Цвет настроения белый (книга 4)

– Что? – переспрашивает меня врач и внимательно на меня смотрит. – Я спала с парнем и с девушкой, с другой девушкой. – Голос дрожит, я начинаю запинаться. Врач откладывает ручку в сторону: – Продолжайте, – говорит он. – Я не изменяла своему парню. Сначала мы спали втроём, а потом… потом мы с Викой... – зачем я имя-то сказала? Зачем я это сделала? Это мои проблемы, и не надо впутывать Викулечку. – Мы спали с ней вдвоём. Я – лесбиянка. – Наконец, я выдавила это из себя. – Вы просто бисексуалка, – говорит доктор. – Знаете, многие гетеросексуальные девушки имели подобный опыт. – Нет, нет, – качаю я головой. – Я стопроцентная лесбиянка. Я сама бросила своего парня, потому что влюбилась в девушку. А она отвергла мои чувства. – Вспоминаю, а у самой сердце кровью обливается. – Я не могу без неё, мне так больно! Не могу признаться никому, даже поговорить не с кем. Мне так трудно сейчас! Доктор, я ненормальная? – Да почему же?.. – пожимает плечами он и смотрит в карточку. – Я выпишу вам направление к психологу, думаю, вам сейчас лучше поговорить с ним. – Спасибо, спасибо вам, доктор! – говорю я. – Я не знаю, как маме об этом сказать… не хочу её разочаровывать. – Мои глаза опять наполняются слезами, я сейчас расплачусь. – Мне кажется, вы рано сделали вывод, – вздыхает врач. – В любом случае, надо беседовать со специалистом. Насколько я знаю, молоденькие девочки вроде вас периодически влюбляются друг в дружку, вены режут, стишки о любви сочиняют. Такое бывает и с абсолютно нормальными, гетеросексуальными девушками. Потом они встречаю того, кого надо, выходят замуж, заводят детей и счастливы. В любом случае, я не могу вам ничего сказать, я не психолог. – Спасибо, – в десятый раз повторяю. – И как мне это маме сказать? – Ей ваш психолог скажет… – говорит он, дописывая направление. – Если посчитает нужным. Ну, и анализы на ВИЧ и прочее всё равно сдать не повредит. – Спасибо, – я же уже говорила. Чего это я «спасибо» постоянно повторяю? За что я благодарна? За то, что, наконец, выговорилась. И мне даже легче. – Вы ещё встретите свою любовь. – Врач улыбается и протягивает мне направление на анализы. – Вы очень милая. – Спасибо! – впервые за день я по-настоящему улыбаюсь. Выхожу из кабинета. Там мать, вся на нервах. – Ну что там? – спрашивает она. Показываю бумажки: – Целый ворох направлений дали, – говорю. – Дай посмотреть. – Она пытается что-то разобрать во врачебных каракулях. – Мам, а где наша сумка? – смотрю на неё. – Тут. – Она вытягивает из-под стола мой чемодан на колёсиках. Она его с собой взяла: ни во что другое все мои вещи не помещались. – А зачем тебе? – спрашивает она. – Прокладки нужны, – говорю шепотом. Мама быстро находит в наружном кармане прокладку и протягивает мне. Я беру её и захожу в туалет. Здесь сыро и холодно. Холодно даже в мае, я не знаю, из чего строят стены в этих больницах. Я захожу в туалетную кабину. На всякий случай сливаю воду, мне кажется, тут кто-то после себя забыл слить. Спускаю спортивки и трусики. Прокладка вся в крови. Из меня реально течёт. Фу-у-у, смотреть противно! Как же мне подмыться? Оглядываюсь по сторонам. Похоже, я здесь этого никак не сделаю. Убираю прокладку, закручиваю её, чтобы кровь не вытекала, ставлю свежую. Хоть какая-то свежесть, надоело ходить с кровавым компрессом на писюльке. Выхожу из кабинки и залипаю перед зеркалом. Боже, неужели это я?! Кожа бледная, мешки под глазами, губы потрескавшиеся, волосы... про волосы