Клянусь, я умирал миллион раз

— … в общем, я посоветовал ему обратиться к стоматологу, потому что даже если не учитывать ужасающий запах изо рта, хотя, серьёзно, совершенно не знаю, как не учитывать это. Ну, то есть понимаешь, я действительно начал считать, что в мире нет ничего лучше свежего воздуха… Замолкнув, Питер изучающе смотрит на задумчивого Уэйда, медленно пережёвывая энчиладу. — Похоже, ты не будешь, — говорит он и, затолкав в рот остатки своей порции, тянется к пакету за чужой. Уэйд тут же легонько шлёпает его по руке.  — Я не узнаю своего Паучка, — сокрушённо жалуется он. — Где подставленная правая щека? Где последний кусок, отданный ближнему своему? Мне следует хорошенько осмотреть тебя на предмет странных кнопочек и переключателей, потому что если учитывать, как измываются над тобой авторы комиксов… — Надо мной измываются даже авторы комиксов? — насмешливо интересуется Питер, заинтересованно склонив голову на бок и беспечно болтая ногами. — Не представляешь, как сильно, — заверяет его Уэйд. — Нет, я уже привык, что меня они перелопачивают вдоль и поперёк, но любимца миллионов! Вот она — оборотная сторона славы. В конце концов, твой образ пользуют как напившуюся девчонку в разгар недели Пик, а потом ты находишь кучу нелицеприятных фоток по всему универу. — Оке-е-ей, — медленно протягивает Питер, озадаченно хмурясь. — Теперь я точно не улавливаю, о чём мы говорим. И, наверное, не очень хочу. Уэйд машет рукой, забудь, мол, и лезет в пакет за остывающей энчиладой, пока её не загребли вездесущие паучьи лапки. Не то чтобы ему было жалко — ради бога, нет! Кто вообще мог о таком подумать? — просто одно дело благодушно поделиться и совсем другое — немного перед этим поиздеваться. Он антигерой, ему по статусу положено. — Не хочешь, — кивает Уэйд, разворачивая лепёшку, от которой тут же распространяется аппетитный запах. — В противном случае у тебя точно встанут волосы дыбом… Если ты, конечно, не лысый. Ты же не лысый, Паучок? Только не подумай, что я имею что-то против. Ну, то есть да, на прошлой неделе один мудила сделал из меня кебаб, пока я отвлёкся, и как ты успел понять, он не смог бы скинуть мне свою косу, чтобы я хорошенько отжарил его в ответ (это не то, о чём ты подумал), но хэй, лысина не определяет кто ты! И знаешь, мы можем стать с тобой братишками не только по костюмам. Я буду до блеска полировать твою голову –специальной тряпочкой! — а ты … Ну, на твоём месте к этому я бы ни прикасался. И я совершенно точно не мечтал однажды заплести тебе милые косички, пфф, что за чушь! Кому вообще могла прийти в голову идея, что очаровательные розовые бантики, которые я совершенно точно не покупал вчера, будут смотреться чертовски привлекательно на взрослом парне? Бре-е-ед! Замолкнув, Уэйд выжидательно смотрит на Питера, который скучающе подпёр голову рукой, сидя в позе лотоса. — Ты есть-то её будешь? — только и интересуется он, выразительно кивнув подбородком на энчиладу. — Ты меня вообще слушал? — взвыл Уэйд. — Допустим, слушал. — Ну и? — Что «ну и»? — Он издевается над нами. — Да не лысый я, господи боже! И Уэйд, серьёзно, если ты собрался просто проветрить энчиладу, то тебе лучше сейчас же её съесть, либо отдать мне. Второй вариант приветствуется даже вселенной и звёздами. — Леди Гагой тоже? — Что? — Ну ты сказал «звёздами». — Я тебя сейчас ударю. — Прости, но я, кажется, пропустил момент подписания нашего БДСМ-договора. Питер нахохливается и, поджав губы, кидает на Уэйда мрачный взгляд, который безошибочно угадывается даже за линзами маски. Страшно ли это? Три раза «ха»! Мило? А это уже знать никому не обязательно. — Это хорошо, потому, что я совершенно точно не собираюсь следовать установленным там правилам. — Воу, воу, воу! Нападение голодного паука на хозяина! — Уэйд