Цвет настроения белый (книга 4)

Мама смотрит на меня, и я вижу, что она вот-вот заплачет: – Юль, ну за что ты со мной так? – Мам, не плачь, мамочка не плачь, а то я и сама сейчас заплачу. – Мы обнимаемся. – Поплачьте, поплачьте вместе, может, вам легче станет, – продолжает психолог. – Я могу даже выйти, чтобы вам не мешать. – Нет, не надо, – говорит мать. – Мы уже идём. – Мам, ты не сердишься? – говорю я ей. – Будешь любить меня, как прежде? – Ну конечно, Юлечка, как ты могла такое подумать? – Вижу на её глазах слёзы. – Я так боялась, что ты меня не примешь, так боялась разочаровать тебя! – Вот и я плачу. Мы обнимаемся и плачем. Поднимаемся со своих кресел и идём к двери. Мама меня обнимает и крепко-крепко прижимает к себе. Я себя прямо маленькой чувствую в объятиях мамочки, как в детстве. – Так, – говорит она, когда мы, наконец, выходим. – А теперь рассказывай всё и по порядку. – Думала, ты не спросишь, – отвечаю. – Прости за неожиданность. – Да уж! – говорит она. – Удивила так удивила! Сюрприз так сюрприз! Она то ли улыбается, то ли злится, не поймёшь. – Я просто поняла, что люблю девочек, – говорю. – И бросила Сашку. – И кого ты любишь? – Я люблю Вику. – Ага, – кивает мамка. – Это она тебя… – Она не может подобрать слова. – ...Соблазнила или совратила – как будет правильнее? Чёрт, не могу поверить! – Она отводит глаза. – Мам ну не плачь, ну я жива и здорова, вот я здесь… со мной всё будет в порядке. Всё хорошо. – Так это значит, что внуков я не дождусь, – вздыхает мать. – Да с чего ты решила? Я сама мечтаю о детях. Обещаю, что рожу тебе минимум двоих. Честно-честно, – улыбаюсь я, сверкаю зубками. – От кого? От девок своих? – Ну, ма-ам, ну что ты такое говоришь?! Неужели ты ничего не знаешь об этом. – Я реально удивлена. – Есть искусственное оплодотворение. В конце концов, пару раз переспать с мужчиной я могу, ну ради того, чтобы были детки. Услышав это, мамка улыбается: – Ах, Юля, Юлечка моя! – обнимает она меня. – Мам, не плачь, ну, пожалуйста, не плачь! Ты же не хочешь, чтобы все видели, что ты плачешь? Ну, мам! – Что «мам»? Что «мам»! Думать надо было, когда с этой своей... с Викой. – А при чём тут Вика? Она нормальная, она теперь с Сашкой встречается. – Что?! – удивляется мамка. – Так она у тебя ещё и парня отбила. Мало того что лесбиянкой сделала, так ещё и Сашку себе забрала. Ой, и обвела же она нас с тобой вокруг пальца! – Мам, ну ты опять ничего не понимаешь. – Тогда объясни. – Она готовится слушать. – Я и раньше любила девочек. Я тебе не рассказывала, но у меня в детском лагере была подружка, с которой мы целовались и всё такое. – Что такое это «всё такое»? – Я стесняюсь тебе рассказывать, – густо краснею я. – Ладно, давай без подробностей, – соглашается она. – Так что там с Викой? – Я увидела её и влюбилась. И всё. – Секундное дело, а так может жизнь поменять… – Я её понимаю, но мне куда важнее, чтобы и она меня поняла. Мне сейчас это очень нужно. – Мам, ну пойми, ничего уже не сделаешь. Прими меня такой, какая я есть. Мне так будет проще, тебе так будет проще… – Ой, не знаю… – Ну, пожалуйста, мама! – всхлипываю я. – У меня же никого, кроме тебя, нет. Не оставляй меня сейчас одну – несчастную, брошенную, непонятую. – Не оставлю, Юлечка, не оставлю. – Она гладит меня по голове. +++ Мы сидим в местной столовке. Я кушаю пюрешку с какой-то котлетой, а мамка молчаливо на меня смотрит. Главное, что не осуждающе. Хотя в её взгляде это может читаться как осуждение. Как же мне сейчас нужно её понимание! – Мам, ну поговори со мной, – канючу я. – О чём ты хочешь поговорить? – Не знаю. – Я откусываю кусочек котлеты. Я так давно нормально не ела, что