Цвет настроения белый (книга 4)

– Юлька! – слышу испуганный крик мамки. А я лежу, и у меня голова кружится – ни встать, ни даже подняться не могу. И, кажется, я лоб расшибла, теперь будет шрам. Чёрт, мне только шрама на лице не хватало! Пытаюсь перевернуться на спину, мамка мне помогает. А я лежу и в потолок смотрю. – Сколько пальцев? – показывает она руку. Я внимательно смотрю и понять не могу, сколько же она мне показывает. – Четыре, два, – говорю. – Четыре или два? – Мамка хватает телефон и набирает номер. – Всё, звоню в «скорую»! – Не надо «скорых». – Я с детства их боюсь: помню, ко мне, ещё мелкой, однажды «скорую» вызвали, так приехал врач и сделал мне укол. А уколов я боюсь. Вот такие воспоминания. Пытаюсь подняться. – Лежи, не вставай, – останавливает меня мамка, но уже поздно. У меня кружится голова, и я падаю вновь. В глазах темно, и круги перед ними. Я устала, так устала! Может, мне отдохнуть. Жёсткий запах нашатыря. Резко прихожу в себя. Я в мамкиной комнате, сижу в кресле. Рядом сидит медик в марлевой повязке, в руках ампулу держит и шприц. – Мам, – испуганно говорю я, глядя на шприц. Я ищу её глазами. А она круги по комнате наворачивает и нервно грызёт ногти. – Закатайте рукав, – говорит медик. Я послушно закатываю рукав. Знаю, что будет колоть, и всё равно делаю, что он говорит. Я чересчур послушная, даже самой противно. Одна из стада баранов. – Сейчас, – говорит доктор и смачивает ватку спиртом. Мажет мне вену на руке. – Мам, – снова жалобно смотрю на неё, чуть не плачу. Я не хочу, чтобы меня кололи. – Отвернитесь, если не переносите вида крови, – говорит доктор. Я отворачиваюсь и смотрю в другую сторону. Быстрее бы, быстрее бы уколол! А он снова ваткой мажет. Да сколько можно мазать?! Что там той ручки, что там той вены. – Всё, – говорит доктор и выбрасывает шприц в специальный контейнер для мусора. А-а-а, это укол был, я даже не почувствовала. Честно говоря, за последние десять лет мне ни одного болезненного укола не сделали, но я их всё равно боюсь и буду бояться. Я ж трусиха. – Повернитесь. – Доктор берёт фонарик и светит мне в глаза, сначала в левый, потом в правый. Мочит ватку каким-то раствором и прикладывает к моему лбу. Значит, лоб я всё-таки разбила. – Что у неё?! – наконец, не выдерживает мать. – Обморок на фоне истощения, – отвечает врач. – Но сейчас сложно что-то сказать, нужно понаблюдаться. – Мне в поликлинику ходить придётся? – Да нет, вы сейчас с нами поедете, ваша мама подписала бумаги на госпитализацию. Смотрю на мамку взглядом собаки, которую отдают в питомник. – Поверь, Юль, так будет лучше. – Она смотрит на врача. – Надеюсь, у неё ничего серьёзного? – испуганно добавляет она. – Пока ничего не могу сказать. Врач встаёт и отходит к окну, а мамка судорожно начинает собирать мои вещи. – Я помогу. – Пытаюсь встать, но чувствую слабость. – Сиди, Юлечка, сиди. – Вижу, как она обо мне волнуется. Чёрт, я опять всё испортила! Всхлипываю, но не плачу, стараюсь не плакать. Когда же всё это закончится? Меня выводят из дому под руки. Я отказалась от того, чтобы меня медики на койке несли, я ещё пока держусь на ногах, только плохо. Пару раз спотыкаюсь, но не падаю. «Ноги не держат», – это страшно. А что, если они в один день откажут, что если я ходить не смогу? Резкое движение, и опять круги перед глазами. Похоже, сейчас я опять упаду. Крепко-крепко хватаюсь за мамку. – Ма-ам, что со мной? – испуганно спрашиваю я. – Истощение, анорексия, врачи пока не знают. – Вот за что люблю мамку: она держится – что бы ни происходило, её не сдвинешь с места. Она – стойкий боец, а я – полная её противоположность. Даже простейших вещей