усмехается, примирительно подняв обе руки вверх. — Заведи себе паука, говорили они. Будет весело, говорили они. Паучок, детка, только не отгрызай мне голову, ладно? Она, конечно, опять отрастёт, ты же помнишь, что я говорил тебе в прошлой главе, да? А в позапрошлой? Потому что это не очень приятное ощущение. Вот нисколечко. Медленно опуская руку и не сводя взгляда с хмурого Питера, Уэйд резко подхватывает лежащую на бедре энчиладу и, молниеносно вернув руки в прежнее положение, обезоруживающе улыбается. — Что ты… — Тише, тише, всё хорошо, видишь? — полностью освободив верх лепёшки от бумаги, Уэйд медленно протягивает её пронизывающему его взглядом Питеру. — Кусай, Паучок. — Ты издеваешься? — Не знаю? Да? Возможно? Линзы на маске Питера нехорошо сужаются, но затем что-то неуловимо меняется в его поведении. Тихо хмыкнув, он внезапно подаётся вперёд и, оперевшись на руку, приближается к застывшему от такой резкой смены настроения Уэйду, точно гибкая пантера. — А если я почешу тебя за ушком? — глухо интересуется он. — Я отгрызу тебе пальцы, — без тени улыбки обещает Питер и, опустив голову, откусывает от энчилады внушительный кусок. — Ты отбиваешь у меня всякое желание представлять что-либо на её месте. Хотя постой-ка… нет, не отбиваешь. Кусь? Питер искоса смотрит на Уэйда, замершего с протянутой рукой, но дожевав, всё равно наклоняется и откусывает ещё. Когда он медленно поднимает голову, Уэйд не сводит с него взгляда. — Только попробуй пошутить, что я воплотил в жизнь одну из твоих фантазий. — Кто-нибудь говорил, что ты очень проницательный? Улучив момент, Питер ловко выхватывает остаток энчилады и отвешивает выпавшему из реальности Уэйду лёгкий подзатыльник. — Ай! За что?! — За всё хорошее, — парирует Питер. Усевшись обратно в позу лотоса, он закидывает в рот остатки лепёшки, абсолютно довольный собой и своей выходкой. Шокировано приложив руку к груди, Уэйд издаёт громкий вздох, похожий на стон умирающего животного. Когда это не возымает должного эффекта — да вообще никакого не возымает! Кто бы мог подумать, что конец их дружбе положит одна гребаная энчилада? — он, пылая праведным гневом, вскакивает на ноги, начиная ходить туда-сюда по крыше, представляя себя президентом, которому сообщили, что на Америку напали инопланетяне, требующие весь запас девственниц, виски и канцелярских скрепок. — Ладно, Паучок, ладно. Я понял. Это всё моя вина. Дурное влияние, все дела… Так, для справки: у тебя случайно не возникало мыслей помочиться в раковину с утра пораньше? Или там разбросать по полу партию наркоты, которую только-только начали готовить к продаже, и кататься по ней, как блинчик в масле — голышом, естественно — пока она не забьётся во все возможные щели? Питер молча смотрит на Уэйда, который перекатывается с пятки на носок, пытаясь казаться максимально невинным, что с треском проваливается уже на стадии его внешнего вида. — Я даже спрашивать ничего не хочу. — Разумный выбор. Не отвечая, Питер внимательно следит за тем, как Уэйд, точно запертый в клетке зверь, несколько минут молча ходит по кругу, а потом начинает преувеличенно беззаботно фальшивить под нос «Мы созданы друг для друга» Тейлор Свифт. — Я говорил, что как-то целый месяц посещал танцевальный кружок и даже показал неплохой результат? — интересуется он после непродолжительного молчания, ловко крутанувшись на носках. — Милая старушка, похожая на Би Артур, вообще отказывалась танцевать с кем-то кроме меня. Оперевшись на руки, Питер расслаблено скрещивает вытянутые ноги. — Нет, — улыбается он, наблюдая как Уэйд, подражая танцовщицам бурлеска, пытается плавно покачивать бёдрами, что выглядит одновременно странно и завораживающе. Последняя мысль несколько сбивает Питера с толку, но Уэйд, манерно двигающийся на фоне ночного