***
До утра следующего дня меня так никто и не побеспокоил. Позволили побыть наедине с самим собой, подумать в тишине обо всём произошедшем. Что тут скажешь… я позорно сломался. Никогда не был поклонником всяких правил и критериев, по которым должен жить настоящий мужигъ, мол суровость, ответственность, маскулинность, умение держать удар и прочий бред, прямо противоположный моему характеру, но... Но сейчас мне было стыдно. Надо было всё как-то по-другому сделать, впрочем, какая уже разница? Сделанного не воротишь, нервный срыв не отыграешь. Ещё и наговорил тогда много чего. Не сказал бы, что сильно из-за этого переживаю, извиняться точно не буду, но одновременно в глубине души было ощущение какой-то неправильности. Горькой неуверенности. Впрочем, всё это не помешало мне в итоге забыться беспокойным сном, а после, утром, проснуться от тоскливых завываний оставшегося пустым желудка. Но оно и понятно, вчера было уже не до ужина. Встав с кровати и неторопливо одевшись, я взглянул на время. Телефонный дисплей послушно меня уведомил, что проспал я до восьми утра включительно, чем порушил свой привычный распорядок. Даже жаль немного, ведь обычно не просыпался раньше одиннадцатого часа дня, совмещая завтрак с обедом. Совсем на гражданке расслабился, чего уж. Впрочем, я об этом особо никогда и не жалел, наслаждаясь тем немногим, что у меня осталось после злосчастной кровавой потасовки с ебырем дорогой сердцу младшей сестрёнки, чтоб её там собаки сутулые раком ставили. Впрочем, что-то мне подсказывает, что она не особо и против. Медленно открыв дверь комнаты, я замер. С одной стороны выходить было морально тяжело, даже немного страшно, с другой же – голод не тётка, ждать или жалеть не будет. Поморщившись от такого расклада, я себя всё-же переборол, двинувшись в сторону столовой и кухни. Когда подошёл ближе, до меня донеслись очень даже соблазнительные запахи горячей пищи, а вместе с этим характерные посудные звуки. Кто-то снова решил покопаться в кухонной утвари. Иронично, особенно если вспомнить, чем именно закончился мой прошлый поход в царство кастрюль и половников. Тело нелепо замерло, в голове снова начали расползаться глупые страхи, порождая череду не менее глупых вопросов: «Я точно был прав?», «Надо мной не будут смеяться?», «Как они вообще отреагируют?», «Меня теперь ненавидят, да?» Впрочем, мелкие глупые страхи на то мелкие и глупые, чтобы можно было их спокойно игнорировать. Отбросив всё лишнее, я, всё-же, решительно пошёл вперёд. Пересёк сначала столовую с её длинным деревянным столом, а затем смело вошёл на кухню, пустым взглядом окинув творящиеся здесь дела. И, как бы иронично всё это не звучало, рядом с электрической плитой вовсю старалась виновница вчерашнего инцидента. В фартучке, слава Богу, хоть не на голое тело. Творила же сосредоточенная на готовке мелузина рис с яйцом и какими-то приправами на свой, змейкин, вкус. Делала она всё уверенно, сразу видно, что не впервые в жизни сковороду в руки взяла. Видимо вчера не лицедействовала, когда заявляла свои права на это место. – Себе готовишь? – постояв в дверях ещё немного, спросил я. От моих слов ламия дёрнулась, после чего повернулась ко мне с натянутой улыбкой на усталом личике. – Нет, здесь на троих, – ответила Мая, явно собираясь подобраться ко мне поближе, но сама себя одёрнула, снова развернувшись лицом к плите. – Д-доброе утро. – Ага, – равнодушно бросил я, подходя к холодильнику и заглядывая внутрь. – Я твоё есть не буду. – Это потому, что я монстр? – с явно прозвучавшим надрывом спросила мелузина, гулко расправив крылья. – И да… – слова сами вырвались из моего рта, пока руки копались в набитым разнообразным добром холодильнике. -…и нет. Ты поступила со мной, как самый настоящий монстр. Мне было настолько плохо, настолько обидно, что в итоге сорвался на истерику. И это при том, что я целый год умудрился продержаться в армии без… без всех этих нелицеприятных вещей. К тому-же я утром никогда