел, когда надевал горшок на голову и ходил так по дому. Питер старается не вдыхать ядовитые испарения отчаяния, пропитавшие воздух, и слабо улыбается. Да, соглашается он, только на похоронах люди захотят слушать про тебя такое. Мэгги пытается смеяться, но тоска в глазах Питера окончательно ломает её и она замолкает. Разглаживает складки на клетчатой школьной юбке, неловко скользит глазами по комнате, словно ища за что ещё зацепиться. Такая тишина пугает её больше всего, поэтому она редко заводит разговор на подобные темы. Поэтому она берёт себя в руки и сверкает фальшивой улыбкой, которой учат гламурные журналы. «Ребёнок, — думает Питер, — совсем ещё ребёнок». — Ну хватит обо мне, — говорит Мэгги, опустив подборок сжатый кулак и лукаво глядя на Питера. — Что насчёт тебя? Нашёл себе подружку? Питер неловко смеётся от нелепости этого вопроса. — Сейчас в моей жизни не самый лучший период, чтобы втягивать в него ещё кого-то. Он не уверен, будет ли когда-нибудь вообще подходящий период. — Значит ты по-прежнему только мой, — с улыбкой сытого кота выдаёт Мэгги, и ловко спрыгнув с комода, ложится на кровать около Питера, подперев голову рукой. Матрас под её весом не прогибается. — Ты же не будешь пугать моих подружек всякими фокусами? — шутливо спрашивает он, повернув к ней голову. Мэгги только загадочно улыбается, скользя по его лицу внимательным взглядом. Уютная тишина между ними затягивается. Питер почти засыпает, задумчиво глядя в потолок, когда слышит тихое: — Хэй… Если бы я была жива, ты бы пригласил меня на свидание? Питер на секунду прикрывает глаза. Он не говорит, что тогда они бы жили в разных штатах и что у них десять лет разницы. Он говорит, стараясь, чтобы его голос не звучал надрывно: — Конечно. А если бы ты отказала мне, я бы пел серенады под окнами твоей комнаты, пока соседи не вызовут полицию. — Я бы пришла за тобой в участок, — смеётся Мэгги, и смех её почти срывается. Облизнув губы и закрыв глаза, она ненадолго замирает. Следующий вопрос звучит также тихо, как и предыдущий: — Ты бы баловал меня мягкими игрушками и походами в кино? — Обязательно. Мы бы не пропускали с тобой ни одного ночного сеанса. — Потому что так лучше целоваться? — заинтриговано спрашивает Мэгги и даже слегка подаётся вперёд. Питер открывает один глаз, глядя на неё со снисходительной улыбкой. — Нет, чертовка, потому что кинозалы хранят особую атмосферу, когда приходишь туда поздно ночью. — Мой вариант всё равно понравился мне куда больше, — Мэгги заразительно смеётся, позабыв обо всём на пару счастливых минут. Когда реальность призывает её к порядку, она глядит на Питера с мягкой улыбкой. — Ты бы был охрененным парнем, Питер. Я бы ревновала тебя к каждой девчонке. Видя, что он собирается возразить, Мэгги предупреждающе махает руками. — Молчи и не разрушай мои розовые мечты. Комната снова погружается в тишину, но на этот раз её нарушает сам Питер, которому, видимо, тогда было так и не суждено заснуть. — Прости меня. — За что? — За то, что не спас тебя. Мэгги удивлённо смотрит на него, приподнявшись на локте. — Откуда тебе было знать, что этот чокнутый похитил меня? Питер не отвечает. Питер закрывает глаза и думает, о скольких людях, находящихся сейчас на грани жизни и смерти, он даже не догадывается. Питеру хочется выпить снотворное и проспать неделю, не задумываясь ни о чём, потому что цифра, всплывшая в голове, кажется ему чудовищно большой.***
Питер не планирует кому-нибудь об этом рассказывать. Его телефонная книга — некролог Питера Паркера. Ошибки, начертанные чужими именами. Погасшие миры. Пожизненное напоминание об эгоизме и глупости, которые перечеркнули бесценные жизни. Когда Питер спрашивает, сходит ли он с ума, Мэгги лишь пожимает плечами. «Из мертвецов такие себе психиатры» говорит она, и губы её складываются в очаровательную улыбку номер три. Питер чувствует холод там, где тонкие пальцы осторожно треплют слипшиеся от крови волосы. Когда он пытается заглянуть Мэгги в глаза, она вдруг страшно заинтересовывается бледно-голубым кафелем в его крошечной ванной. Питер удивляется, как в этом доме у него ещё не развилась клаустрофобия, и глотает обезболивающее. Дотянуться до шатающегося крана, который вот-вот разъест ржавчина, оказывается той ещё задачкой. Бледно-голубой кафель под ним постепенно превращается в фиолетовый. Поудобнее усевшись на крышке унитаза, Питер подтягивает к себе плохо слушающуюся ногу и, обхватив опухшую лодыжку обеими руками, с прищуром, о котором позабыл ещё в школьные годы, разглядывает покачивающуюся лампочку. Пытается припомнить, когда в последний раз менял её, но у него ни черта не выходит. Мэгги топчется рядом, обеспокоенно сдвинув брови и кидая красноречивые взгляды на расползающуюся кровавую лужу. Пару раз садится