Нью-Йорка, быстро заставляет выкинуть лишние мысли из головы и просто наслаждаться беззаботным времяпрепровождением. Подобная привилегия не то чтобы часто выпадала на их долю. — Не говорил. — Отлично, потому что это не правда. — Поздно: я уже представил тебя в красном комбидрессе и бальных брюках. И знаешь, тебе стоит задуматься, потому что вы бы со своей спутницей точно взорвали танцпол. Запнувшись, Уэйд на секунду зависает на месте, после чего откровенно кривится. Маска тут же услужливо отображает все эмоции своего владельца. — Ты отвратителен, — сообщает он ухмыляющемуся Питеру, слегка откинувшему голову назад и стопудово ехидно жмурящему эти свои прелестные глазёнки. И Уэйд, в общем-то, совсем не против. Совсем, совсем не против. Уэйд откровенно пялится на изогнутые в улыбке губы и это почти можно назвать вуайеризмом, пока рот на автомате выдаёт очередную шутку: — К твоему сведению, Паучок, таких интимных моментов у меня ещё ни с кем не было. Как добропорядочный мужчина ты просто обязан на мне жениться. Питер уже было открывает рот, чтобы что-то сказать, но Уэйд тут же вскидывает руку и предупреждающе машет ему указательным пальцем. — Подожди, милый, я ещё не закончил. О чём я там говорил?.. Ах да, свадьба. За ресторан можешь не беспокоиться, я забронировал столик в «Ле Бернардин» ещё тогда, когда ты впервые меня обнял. Уже как раз должна подойти наша очередь. Ты же любишь французскую кухню? — Загнув один палец, Уэйд продолжил: — Много гостей приглашать не будем. У меня уже была свадьба с размахом и ничего! Ни новой гражданской войны, ни битвы в стиле «это моя сучка, так что иди и найди себе другую сучку, сучка». Ску-у-ука! И подарки! Подарки! Ты вообще видел супергеройские подарки, Паучок? Я, понимаешь, подхожу к их выбору со всей своей недюжинной фантазией и дарю действительно прикольные вещи, а они мало того что дарят какую-то хрень, так ещё и возмущаться умудряются: «зачем мне детский велик, если я парализован, Уэйд?», «это что, чучело моей любимой собаки, Уэйд?», «убери этот гигантский пенис с моего двора, Уэйд». Нетушки. Теперь пусть катятся к чёрту. А мы с тобой рванём в Амстердам: я хочу попробовать все виды марихуаны в этих миленьких кофешопах, включая конопляные кексики, и, ну знаешь, необычные сексуальные практики. Что может быть лучше для медового месяца? — Ты серьёзно только что распланировал нашу свадьбу? — уточняет Питер, глядя на воодушевлённого Уэйда, ходящего туда-сюда по краю крыши. — Поправочка: не только что, а, гм… год назад?.. Не помню! Я всё время вносил какие-то коррективы. И не просто нашу, а лучшую из супергеройских свадеб! Поверь, мой вариант ещё не самый трэшовый. Помнишь, я зачитывал тебе мини версию лекции о минусах популярности? Бьюсь об заклад, что в мечтах какой-нибудь с виду невинной девочки тире старушки до алтаря ты ползёшь в чёрном латексном костюме и подпись свою ставишь, держа ручку во рту. У таких правильных героев как ты, фанаты часто — напрочь отбитые фрики. Уж я-то знаю, о чём говорю. Притяжение противоположностей и я совсем не удивлюсь, если ты начнёшь носить с собой перцовый баллончик. Несколько перцовых баллончиков. Баллон. Остановившись, Уэйд поворачивается к Питеру, склонившему голову на бок и, приложив руку к сердцу, проникновенно заканчивает: — Никто не хочет, чтобы тебе отпилили ногу бензопилой, Паучок. Никто. — То есть Кэп в ещё большей опасности, чем я? Нет, Питеру не стыдно. Ладно-ладно, может быть чуточку стыдно, но фантазия рождает одну сцену за другой и, кто бы что ни говорил, это так чертовски здорово, когда вместо снисходительно-недоумённых взглядов в ответ выдают что-то позабористей. — Определённо да, — тут же подхватывает Уэйд, задумчиво перекатываясь с пятки на носок, стоя на парапете. Питер невольно задаётся