Цвет настроения белый (книга 4)

Она сжимает пальчики на моей ножке и гладит меня по стопе. – У тебя таки приятные ноги, такие гладенькие, такие мягенькие! Каждый пальчик такой аккуратный! – Она берёт мою ножку двумя руками и продолжает мять. Я чуть не кончаю от этого. Если она их поцелует, я кончу в первый раз в своей жизни. Хотя нет, не в первый. – Тебе, правда, нравится? – переворачиваюсь на спину, так, чтобы не вырвать из её рук свою ножку. Мне так приятно, словами не передать! – Я знаю, что ты помешана на своих ногах, мне Сашка рассказывал. Говорил, ты чуть не кончала, когда он их гладил. – Вика словно читает мои мысли. – Вот решила тебе приятное сделать. – У тебя получилось, – говорю, а про себя кричу: «Потрогай меня ещё где-нибудь, умоляю. Засунь два пальчика в мою «кисуню» и поводи ими там, я готова на что угодно ради этого. «Чуть не забыла, у меня же месячные… Господи, как же я её хочу!» – Вика, – говорю, но она останавливает меня на полуслове. – Юлечка, не начинай, я знаю, что ты меня любишь. – Да, – шепчу я в ответ. – Я знаю, что ты меня хочешь, моя ты хорошая, но пойми уже: между нами никогда ничего не будет… давай просто будем друзьями. Мы можем быть подругами, и не обязательно хотеть друг друга. – Она разминает каждый пальчик на моей ноге, а я, как под гипнозом, даже говорить не могу. Лишь слегка шевелю своей ножкой, тяну носочек. Поцелуй, умоляю, поцелуй её! – Чёрт, Вика, как же я хочу тебя! – качаю головой. – Знаю, – улыбается она мне. – Ничего, ты красивая, ты быстро себе найдёшь девочку. – Думаешь? – Конечно. Если бы я была лесбиянкой, я бы и секунды не сомневалась. Я громко вздыхаю: – Можно мне тебе пошлостей наговорить? – спрашиваю я. – Ты не убежишь? – Давай, только быстро, – улыбается она. Какая же у неё красивая улыбка! – Хочу отлизать тебе, пососать твои «лепесточки», засунуть язычок как можно глубже в твою щёлку. Я мечтаю о тебе. – Мурлыкая, закрываю глаза. – Поцелуй мою ножку, пожалуйста. – Пока никто не видит, – говорит она и нежно прикасается губами к моей щиколотке. – Надеюсь, что от этого я не стану лесбиянкой, – улыбается она. – Обожаю тебя, – шепчу я в ответ. – Я тоже тебя люблю, Юлечка, только немного в другом смысле. Она приближается ко мне и целует меня в щёчку. – Ещё раз ножку поцелуешь? – спрашиваю я и делаю бровки домиком. – Ладно, ты и глухого уговоришь. Кроме того, твои ножки действительно целовать хочется. Она поднимает мою ножку и целует её ещё раз в щиколотку, потом между пальчиками и стопу. Я кончаю, наверно, я уже кончила. Закрываю от удовольствия глаза и улыбаюсь. – Что? Прибалдела? – спрашивает Вика. – Ага, – говорю. – Люблю тебя так, что не могу себя контролировать. – Боже, Юлька, ты такая… такая... романтичная! – улыбается Викуля. – Как бы плохо ты ни ухаживала за мной, но если бы ты была парнем, я бы ни секунды не сомневалась и выбрала бы тебя, а не Сашку. – Ты же говорила, что я навязчива и только отталкиваю тебя своей навязчивостью. Что я не умею вести себя с девушками, что меня любая отошьёт, и я сама себя бы отшила, если бы ко мне так клеились. Вика думает несколько секунд. – Да, – говорит она. – Всё это правда. Но какая же ты миленькая! Тебя прямо так и хочется затискать. Плюшевая девочка! – Спасибо, – говорю. – А ещё ты не строишь из себя жертву… ну, типа, это я у тебя Сашку увела. И вообще ты ни разу не пыталась увести у меня Сашку обратно, хотя знаешь, что он всё ещё не «остыл» к тебе чувствами. Он любит тебя