даже говорить не хочется. Мочалка это обстриженная, а не волосы! Одежда… на мне пижама какая-то, а не одежда. В чём по дому хожу, в том и приехала. Во что я превратилась? Мне срочно нужно накраситься. Выглядываю из туалета: – Ма-а-ам, – говорю. – Что, что? – подбегает ко мне мать. – Косметичку мою взяли? – Конечно, ты же сама сказала брать. – Мама роется в чемодане и протягивает мне косметичку. – Сэнкс, – говорю я. Наконец-то я смогу накраситься и снова стать собой. Захожу в туалет. Мимо проходит одна из больных, а меня аж передёргивает от одного её вида. Лицо заплывшее, переломанная рука в гипсе. Пытаюсь абстрагироваться и ни на что не обращать внимания. Достаю кисточку и для начала подкрашиваю реснички. Мне уже лучше. Умываюсь и всё начинаю заново. Вытираюсь ватными дисками, наношу слой тоналки. Боже, как же я люблю свою кожу цвета тоналки! Наверное, это самый красивый цвет. Обожаю его: идеальный, слегка загорелый. Наношу тени, подклеиваю реснички. Рисую стрелки, тени вокруг глаз. Карандашиком подрисовываю губки, контуры, потом наношу блеск. Ну вот, накрасилась, теперь даже мои подстриженные волосы симпатичнее смотрятся; пытаюсь их расчесать, но только вырываю клок. «По крайней мере, этот клок меньше, чем раньше». Выпутываю клок из расчёски. Кроткие волосы и расчёсывать легче. Их надо бы ещё вымыть и уложить, и будет неплохая причёска. Опрыскиваю их лаком, пускай держат форму. А я неплохой парикмахер. Одежда... Ну во что я одета?! Выглядываю из туалета. – Ма-а-ам, а мы маечку и спортивный костюм взяли? – спрашиваю. – Да, конечно. – Мамка роется в моей сумке и протягивает мне переодёвку. – Уже накрасилась? Так быстро! Исчезаю в туалете. Запираюсь в кабинке и начинаю переодеваться. Меня пугает сама мысль, что кто-то войдёт и увидит, как я переодеваюсь. Я стою прямо над толчком и стягиваю с себя спортивную кофту, потом – грязную майку. И как я в таком хожу по дому? Стыдно должно быть! Надеваю аккуратненькую футболочку, приталенную по фигуре. Нюхаю свои подмышки; вроде, не пахнут, но всё рано для профилактики намазываю их сухим дезодорантом. Потом снимаю спортивки и натягиваю новые спортивные штаны. Помню, как покупала их, чтобы спортом заниматься. Это случилось как раз перед тем, как я поняла, что спорт и я вещи несовместимые. А жаль, мне хотелось бы иметь спортивную фигуру. Тапочки! Выглядываю из туалета: – Мам... – Что? – Каблуки, – говорю. – Дочка, ты с ума сошла! – возмущается мать. – Ты в больнице, ты же в обморок падала, а теперь на каблуках ходить обралась. Мы их не брали. Действительно, глупо. – Тогда тапочки дай, симпатичные которые. Выхожу из туалета, скидываю свои старенькие, надеваю новенькие. Педикюр не мешало бы обновить, хотя ещё не заметно. Но я люблю это делать ещё до того, как становится заметно. Я же люблю свои ножки. Подхожу к зеркалу. Становлюсь на носочки, типа на каблучках. «Во-от, это уже та Юлечка, которую я знаю! А с такой причёской она нравится мне ещё больше. Отлизала бы у неё... ну, когда пройдут месячные, понятное дело». Улыбаюсь и подкрашиваю губки. Смотрю на ноготчки, не мешало бы подкрасить. – Всё, идём по врачам, – говорит мамка. – Конечно мамочка! – радостно улыбаюсь ей. И она мне улыбается. Она у меня такая понимающая. Заходим в манипуляционный кабинет, здесь без очереди. – Садитесь, – говорит мне сестра. – Кладите правую руку на подушечку и работайте кулачком. А я боюсь кровь сдавать, я всегда волноваться начинаю, бледнею под тоналкой. Тоналка... как же приятно