вопросом, почему у его собеседников такая ненормальная тяга к острым ощущениям (плевать, что они состоят из призраков и одного бессмертного наёмника, потому что это как минимум тянет на несколько часов самобичевания), заставляющая всякий раз невольно замирать от страха, что сейчас, вот сейчас и всё. Питер не любит смерть, даже если она приходит совсем ненадолго. — Думаю, у Кэпа с этим вообще полная задница. Вот представь: спит он себе такой в Башне, — одухотворённо начинает Уэйд, неторопливо двинувшись влево и совсем не замечая, как подобрался Питер, готовый в любой момент ловить это бестолковое создание. — Спит, ну точно младенец. Просто у-тю-тю-тю! Так бы и подёргал за щёчки. А снаружи голышом бегают его фанаты и все как один мечтают пробраться к нему в спальню для не очень хороших дел. Железяка их, конечно, пытается отвадить. Где это видано, чтобы вокруг Башни миллиардера-плейбоя-филантропа голые люди бегали, лезли на неё и, ну… Нет, ну ты представь, — Уэйд резко замирает и поворачивается к вздрогнувшему от неожиданности Питеру с широченной улыбкой. — Короч, сидит, значит, Железяка и попивает кофе, манерно оттопырив пальчик. Статьи про себя читает, фоточками любуется, комментарии к ним пишет «охуенный попец. Я б вдул». Потом поворачивает голову, чтобы городом полюбоваться, а вместо города — один из особо страстных (во всех смыслах) фанатов Кэпа в HD-качестве. Питер впёчатленным не выглядит. Может, только совсем чуть-чуть. — Не хочу тебя расстраивать, Уэйд, но мы тоже вроде как его фанаты. — Теперь понятно, почему он так странно на нас смотрит. Питер открывает рот, чтобы сказать что-то типа «у меня такое чувство, что мы подтёрлись флагом», но это слишком сильно попахивает лицемерием, поэтому он просто выпускает паутину Уэйду в грудь и со спокойной душой ложится спиной на холодный бетон. Небо над ним — абсолютно беззвёздное и чёрное, словно огромное, размером с Вселенную, одеяло, в которое можно завернуться, и успокоенно вздохнуть. — Ты меня твипнул! — восторженно кричит Уэйд, будто бы находящийся за тысячу световых лет отсюда. — Я лечу, Паучок! — Ага, — соглашается Питер и дёргает паутину на себя. Обладающий грацией слона в посудной лавке, Уэйд с жутким грохотом валится на крышу. Несколько минут он громко копошится, что-то ворча себе под нос, после чего полузадушено охает. — Ладно, готов поспорить, что красотки в мелодрамах не теряют зубы, но мне как раз не хватает до красотки чуть-чуть отсутствия ужасных опытов. К своему удивлению, Питер даже не слышит, как Уэйд приближается. Он просто моргает, а уже в следующую секунду весь обзор ему закрывает маска Дэдпула, скалящаяся кровавой улыбкой, точно те пятисекундные пугалки из интернета. — Отмаливаешь грехи перед Америкой? — вкрадчиво интересуется она. — Мне ни капельки не стыдно, — немного помолчав, врёт Питер. Уэйд тяжело вздыхает и с кряхтением пристраивается рядом. — Знаю, Паутиныч. У тебя вообще проглядывается какая-то особая тяга к насилию, не замечал? — Положив руки за голову, Уэйд скрещивает ноги на манер американской четвёрки и замирает, глядя куда-то в небо. Хватает его ненадолго: через минуту он начинает активно покачивать ступнёй. — Это, в общем-то, нормально, не беспокойся. Нельзя же быть всё время хорошим, правильно? Я вообще раньше, когда ещё плохо тебя знал, был уверен, что ты вроде того чувака, который построил адскую гостиницу, чтобы убивать направо и налево. Типа: плохое настроение? Дёрнул за рычаг и — вуаля! — кто-то задыхается от газа в одной из комнат. — Если я произвожу такое впечатление, то неудивительно, что меня считают угрозой, — ворчит Питер, сцепив руки на животе и о чём-то серьёзно задумавшись. — Нет, ну не носить же мне с собой табличку «убиваю только по четвергам». — Сегодня четверг. — Я в