плотно не ем. – Всё эта тупая рыбина виновата… – процедила сквозь зубы ламия, но после, словно взяв себя в руки и громко шлёпнув хвостом по полу, произнесла более бодрым, более живым голосом: – Милый, извини меня пожалуйста. Я всю ночь размышляла и поняла, что поступила очень-очень плохо, доведя тебя до горьких слёз, вместо слёзок наслаждения. Прости эту глупую, нетерпеливую змейку… Обещаю, я исправлюсь! – Что, теперь просто накачаешь чем-нибудь, а потом изнасилуешь, чтобы не сопротивлялся? – сыронизировал я, доставая колбасу и сыр. – Да, пусть это и не так интересно, зато работает! – высунув раздвоенный язычок, показала мне большой палец монстродева, явно довольная моими умозаключениями. – И ты всерьёз думаешь, что после этих слов дождёшься моего прощения? Хорошего отношения, взаимности?! – я смотрел на удивлённо хлопающую глазками ламию, постепенно осознавая, что она так ничего и не уразумела. Логика Маи работала по каким-то своим, отличающимся даже от женских, правилам. Она сейчас не лицемерила и не издевалась, мелузина просто не умела или не могла мыслить моими, человеческими категориями. В её глазах она была виновата не в том, что набросилась и изнасиловала, отшлёпав и унизив, а в том, что делала это недостаточно хорошо, что позволила Энн найти нас и всё «испортить», что не довела меня до исступления. Змейка, и правда, была иной. Не только внешне, но и внутренне. Как только я это осознал, часть сидящей в глубине обиды благополучно ушла, оставив вместо себя неприятную головную боль как физическую, так и душевную. – Мая, не хочу тебя обидеть, но ты просто не понимаешь. Дело не в том, плохо или хорошо ты меня… насиловала, а в самом факте этого действа. Мне никогда не будет нравится, что меня шлёпают по заднице и грозятся хвостом лишить анальной девственности, и не будет нравится спать с человеком… или иной, которая мне безразлична или неприятна. – М… но ламии насилуют мужчин, чтобы им понравиться… – высказала свою точку зрения мелузина. – И я всё это делала, чтобы ты меня полюбил… – Ох, это не так работает! – попытался я донести до неё своё виденье ситуации. – Это только у вас, в деревне, когда мужчинам бежать некуда и нечем, подобной тактикой можно добиться успеха. Но мы-то сейчас в человеческом мире. Человеческом обществе, понимаешь? Здесь нельзя пороть хвостом, и насиловать нельзя. – Да, я, кажется, начинаю понимать, – задумалась ламия, возобновив помешивать свою стряпню. – У вас дурацкий мир, глупое общество и глупые правила. Поехали лучше в мою деревню! И ты не М, а С! – Ох… – на выводы Маи мне оставалось только тяжело вздохнуть, а после поспешно покинуть кухню, чтобы не разразиться малым Петровским загибом. – Если поедешь, я дам тебе меня отшлёпать! – донёсся мне вслед голос мелузины. – Тебе понравится!Глава 21. Последствия
21 января 2021 г. в 15:25
– Вы – кучка на голову больных идиотов! – чуть ли не шипела Смитович, явно сдерживаясь, чтобы не перейти на откровенный мат в полный голос. – Хоть понимаете, в какую жопу себя и меня загоняете?!
– Ня-фа-фа! Это быф слафный аболдаф! – гордо выпятила грудь меркула, а после и улыбнулась, демонстрируя агенту почти полное отсутствие зубов. Зрелище, мягко скажем, не из приятных, но Энн это не беспокоило от слова совсем. – Мфе понфафилофь!
– Рыбка, лучше помолчи… – потерев виски поморщилась женщина, словно от приступа сильной головной были. – А вы чего молчите? Сладкая парочка, ебись оно всё в три прогиба.
На это мне оставалось лишь поморщится, да отвести взгляд. Судя по выражению лица, да употребляемым словесным оборотам, с Ольгой сейчас спорить – себе дороже.
– Я так и хотела! – в отличии от меня, хныча подала голос Мая, баюкая замотанный в три слоя бинтом кончик хвоста. – Милый бы уже не мог жить без своей сладенькой змейки, если…
– Если бы ты не была пустоголовой дурой! – закончила за ламию агент, смотря на неё уничижительным взглядом. – Чем ты вообще думала, устраивая подобное при свете дня, на кухне?!