ощущать её на своём лице! Без неё, как без одежды. – Работайте, работайте кулачком, – повторяет медсестра и перетягивает мне руку жгутом. – Ай, больно! – говорю. – Я уже руку не чувствую. – Прямо-таки, – отвечает медсестра и вынимает шприц. – Отвернись, – напоминает мне мамка. Я отворачиваюсь и пытаюсь терпеть. Мне страшно, прямо сильно страшно! Не люблю уколов, чувствую на своей руке ватку и мучительно жду иголку. – Ай, больно! – говорю, но не отдёргиваю руку. Боюсь дёрнуться. – Всё, всё уже позади. – Сестра снимает с моей руки жгут и набирает крови в шприц. У меня такое чувство, что меня изнутри выкачивают. Болит в кости, но я терплю, не жалуюсь. Врач аккуратно вынимает иголку из вены и прикладывает к месту укола смоченную спиртом ватку, заклеивает пластырем. – Прижми ручку, – говорит. – Через пятнадцать минут можно разжимать. – Спасибо, – благодарю я. Мы с мамкой встаём и выходим. Какие там ещё анализы? Кровь из пальца – но это в другой кабинет, а там очередь. – Куда тебе ещё? – спрашивает мать. – Кардиолог, терапевт, – перечисляю я. – Мам, ты можешь идти. Я всех обойду и вернусь домой самостоятельно. – Дочь, ты с ума сошла! Ты же в обморок падала! Какое «сама»?! Я тебя здесь не оставлю! – немного повысив голос, сообщает мне мать. – Спасибо, мамочка! – прижимаюсь к ней и улыбаюсь. – Ты у меня такая классная! Прости, что я у тебя такая непутёвая вышла. – Юу-у-улька! – Она взъерошивает мои волосы, как в детстве, когда они были короче… когда они были, как сейчас. Всё время забываю, что у меня теперь другая прическа. И вдруг я замечаю, что мыслей дурных в голове нет. Про Вику и про несчастную любовь. Ну, люблю я её, дуру, куда уже деваться? Что, не жить дальше, не есть не пить, не спать, не мыться, не краситься? Я даже кушать начинаю хотеть от таких размышлений. Мне уже лучше, однозначно лучше. Эта дурацкая больница реально вылечила меня, моё разбитое сердце. Сегодня самый лучший день, наверное, я счастлива. Или это от того, что я хоть кому-то открылась, что я лесбиянка? Надо поскорее всем открыться – так жить намного легче. Стою в очереди у кабинета терапевта. – Саваш, – вызывают меня. Захожу. Старая ворчливая врачиха косо посматривает на меня и бросает: – Раздевайтесь. – До трусов? – переспрашиваю я. Врачиха вновь косится на меня. – Трусы будете снимать в другом кабинете, а здесь пока до трусов. Я неуверенно стягиваю с себя маечку и лифчик. Показываю ей свои сисечки. Она что-то смотри в своём блокноте и щупает их. Потом меня спиной к себе поворачивает и там что-то смотрит. А я стою и мерзну, прикрывая груди руками. Были бы они чуточку ближе друг к дружке, я бы их одной ручкой прикрыла – такие они маленькие. Может, действительно капусту прикладывать, чтобы подросли. Улыбаюсь сама себе. Рост, вес, давление. Какой у меня вес? Так я и сказала! Это слишком интимный вопрос для девушки. А рост – почти метр семьдесят; так, пары сантиметров не хватает, не критично. Это с лихвой компенсируется каблуками, которых у меня полный дом. Обожаю каблучки! Обожаю свои ножки на каблучках! Обожаю колготки! Я вообще такая фетишистка! Снова думаю о Вике, и мне уже не так клёво. Стоит только вспомнить о том, что мы не вместе, и мне сразу становится плохо. В груди прямо болит и ноет. Как бы у меня там опухоль не образовалась. Я вообще жутко боюсь всяких опухолей, и СПИДом боюсь заболеть. И гепатитом. И вообще у меня месячные, я в обморок падала, меня любимая бросила, я волосы подстригла. «Всё хватит уже хандрить!»