почти отвыкла от еды и быстро насыщаюсь. – Я тоже не знаю, – говорит мать. Она стала другой, какой-то отстранённой. – Мам, ну я же не прокажённая! Ты меня обижаешь своим молчанием, – безуспешно пытаюсь её разговорить. – А ты меня не обижаешь... своим... этим самым? – Чем?! – завожусь я. – Скажи, чём я тебя обидела? Не смотри на меня так осуждающе. – Или это не осуждающий взгляд; что-то я запуталась. – Ладно, – вздыхает она. – Давай поговорим. – Давай, как в старые добрые времена, – улыбаюсь я. – Чёрт! – выпаливает она. – Не знала, что тебя не только от парней, но и от девок оберегать нужно, – качает она головой. – Лучше бы ты беременной оказалась. Я не знаю, как на это реагировать. Я вообще не знаю, как мне с этим жить, да её и долбаная котлета не лезет в горло. Отпиваю немного тёплого компота. – Ты говоришь так, будто я в чём-то виновата. – Поднимаю полные слёз глаза. – Извини, извини меня мамочка, что я не такая, как ты хотела. Едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать. – А я знала, знала, что так будет. Что-то должно было пойти не так. Уж слишком ты идеальная вышла, все тебя любят, всё у тебя выходит, отличница, медалистка, красавица. Знала, что что-то пойдёт не так, – качает она головой. – Ты говоришь так, будто бы я больна или провинилась в чём-то перед тобой. – Мне так тяжело сейчас, а она не понимает. Чёрт, как же мне больно! Вика, как же ты мне сейчас нужна! Прижалась бы к тебе и никогда не отпускала. Мне так не хватает поддержки, так тяжело быть одинокой! Уже и компот в горло не лезет. Так, глядишь, у меня обмороки повторятся. Нужно заставить себя поесть. Запихиваюсь пюрешкой. – А что же это, как не болезнь? Отклонение. – Ну, мам, ну ты же ничего не понимаешь. – Я беру её за руку, пытаюсь до неё достучаться. – Скажи, ну как любовь может быть отклонением? Это же самое прекрасное чувство на свете! – Любовь? – переспрашивает она. – А она вообще есть, эта любовь? – Конечно, – удивляюсь я. – Я сама это испытала. Это – как цунами, против которого ничего нельзя сделать. Это захватывает тебя полностью и управляет твоими мыслями. – А может, попытаешься всё-таки с парнями встречаться? – Вижу, что и у неё глаза на мокром месте. – Вдруг получится. Может, ты просто в себе не разобралась. – Мам, ну зачем ты так… ну что я тебе такого сделала? Ну чего ты пытаешься меня изменять? Неужели ты так ничего и не поняла… – Да поняла я всё! Глупости это! Ну, влюбилась в девочку, мало ли что у вас молодых в голове. Пройдёт это всё, и ты станешь нормальной, – убеждает себя мать. – А если нет? – переспрашиваю я. – Что, если я такой и останусь? Ты что, меня любить перестанешь? – Ну, конечно же, нет, – отвечает мать. – Какой бы ты ни была, ты навсегда останешься моей доченькой, моей Юленькой. – Спасибо мам, спасибо! – Я подсаживаюсь к ней ближе и обнимаю её. Шепчу на ушко: – Люблю тебя, мама. – И я тебя люблю, Юлечка. Вроде бы, она успокоилась, и я немного в норму пришла. И эта новость не так уже довлеет над нами. Я возвращаюсь на своё место и тупо разламываю остатки котлеты вилкой. Не могу больше есть. – Идём? – спрашивает мать и протягивает мне руку. – Идём, – улыбаюсь я. Мы возвращаемся в палату, а мамка спешит на работу. Она же только на полдня отпросилась. Интересно, как ей там будет работаться после таких новостей? Непросто, наверное. Чувствую ли я свою вину? Да не до того мне, самой бы с собой как-то примириться. Лежу на каталке, ворочаюсь. В палату заходит доктор. – Капельница, – монотонно сообщает он. – Что? Опять?! – Я готова разрыдаться. Как же мне надоели эти все уколы, заборы крови и капельницы! Ну сколько же можно меня колоть! – Давайте