– Но… – от криков Смитович ламия скуксилась, стыдливо опустив голову, крылья тоже поникли. Впрочем, это ей не мешало пытаться отстаивать свою позицию. – Но вы сами говорили, что не против если я Сашу изна…
– Аргх, за что мне всё это?! – спрятав лицо за ладонями, на пару мгновений затихла Ольга. После же своего непродолжительного молчания она неторопливо убрала руки, а затем заговорила гораздо спокойнее, взяв себя в руки. – Мая, я была бы не против, трахни ты его ночью в спальне, вдали от чужих глаз. По обоюдному согласию. Без членовредительства!
– Но он меня по обоюдному не хочет! – воспаряла не то духом, не то чрезмерной мелузиньей наглостью монстродева, за что тут же получила скрученными трубочкой документами по рогам. – Ай… за что?!
– Чтобы мозги, наконец, заработали, – процедила агент. – Запомни, змейка ты моя сизокрылая, ещё одна такая выходка – отправишься на родину первым же рейсом без права на посещение человеческих государств. Такой волчий билет нарисую, что только волкодлаки всякие с тобой после этого дела иметь согласятся. Отныне с Саши пылинки сдувать будешь, как с фарфорового сервиза, поняла?!
– Да… – совсем тихо пробормотала мелузина. – Я хотела, как лучше…
– Ага, лучше для своей насквозь нимфоманской, текущей пи… кхм… – поймав на себе тяжёлый взгляд Смитович, не стал я заканчивать предложение. Вместо этого продолжил, как делал и до этого, баюкать свою левую руку, весящую плетью под немного неестественным углом. Последствия страстных змеиных объятий, чтоб их! – А что я? Я ничего. Вообще жертва обстоятельств.
– Ох, ну что же ты за человек то, а? – снова тяжело вздохнув, простонала Ольга. – Лучше бы просто ноги раздвинул, да удовольствие получал, как все нормальные мальчики твоего возраста. Что теперь прикажешь с твоей культяпкой делать, а?!
– В травм пункт меня отвести, как вариант, – попытался пожать я плечами, но лишь скорчился от резкой боли. – А ещё лучше, в больницу на полгодика, подальше от всех вас!
– Чефо?! – возмутилась акула раньше всех остальных. – Какая пофнифа, мифтеф Гипф?!
– Ещё чего, – зло прищурилась Смитович. – Мальчик, ты на особом контроле. Если засветишься в больничке, то это всё попадёт на стол уже моему начальству. Что чревато неожиданными проверками, на которые я уже повлиять не смогу.
– Так мне что, так и ходить?! – моему возмущению не было предела, да и ноющая боль в руке хорошего настроения не добавляла.
– Я могу руку вправить… – тихо пробормотала ламия, всё ещё пристыжённо смотря в пол. Когда же все обратили на неё внимание, продолжила чуть более уверенно. – Нас этому учат. В деревне периодически случаются подобные казусы, когда страсти слишком много. Да и не все могут себя контролировать в момент высшего блаженства…
– Психованные дуры, – чуть ли не сплюнул я, представив, какие ужасы творятся на их змеином лежбище.
– Мы не такие! – возмутилась Мая, пусть и без огонька. – Просто, когда нам бывает очень хорошо, не всегда получается себя контролировать…
– Ладно, раз умеешь, то сделай что-нибудь с этим безобразием, – ткнула в мою сторону Смитович, обращаясь к змейке. – Уж лучше так, чем в больницу тащить.
– Что? Нет! – воскликнул я, вскакивая на ноги. – Везите меня в больницу. Не дамся в руки этому монстру!
– Я не монстр, – отведя взгляд в сторону, недовольно сказала Мая.
– Ага, вот только руки ломаешь только в путь! – злые слова сами рвались из груди подобно рокочущему потоку нечистот из прорванной туалетной трубы. – Ещё и насиловать лезешь! Унижаешь, бьёшь… монстр. Чего я тебе такого сделал?! Чем это заслужил?!
– Вфа-фа, таф эфу федьму! – улыбнувшись во весь свой щербатый рот, вклинилась Энн.
– И ты, рыбина-людоед, не лучше! – переполз мой взгляд на акулку. – Играешь в свои тупые игры, а другие в итоге страдают! Самый настоящий, мать её, пират! Убийца, злодей, негодяй и висельник, заслуживающий только мучительной смерти. Насколько в душе надо быть злобной тварью, чтобы восхищаться такими «подвигами»?!