сама не могу. Что толку, что у меня пятёрки в зачётке, если в голове пустота. Зачёты, экзамены, месячные... да что всё в один момент-то так не в тему?! Выходим из подъезда; не хочу, чтобы соседи видели, как санитары меня ведут под руки. Пытаюсь идти сама, пошатываюсь, держусь за мамку, как мамонтёнок из мультика. А она волнуется, я же вижу, как она волнуется, я сама за себя так не волнуюсь. У меня странное ощущение: вроде бы, понимаю, что всё очень плохо, но как-то всё равно пока не доходит. Ну, упала – голова закружилась, с кем не бывает... Зато сейчас я готова вскочить и побежать куда-то. Только, боюсь, не добегу. Сажусь в «скорую», мамка садится рядом и держит меня за руку. – Прокладки, телефон, зарядка, – перечисляю я. Надеюсь, ничего не забыто. – Чистые трусы, полотенце, тапочки, пижама, кружка, ложка… А сама про себя думаю: «Невероятно: я ложусь в больницу! Офигеть! Я же не была там с детства, и воспоминания остались только плохие: больные уколы, неприятные процедуры, и мамы никогда рядом нет. Постоянно нет мамы, я помню: сидела по вечерам в окно глядела и плакала. Помню, мама тогда ко мне не каждый день приходила. А надо было каждый, может, я бы тогда не выросла такой размазнёй. «Скорая» поехала, а я сижу и в окно пялюсь, свой старый район рассматриваю. Никогда не видела его с такого ракурса – из окна «скорой». Мамка на меня смотрит. – Юля, Юля, Юлечка! – чуть не плачет она. – Мам, не плачь, а то я сейчас сама заплачу. – Мне становится так горько, так горько! Нет мне себя не жалко, мне мамку жаль. Она меня так ждала, родила, столько ночей не спала, и всё впустую. Я вся такая никудышная, сплошное разочарование. Боже, за что?! Не могу её видеть. Не хочу её больше разочаровывать. – Мам, ты знаешь... – говорю. Я хочу признаться. Не могу это больше в себе держать. – Что? – переспрашивает мать. Смотрю на неё, в каком она состоянии, и понимаю, что лучше сейчас её не шокировать. Я даже за неё сейчас больше волнуюсь, чем за себя. – Да ничего, говорю, просто… – придумываю отмазку. – Прости, что подстриглась. Ты столько лет за моими волосами ухаживала, а я всё испортила. Мне жаль, мне так жаль! Прости, мамочка! – Обнимаю её и плачу. – Подъезжаем, – говорит врач. – Вам точно кресло не нужно? А то у нас есть. – Я сама могу дойти, – говорю каким-то слишком суровым для себя голосом. Прямо не узнаю себя! «Скорая» останавливается, и мы заходим в приёмный покой. Доктор принимает нас безо всякой очереди. Я сажусь на стульчик, а мама сидит на больничной кушетке, покрытой полиэтиленом (видать, чтобы не обоссали). Вообще вся эта больничная обстановка на меня уже давит. Там при входе двое стояло с такими жуткими перевязками. А что, если меня сейчас так перевяжут. У одного рука, у другого шея – я прямо видела кровь. – На что жалуетесь? – спрашивает доктор. – Потеряла сознание, упала, – говорю. – Какие-нибудь симптомы? Головная боль, зуд?.. – Да нет, вроде… – медлю я с ответом. – Она не ест три дня, – подключается мамка. Хотя её и не спрашивали. – И часто вы сознание теряете? – смотрит на меня доктор и ухмыляется. – Дважды падала, – говорю. – Первый раз оставалась в сознании, второй раз – нет. – Интересная у вас причёска, такая экстравагантная! – говорит врач и кивает на меня. – А проблемы с аппетитом из-за чего? – Ну, - говорю, – у меня сейчас сессия в институте. – Думаю, это существенная причина. – А-а-а, ну тогда понятно: перенервничала, ничего не ела. – И месячные, – полушёпотом добавляю я и в пол смотрю. Доктор что-то записывает. – А ещё её парень бросил, – добавляет мамка. – Ну, м-а-а-ам, – возмущаюсь я. – Ну, хоть врачу, ты всё расскажешь, раз матери