курсе. Уэйд хрипло смеется, и этот звук проходится вдоль позвоночника Питера приятными мурашками. — Это то, о чём я думаю, Паучок? Свидание с интересным продолжением? На мне нет красивого белья, но, может, оно и к лучшему: отстирывать кровь чертовски тяжело. — Никаких убийств, — напоминает Питер и, не давая Уэйду вставить бесценный комментарий, сразу же добавляет: — Даже если твой труп будет безостановочно болтать со мной и исполнять мариачи. — А если он будет стонать, ты согласишься? Я могу стонать лучше любой порнозвезды. — Не-а, не прокатит. Уэйд надувает губы с самым глубокомысленным видом и несколько раз кивает. — О` кей, ладно, я понял. Никаких гуро и некрофилии. Наш секс-блокнотик изрядно поредеет, но благодаря твоей невъебенной гибкости я уверен, что мы исправим этот досадный факт. Хмыкнув, Питер переворачивается набок и, подперев голову рукой, смотрит на Уэйда с насмешливой улыбкой. Когда подобные разговоры стали для него нормой — загадка за семью печатями. Возможно, в любой другой момент Питер бы всерьёз задумался над этими тревожными звоночками, но вот он здесь: лежит на крыше рядом с Уэйдом Уилсоном, которого стало слишком много в его жизни, совершенно нормально воспринимает двусмысленные шуточки и испытывает уже знакомый страх, что когда-нибудь оглушающая тишина затопит его мир. Другая тишина. Та, с которой он не успел смириться. — Я больше не буду есть еду, которую ты приносишь, — сообщает Питер, когда Уэйд поворачивает к нему голову. — Ты что-то туда подмешиваешь. Другого объяснения, почему я обсуждаю с тобой нашу свадьбу и секс, у меня нет. — Действительно, к чёрту обсуждения! Практика и только практика. Теория для прыщавых ботанов и задротов, у которых кривой не только почерк. Усмехнувшись, Питер протягивает к Уэйду руку и стирает большим пальцем кровь, тонкой струйкой бегущую из уголка его рта. Напрягшись, Уэйд неожиданно замирает и, кажется, даже на несколько секунд перестаёт дышать. — Спасибо за предложение, конечно, но мне как-то больше нравится быть холостяком. Ну знаешь, чтобы однажды нам не пришлось с тобой идти к психологу, как мистер и мис… тер Смит, потому что, упс, но, кажется, за наш не слишком-то длительный брак мы пытались убить друг друга больше ста раз. Ах да, ещё наше семейное гнёздышко смахивает на площадку для фильма «Разрушение». Уэйд мягко улыбается, но, что важнее всего, молчит. Питер непонимающе хмурится, испытывая вдруг странную… неловкость. Словно Уэйд нарушил их негласный ритуал переводить всё в шутку и задал новые правила игры. Той самой, в которой Питер с детства набирает отрицательные баллы, вечно подрывается на минах, совершает ошибку за ошибкой и расплачивается, расплачивается, расплачивается… — Что? — спрашивает он, не выдержав этого затяжного молчания, и чертыхается про себя, потому что вопрос прозвучал вовсе не так беззаботно, как ему хотелось. — Паучок, — нежно произносит Уэйд, — не существует никаких сто раз. Если я действительно хочу кого-то убить, я убиваю. Так что аргумент ну такой себе. Скорее это были бы предварительные ласки перед крышесносным сексом: я бы брал тебя на обломках какого-нибудь стола из ИКЕИ, который мы собирали целую неделю, а ты бы, всё ещё злой, ломал мне кости. Я не обидчивый, так что ломай на здоровье столько, сколько тебе вздумается. Питер искренне не понимает, почему организм решил отреагировать на весь тот бред, что ежесекундно несёт Уэйд, именно сейчас, но вдруг чувствует в животе странную щекотку, будто кто-то оглаживает его изнутри. Ему приходится потратить несколько минут на восстановление душевного спокойствия, глядя на серьёзного Уэйда, прежде чем отшутиться: — Не думаю, что тебе так просто сошла бы с рук поломка этого стола. Потому что я, в отличие от тебя, действительно как-то раз пытался