– Не ф ту фторофу фоюеф, туфой старфом!!! – зло возопила меркула, а после попыталась вцепиться мне в ногу. Но получив свёрнутыми трубочкой документами по голове от Смитович, немного поуспокоилась, надувшись при этом, как мышь на крупу. Но ногу, всё равно, успела обслюнявить. Всё-же хорошо, что мелузина тогда как следует треснула её хвостом по зубастой пасти.
– А вы тут главный монстр! – понимая, что уже окончательно теряю берега, ткнул пальцем здоровой руки агенту в грудь. Слова лились уже сами собой, будто из глубины, горящей от обиды и злобы души. – Жадная, лицемерная, эгоистичная тварь с садистскими наклонностями! Всё… всё это из-за вас! Сначала вспоротый бок, теперь руки… кха-кха… – пока говорил, в горле снова образовался ком. Зрение помутилось, а затем, по щекам побежали непрошенные слёзы, а из уст рвались уже не обвинения, а слова безмерной жалости к самому себе. – Сволочи… что я вам всем сделал?! За что мне это?! Сестра, родители… я… я… кха.
Больше не в состоянии стоять, медленно осел возле окна, прикрыв глаза здоровый рукой, больше не в силах сдерживать позорных нарывных рыданий.
– Ох, только нервного срыва нам не хватало, – тяжело вздохнула Ольга, а потом обратилось к сжавшейся, закусившей губы чуть ли не до крови от моих слов мелузине. – Мая, твой недолюбовничек совсем раскис. Давай, бери ответственность. Раз на его права свои заявляла, то давай, разгребай. Или… решила позорно сдаться?
– Нет… – коротко и тихо ответила мелузина, ели сдерживая горькие, полные обиды слёзы. – Поддержите его… надо руку вправить.
Когда подошедшая Смитович меня схватила, я не сильно-то и сопротивлялся. Было просто не до того. Даже когда хвост Маи нежно оплёл руку, а она сама решительно ощупав мою вывихнутую конечность, резко её вправила, сопровождая всё это хрустом да резкой болью.
– Бл*ть, больно то как!!! – дёрнувшись пару раз от непередаваемых ощущений, тем не менее, начал медленно приходить в себя. Боль решительно и неумолимо навела в голове порядок, вернула всё в относительное равновесие. – Костоломы…
– Ну-ну хватит, теперь всё хорошо, – попыталась изобразить агент сочувствие и мягкость, приобняв меня, а затем начав поглаживать по голове. – Успокойся. Если хочешь, могу дать на груди полежать, носом в неё уткнувшись.
От таких слов мелузина скривилась, словно от смачной пощёчины, но смолчала. Впрочем, освобождать теперь здоровую конечность из своих змеиных колец она тоже не спешила. Просто замерла, силясь что-то сказать или сделать, но так на это и не решаясь.
– Ну уж нет, обойдусь, – отстранившись от Ольги глухо бросил я, чувствуя себя крайней степени разбито. Довели. На слёзы и крики сорвался, причём так позорно, на глазах у своих «приживалок». Раньше то никакого уважения с их стороны не было, теперь не будет и подавно. – С меня хватит. Отвези меня домой.
– Ты уже дома, – парировала агент. – И не надо тут трагедию разыгрывать, с кем не бывает. Подумаешь, руку вывихнули, да поцапались немного.
– Она меня чуть в жопу своим хвостом не… – вспыхнул я, но прогорел, даже не закончив фразу. – К чёрту. Просто придумаешь очередную отмазку, а то и без неё обойдёшься. Надоело.
– Эй-ей, малыш, если не заметил, змейку я поругала, – продолжала стоять на своём Смитович. – Не хандри, всё хорошо будет. Давай-ка ты пойдёшь, займёшь одну из комнат и как следует выспишься, а уже завтра, на свежую и здоровую голову, переговорим. Идёт? – впрочем, не услышав ответа, добавила. – А я пока прослежу за девочками. До завтра тебя никто не побеспокоит, обещаю.
Я на это просто отмахнулся. После же, решительно вырвав руку из змеиного хвоста, быстрым шагом направился сначала в сторону холла, а оттуда уже до ближайшей двери, за которой скрывалась вполне себе приличных размеров комната с широкой кроватью, заставленная, правда, по минимуму. Наверняка планировалась как гостевая, но меня этот факт заботил в самую последнюю очередь.