на край ванны, но не проходит и минуты, чтобы она снова не поднялась на ноги, нервно заламывая пальцы. Ногти у Мэгги короткие, без всяких следов лака. Питер пытается рассмотреть родинки, складывающиеся в причудливый узор на её левом запястье, но перед глазами предательски плывёт, и он, в конце концов, сдаётся, прислонившись затылком к холодному кафелю. Та особая тишина, граничащая с помешательством, убаюкивает его в своих руках, как заботливая мать. Питер чувствует себя совсем маленьким, почти крошечным. Тело едва ли тяжелее пуха, а голова такая пустая, что хочется разрыдаться от счастья. За закрытой дверью завывает мрак, беснуясь и скребя отваливающуюся краску, но впервые Питеру нет до этого совсем никакого дела. Он ощущает себя богом собственной вселенной, и эта до смешного нелепая мысль на краткое мгновение дарует ему избавление. Из нирваны его вырывает холод, проникающий под кожу острыми как бритва льдинами. Питер не может пошевелить ни одним мускулом на лице, когда нехотя открывает глаза, встречаясь взглядом с Мэгги, обхватившей его щёки руками. Волны тревоги, исходящие от неё, вскрывают его раковую опухоль под названием «вина». Питер почти восхищён и самую малость — потому, что уже привык — в ужасе. Сколько бы атомных бомб ни выжигало его внутренний мир изнутри, сколько бы вселенных ни встретило апокалипсис, без разбору уничтожающий всё, что было Питером Паркером, вина, мутируя во что-то тёмное и безобразное, радостно живёт на километровом пепелище. Облизнув пересохшие губы, Питер молча кивает Мэгги. В конце концов, если собственная судьба волнует тебя постольку-поскольку, то это вовсе не означает, что другие люди обязаны задыхаться от твоей радиации. Или, как вариант, терпеть отвратительный запах, чтобы потом, стоя в одной пижаме на лестничной клетке, говорить хмурому полицейскому: «он всегда казался мне странным парнем. Такие тихони обычно и устраивают стрельбу в школах». Схватившись за бочок, Питер помогает себе подняться. Земля уходит у него из-под ног, но он всё равно решительно берётся за верхнюю часть костюма (то, что от него осталось), стягивая одним резким движением. Отражение смотрит на него побито и зло. Питер брезгливо кривит губы и отворачивается, потому что от мысли, что он всё это заслужил, легче не делается ни на йоту. Были люди, к которым он приползал побитой собакой. В чьи колени утыкался, ища ласку и любовь. Рядом с кем зализывал раны. Теперь он приходит возложить цветы на их могилы; в тысячный раз сказать, как скучает и столько же раз умолчать, что с каждым днём всё больше подумывает встретиться при других обстоятельствах. Вина обгладывает кости его наивных мечтаний и замечает так, между прочим, что ему ещё рано строить планы на собственную жизнь. Когда Питер почти валится в ванную, не найдя сил, чтобы снять остатки костюма, Мэгги в комнате уже нет. Питер едва ли это замечает. Включив холодную воду и опустив голову на бортик ванны, он отрешённо наблюдает из-под опущенных ресниц, как окрашивается вода. Уже позже, так и не добравшись до кровати, Питер лежит на полу своей полупустой гостиной, разглядывая рисунок вен на левой руке. Из темноты Гарри шипит, что он — тот ещё лицемер. Питер одновременно ужасно боится и ждёт, что когда-нибудь следом за ним придут Бен, Мэй, Гвен, родители… Он чувствует себя подростком, который, наломав дров, сбежал на вокзал в нелепых попытках начать новую жизнь. Вокруг тысячи чужих людей, ему не к кому обратиться, некуда пойти. Он с дикой надеждой вглядывается во все окна, мечтая увидеть гневные обеспокоенные фигуры, спешащие к нему. За ним. Но они так и не приходят. Положив руки под голову, Питер разглядывает потолок, чувствуя, как обжирается одиночество, пригвоздив его грудную клетку к полу. Гарри всё больше выступает из темноты. Он злобно говорит, что позволив Бену умереть и всю жизнь искупая вину за это, Питер думает только о себе. Только о своей боли. Только о своём прощении. — Ради кого, — шепчет он, наклонившись к уху Питера, — ты надеваешь свой клоунский костюм каждый день? Ради них? Или самого себя? Кого в конечном итоге ты пытаешься спасти, Паркер? Питер не отвечает. Красно-синий костюм, точно призрак, виднеющийся из темноты, кажется ему кровавым знаменем. Гарри тяжело вздыхает. Отвернувшись от Питера, словно от нерадивого ученика, он устало приземляется в кресло, почти сливаясь с темнотой. Нога, закинутая на манер американской четвёрки, подобно коршуну нацелена на Питера мыском дорогих оксфордов. — Ты слишком заигрался во взрослого, — говорит Гарри. Сочувствие в его голосе внезапно кажется настоящим. — Когда ты уже признаешь, что Венди мертва? Питер не планирует кому-нибудь об этом рассказывать, но однажды весь его устоявшийся мир переворачивается с ног на голову.