собрать оттуда тумбочку. К концу третьего дня мне снилось, что я не могу выбраться из ИКЕИ, а банда этих самых тумбочек объявила вознаграждение за мою голову. Можешь себе это представить? Я носился по чёртовому лабиринту поздней ночью, сжимая в руке пилу и садовые ножницы (не спрашивай ни о чём, я сам не понимаю, почему взял их), пока вся мебель жаждала меня грохнуть. Когда я проснулся, первой моей мыслью было «какое вознаграждение вообще может потребовать мебель? Полироль?». — Уэйд, обычно сразу же реагировавший на малейшие шутки, по-прежнему остаётся непривычно безучастным, из-за чего Питер сконфуженно улыбается, впервые чувствуя себя рядом с ним полным идиотом. Господи, да что вообще он сделал не так? — К тому же, ты наверняка бы потерял какую-нибудь важную деталь, и узнали мы бы это, когда… — … когда под нами развалился бы стол, — прерывает его Уэйд и слабо усмехается, что из-за крови выглядит не то чтобы мило. — Даже боюсь представить, какие сны мне снились бы после этого… — озадаченно бормочет Питер, забавно поджимая губы. Фантазии не даёт разгуляться Уэйд, который внезапно начинает заливисто хохотать так, что всё его мощное тело буквально ходит ходуном, словно на сеансе экзорцизма. Этот смех поглощает все звуки и заполняет собой их маленький мир, состоящий из бесчисленных крыш, калорийной пищи и бесконечных разговоров. Питер улыбается. Не может не улыбаться, пока напряжение внутри лопается, как шарик, уступая место привычному ощущению внутренней свободы от самого себя. — Я обожаю тебя, Паучок, — отсмеявшись, выдыхает Уэйд куда-то в чёрное небо, нависшее над ними до ужаса близко. — Я всё равно не дам тебе свой автограф. Уэйд показывает ухмыляющемуся Питеру средний палец, глядя вверх на скрытые смогом звёзды. Оба молчат, убаюканные установившейся между ними тишиной, и это почти что похоже на Абсолютное Спокойствие, когда безрадостные мысли не заполняют собой голову, просто потому что оптимизму и вере в будущее нечем было заплатить за аренду. — Паучок, переезжай ко мне, а. Смысл прозвучавших слов доходит до Питера не сразу. Зато когда он наконец более-менее утрамбовывается в голове, всё спокойствие разом сметается ураганом «Уэйд», который с завидной частотой любит обрушиваться на его маленькую гавань, чтобы хорошенько встряхнуть её, как в блендере, и перевернуть привычную жизнь верх тормашками. В голове Питера синоптики орут тысячами голосов о надвигающейся смертоносной угрозе. Сыплют цифрами. Подкрепляют их фактами. Паникуют и мечутся. Питер верит им. Действительно верит. Только вот с некоторых пор вместо того, чтобы спешно эвакуироваться, он сидит в шезлонге, демонстрируя до чёртиков классные шорты с ананасами и, потягивая «голубые Гавайи», дружеским жестом приветствует стихию, которую не измеришь ни цифрами, ни фактами. Питер думает: «фантасты бы обзавидовались». Питер говорит: — Чего? Резко сев, Уэйд опускает маску, полностью пряча своё лицо. — Я всё обдумал, смотри: ты сам признался, что ненавидишь ночевать в своей квартире, поэтому шляешься чёрт знает где, так? Так. Плюс квартплата. Со мной тебе не придётся беспокоиться о том, чтобы однажды не попасть в приют для бездомных, где пока ты чистишь зубы, какой-то эмигрант тыкает в тебя подозрительно маленьким ножичком и шипит на ухо «ханзи-и-ир», улыбаясь хуже Николсона. Я уже молчу про бесплатный доступ к охуенной еде и этому горячему телу. Уэйд замолкает как-то слишком неожиданно и выжидательно смотрит на растерянного Питера, который вдруг чувствует себя ужасно виноватым из-за странной надежды, звучащей в его голосе. — Уэйд, я не плачу за квартиру. У меня… короче, я не так давно купил свою. — Паучок, если тебе нужно поломаться для приличия, то я всё понимаю, не переживай. Ты только сообщи, когда уже будешь готов дать