другую руку, – говорит врач. – Эта исколота. Протягиваю левую руку и плачу – нет, не потому, что больно, просто всё как-то навалилось, а при маме надо было держаться, вот я и не выплакалась. Да меня ещё и колют, мучают в этой проклятой больнице, и Вика давно не звонит, а я так соскучилась (сама о себе не напоминаю, чтобы не надоесть), и месячные дурацкие никак не прекращаются. Когда же всё это кончится? Ну когда?! Сколько ещё можно меня мучить?! Мне так тяжело сейчас, не передать! – Ты же здоровенная дылда, чего ревёшь? – спрашивает доктор. – Меня любимая бросила, меня родители не принимают, у меня рука болит, меня в больнице держат и домой не отпускают. Дайте мне хотя бы порыдать, – всхлипываю я. – Тю-у-у, нашла из-за чего плакать! Слёзы на моих глазах мгновенно пересыхают. – А из-за чего можно плакать? – Умер кто или заболел, а ты молодая, красивая, тебе радоваться нужно, – улыбается врач. – Только не до радости сейчас, – говорю. Ещё и врач не понимает. Неужели весь мир опять против меня? Лежу в палате с тусклым освещением, одна под капельницей. Ни встать, ни куда-то выйти. Отличное место для развития депрессии. Ещё и мамка не поддержала. Я её, конечно, могу понять, а вот почему она меня понять не может? Неужели так сложно было единственной своей любимой доченьке сказать, что она меня любит, что понимает, чтобы я не переживала? А то я изошлась вся на нервах. А может, действительно, ну его это лесбиянство! Стану нормальной, влюблюсь в какого-то парня, буду ему детей рожать. Нет, поймите меня правильно: против детей я как раз не возражаю, но вот секс с парнем вызывает у меня целую кучу вопросов. Не могу, не хочу, и больно. А девушки, они такие мягкие, такие ласковые! Моей «кисулечке» однозначно нужны женские пальчики и язычок. Опять думаю о Вике, забыть не могу о ней. Хватаю телефон и набираю её номер – заблокировано. Чёрт, она же меня в телефоне заблокировала, а разблокировать забыла! Опять я одна-одинёшенька. А так нужен кто-то чтобы был рядом! Через час приходит медсестра и меняет капельницу. Это никогда не закончится, в меня вливают какую-то жидкость литрами, а я даже спросить не могу, что это. Вернее, я кучу раз спрашивала, но так ничего и не поняла. Не разбираюсь я в медицинских терминах. Кроме того, зачем мне это знать? Ну лечат и лечат, главное – что мне полегчало. Ещё через час медсестра вынимает иголку из моей вены, и на той появляется огромная капля крови. Она вытирает её спиртовой ваткой и заклеивает пластырем. – Полежи пока, не вставай, – говорит сестра и уносит капельницу. А куда мне тут вставать? Конечно же, я буду лежать, тут же в больнице и сходить некуда. Поворачиваюсь на бок, только что не плачу – так мне тоскливо и плохо. Никому я не нужна, никому! Засыпаю, вернее, мне кажется, что я сплю, но я по-прежнему нахожусь в сознании, в каком-то сумеречном состоянии то ли сна, то ли бодрствования. Не могу понять, что со мной и чем меня таким накачали. – Юля, – слышу её голос и чувствую чьи-то нежные руки на своей ноге. – Юлечка, ты спишь? Поворачиваюсь, пытаюсь разуть глаза. Передо мной Вика в белом медицинском халате поверх своей блузочки. Она сидит на стульчике, улыбается и держит меня за ножку. – Привет, – шепчет она. – Привет, – слегка прикрываюсь я. Я ведь не накрашена. – Что у тебя с волосами? – спрашивает она. – Подстриглась? – Можно и так сказать. – Чёрт, мои волосы! Нужно было в парикмахерскую сходить, прежде чем в обморок падать. – Мне нравится, – говорит Вика и улыбается. – Правда? – Конечно, – улыбается она ещё шире. Наверное, мне это снится. Это слишком хорошо, чтобы происходить на самом деле. Да это сон, это точно сон. Я сплю.