родной не говоришь, – не отступает она. – Есть такое? – спрашивает меня врач. – Ну, вроде как. – Смотрю в пол. Не нравится мне этот разговор, ой, не нравится! – А вы регулярно сексом занимались? – продолжается допрос. – К чему это тут? – Возмущённо пялюсь на мамку, не хочу при ней говорить. – Мне нужно знать, чтобы диагноз поставить, – говорит врач и переводит взгляд на маму. – Я вынужден попросить вас выйти. Понимаете? – Зачем? – возмущается она. – Я при тебе не могу отвечать. Чего не понятного-то? – Хорошо, хорошо, Юлечка. – Мама хлопает меня по плечу и без явного желания выходит. Ещё как назло подольше в дверях застывает, так что я говорить не могу. – Ну? – смотрит на меня врач. Я вздыхаю и смотрю ему прямо в глаза. – Да, – отвечаю. У меня заметно учащается дыхание и колотит сердце. – Есть что-то ещё, что вы хотели мне рассказать? – Вот этот взгляд врача, он такой обезоруживающий, как будто это не человек, а машина, и ему можно всё выложить. В конце концов, перед врачом можно раздеться – почему рассказывать нельзя? Смотрю на него – он спокоен, но я волнуюсь, я пока не могу решиться. – Вы занимались защищённым сексом? – подталкивает к разговору врач. – Да. – Из меня приходится тащить по слову раскалёнными щипцами. Ну же, разговори меня, ты умеешь, а то сама я в жизни ничего не скажу! Слишком я закомплексованная. – Вы с кем-то ещё занимались сексом, кроме своего парня? – Вопрос прямо в точку. Как раз то, что нужно. Мне главное сейчас – не сглупить и поскорее ему открыться. Чёрт, как же это сложно! Просто сказать правду. Скажи правду, Юлечка, и будет легче. – Да, – отвечаю, а у самой дыхание перехватывает. Неужели я это всё-таки сказала? – И поэтому ваш парень вас бросил? – Чёрт, он пошёл не в ту степь! – Нет, всё не совсем так… не так, как кажется, – пытаюсь вернуть его в правильное русло. – А с тем, другим парнем вы занимались защищённым сексом? – уточняет врач, глядя в мою карточку. – Не-е-ет, – отвечаю на выдохе; мне трудно дышать. Меня душит. – Тогда вам придётся сдать анализы на ВИЧ и другие венерические заболевания. – Он выписывает мне справку. ВИЧ... Я, как смерти боюсь подобного анализа. В жизни есть только две вещи, которых я боюсь по-настоящему: это смерть и СПИД. Не дай Бог, я заболею СПИДом. Теперь я спать не смогу, пока результаты анализа не узнаю. И всё же я не это хотела сказать. – Думаете, у меня может быть СПИД? – Я испуганно смотрю на врача. – Надеюсь, нет, – ухмыляется он, – но вы же занимались незащищённым сексом. А это главный способ заражения, если не считать инъекционных наркоманов. Мне страшно, меня буквально парализует страх, я готова на что угодно, лишь бы не заболеть СПИДом. Наверное, я ипохондрик. И надеюсь, я правильно понимаю значение этого слова. – Это не всё, – говорю я, пока он выписывает справку. – Вам придётся сообщить о диагнозе обоим своим партнёрам, – продолжает он, не поднимая глаз. Делаю глубокий вздох, пытаюсь успокоиться. Мне страшно, меня ещё этот врач запугал своими разговорами о СПИДе. Сейчас я ещё раз в обморок упаду. – Это не всё, – повторяю я, а на глазах выступают слёзы. Я не плачу, это от волнения или от избытка чувств. Я вообще вся такая чувствительная, аж самой противно! – Был ещё кто-то? – поднимает глаза врач. – Нет-нет, всего двое, – пытаюсь улыбнуться я, но не получается. И куда подевалась моя улыбочка? Ничего не могу, только вздыхать и жаловаться. – Сообщите обоим парням. Не обязательно это делать одновременно. Просто пригласите их сюда по очереди и скажите, что нужно сдать анализы… – Я не даю ему закончить, я слишком долго к этому готовились. – Не два парня, а парень и девушка, – говорю.