добро, чтобы я разгрёб хлам в твоей комнате, — Уэйд задумчиво склоняет голову на бок, а потом вдруг поспешно добавляет: — Не подумай, что там грязно. Нет. Пара тройка резиновых членов, подкроватный монстр и ну да, возможно, лёгкий слой пыли… В общем, моя квартира ничем не уступает твоему паучьему логову. Если ты, конечно, с некоторых пор не выделяешь эктоплазму. Вздохнув, Питер наконец отлипает от крыши и, приняв сидячее положение, следом за Уэйдом скрывает своё лицо. Давно знакомое ощущение бесконтрольного падения, скручивающего внутренности в один тошнотворный узел, придавливает его к земле слишком быстро, чтобы он успел как-то к этому подготовиться. Облизнув губы, Питер чувствует солоноватый вкус страха. Омерзительная беспомощность услужливо напоминает, кого он ненавидит больше всего в этом мире. Кого больше всего презирает и кого винит во всех бедах. Бессильно открыв и закрыв рот, Питер проглатывает вопрос, обжигающий гортань: какую цену, в конце концов, я заплачу за это? Какую цену я заставлю заплатить тебя? Уэйд понимает его молчание по-своему. — Да ладно, Паучок! Любой супер на твоём месте уже бы визжал от восторга и спешно паковал чемоданы, но — но! — предложение действительно только для тебя. Будем заплетать друг другу косички, красить ногти и сплетничать о мальчиках. Если хочешь, можем даже собаку завести. Она будет с любовью вылизывать тебе лицо по утрам, а я — всё остальное. Какого-нибудь золотистого ретривера. Они ужас, какие милые. Питер невольно улыбается, и чувство горечи разносится по его организму как смертоносный вирус. — В детстве я очень хотел собаку, но тётя не разрешала мне никого заводить. Приходилось приносить дворняг тайком, но долго прятать их всё равно не получалось. — Зато я разрешаю! Если хочешь, заведём целую стаю. Станем самой настоящей многодетной семьёй. Запилим свой канал на ютубе, куда будем выкладывать моменты из жизни наших деточек. Если это не самое прекрасное будущее, то что ты вообще хочешь от жизни? Питер вскидывает ладонь вверх, призывая Уэйда немедленно замолчать. — Прекрати использовать в своих аргументах собак. Это запрещённый приём и вообще удар ниже пояса. Особенно ретриверов. Боже, просто забудь про ретриверов и не упоминай их, потому, что у меня уже появляются безумные мысли заглянуть по пути домой в собачий приют и погладить кого-нибудь. Этой нежности во мне… слишком много. — Но что если один несчастный ретривер как раз таки сидит сейчас в холодной клетке ужасно напуганный и одинокий? Что если он ждёт своего любящего хозяина, а мы попросту сотрясаем воздух вместо того, чтобы обеспечить малыша любовью и заботой? — Ты ужасен, — подавлено выдыхает Питер, всерьёз задумываясь над проведением какой-нибудь пиар-акции, в которую чисто случайно будут втянуты Мстители. — Ну, вообще-то, у меня не только грязные приёмчики припасены в рукаве, — как бы между делом замечает Уэйд, с напускным равнодушием рассматривая свои ногти через перчатки. — Что если я скажу тебе, что в любой момент мы сможем построить с тобой мягкую крепость и спрятаться там от этого жестокого мира, чтобы смотреть классные фильмы и поедать всякую вкусную гадость, которая неминуемо ведёт к смерти, но кого это волнует, когда карамелька так классно взрывается у тебя во рту? Питер слабо качает головой, чувствуя, как ломается всё его сопротивление. — Послушай, я стараюсь ради… — О, совсем забыл сказать, — с удовольствием продолжает Уэйд. — У меня как бы чисто случайно завалялась новенькая приставка и до кучи целая гора крутых игр. Но играть одному так тоскливо, Паучок! Мне вечно не везёт с соперниками. То они слепые, как кроты, и вообще предатели, то безкожные романтики, только и знающие как сопливо и кто-бы-мог-подумать-не-так-уж-и-безнадёжно страдать по всяким рыжим, с синдромом отличницы. — Ты вообще представляешь, во что превратится наша жизнь? — В охрененную тусу двух крутых бро? — предполагает Уэйд. — Паучок, детка, ты слишком загоняешься. В конце концов, как бы сильно мне этого не хотелось, я не запру тебя в подвале собственного дома в надежде на стокгольмский синдром. Захочешь — в любой момент съедешь. И я даже не обижусь. Ну, может, только пару месяцев буду названивать тебе домой и рыдать в трубку. Питер беспомощно смотрит на Уэйда и надежда сладким голосом шепчет ему сдаться. Вместе с виновностью они грызутся как две свирепые собаки, пока одиночество обгладывает его словно тощая дворняжка единственную кость, брошенную ей из жалости. Питер хочет извиниться, но не понимает за что и почему. Надежда довольно урчит, расправляя когти. До земли осталось три, два… — Паутиныч, если ты устанавливаешь связь с космосом, то некрасиво делать это в одиночку. Передай зелёным человечкам — или с кем ты там общаешься — что у меня есть парочка интересных разработок и за символическую плату я передам им их на крыше Лос-Такос в одиннадцать часов. — Ты обещаешь, что если я скажу «да», то ты закажешь много, очень много той самой пиццы и устроишь со мной марафон «Смертельного оружия»? Через секунду Питер оказывается прижатым щекой к твёрдой и оч-чень тёплой груди. На какое-то мгновение его даже одолевает зависть. — Для тебя я сделаю всё, что угодно, Паучок, — заверяет Уэйд, сильнее сжимая свои медвежьи объятия, по сравнению с которыми та памятная встреча с гризли — просто поход в Диснейленд, где ты вдруг стал излишне популярным у ростовых кукол. — Когда тебя ждать? Через час? Через два? — Вообще-то завтра пятница, — бубнит Питер, отчаянно желая вдохнуть воздух, — поэтому, наверное, ближе к вечеру. — Постой-постой, — почти скороговоркой произносит Уэйд, и вдруг резко отстранив его от себя, внимательно вглядывается в белые линзы маски. — Значит ли это, что Человек-Паук раскроет мне свою сверхсекретную личность? — А ты представляешь, что я буду круглые сутки в маске ходить? — В этом доме нет правил… — растерянно лепёчет Уэйд и, забывшись, слишком сильно сжимает плечи Питера руками. — Это же просто уф! Это же… Чёрт, ладошки потеют. Питер терпеливо ждёт, пока Уэйд придёт в себя. Несмотря на все его кривляния, он, похоже, действительно волнуется, и в каком-то смысле это доказывает, что Питер поступает правильно. Ему некем больше рисковать, раскрывая тайну своей личности, а что касается его самого… Уэйд никому не расскажет. Питер уверен. Поэтому, когда Уэйд говорит что-то о волнении серой мышки, которую собирается отыметь король бала, он просто стягивает с себя маску, заставляя его осечься и поражённо замолкнуть. — Привет, Уэйд Уилсон, — говорит Питер, ощущая себя как никогда обнажённым. — Я Питер Паркер. Склонив голову на бок, Уэйд с пугающей сосредоточенностью изучает взглядом его лицо. Питер нервно хмурится. Не то чтобы он рассчитывал на мгновенный эффект, но… но у него имеются не очень приятные воспоминания, хорошо? Только поэтому он пристально вглядывается в непроницаемую маску Дэдпула, стараясь убедить его и в первую очередь самого себя, что ему абсолютно всё равно, даже когда по ощущениям кажется, будто желудок прилип к спине. В с ё р а в н о. Питер разжимает хватку на маске, в которую вцепился обеими руками, и слегка опустив голову, чтобы убрать мешающие волосы, неловко откидывает со лба непослушную прядь. Этот жест заставляет Уэйда отмереть. Сделав шаг навстречу, он вдруг протягивает руку и осторожно оглаживает большим пальцем щеку Питера. — Ну привет, Питер Паркер, — хрипло говорит он. — Кажется, теперь я понимаю, почему тебя преследуют даже призраки. Тихо рассмеявшись, Питер позволяет себе умиротворённо прикрыть глаза и потереться кожей о грубую ткань перчатки.