даже сильнее, чем меня. Мне больно это признавать, но это так. – Я знаю, – говорю. – Спасибо, что ты не пытаешься его отбить, что не пытаешься разрушить мою жизнь и моё счастье. – Я же тебя люблю, – отвечаю я. – Именно поэтому я тебе верю. Спасибо тебе, Юленька, спасибо за то, что ты такая, как есть. – Всё это время она держит мою ножку в своих руках и мнёт её. – Да не за что, – улыбаюсь я. – Я вот почему заходила, – вдруг меняет она тему. – Мы скоро с Сашкой уезжаем на море. – А вас долго не будет? – спрашиваю я. – Да нет, – отвечает Вика. – Я тебя очень прошу: не сделай с собой ничего… просто с этими венами ты так меня напугала. – Она кивает на бинты у меня на руке. – Хорошо, я же обещала тебе, что больше себя не порежу. – Ну да… и не скучай тут, лады? – Лады, – отвечаю я. А она встаёт, бережно укрывает мои ножки одеялом и выходит из палаты. А я лишь завороженно смотрю ей вслед. Сердце молчит, оно не знает, что сказать. Закрываю глаза; у меня не остаётся ничего другого, кроме как мечтать о ней. Какая же она хорошая! Терпит все мои чудачества, хочет со мной дружить. То она мне пощёчину влепит, то ножки целует. Она ведь поцеловала меня в щиколотку – это так сексуально, я этого никогда не забуду! Мне хочется себя потрогать. Месячные, ну когда вы уже закончитесь?! Закрываю глаза и вспоминаю, как лежала перед ней абсолютно голая, в каплях воды, и слегка дрожала. Как языком ласкала её «горошинку» и «лепесточки». Помню, какие они нежные. Как это прекрасно! Я помню, как проникала пальчиками в её «кисулю» и как трогала её там в самом интимном месте. Там так мягко, нежно и мокро! Там всё такое чувствительное! Какие-то холмики, сама нежность. А её смазка – это самое сексуальное вещество, которое есть на всём белом свете, даже сексуальнее, чем сперма. Засовывала пальчики в неё, насколько хватает длины, и там легонько ими поглаживала. Её «кисуня» – это целый огромный мир, она расходится там в две стороны. Господи, как же я её хочу! Инстинктивно шевелю пальцами, как я это делала тогда и высовываю язычок от возбуждения. Вспоминаю, как лизала и ласкала её юное тело. Это же так естественно! Мечтаю сделать ей кунилингус, а себе я и подрочить могу после этого или одновременно. Я неприхотлива. Чёртовы месячные, даже дрочить нельзя! Облизываю свои пальцы, как будто они только что были в её «кисуле». Нюхаю их, пытаюсь почувствовать отголоски того непередаваемого аромата смазки. А ведь он казался мне когда-то неприятным и даже отталкивающим. А сейчас я готова на что угодно ради него. «Вика, трахни меня, пожалуйста, умоляю тебя! Дай отлизать, доставить тебе удовольствие. Такого ты ни с одним парнем не испытаешь. Я клянусь!» Трогаю пальчиками свою «горошинку» – больше нет сил сдерживаться. Я и так слишком долго без секса и без мастурбации, а мне это регулярно нужно. С моей-то сексуальностью пару раз в день не реже, а лучше чаще. И трахаться, и сосать и лизать. И ножки целовать, и всё, всё, всё. Заходит молоденькая медсестричка. А я бы и ей отлизала. Мне уже всё равно, лишь бы девочка, лишь бы у неё была «киска». Я с ума сошла. А как же любовь, как же чувства? Нельзя просто так спать с кем хочется. Для начала нужно полюбить, и иначе никак. А спать со всеми подряд – это мерзко. – Саваш, на кровь, – говорит она. Я неохотно поднимаюсь и ковыляю за ней в манипуляционный кабинет. Опять колют мой пальчик. Когда же они оставят меня в покое? Возвращаюсь в палату, накрываюсь с головой одеялом, пытаюсь уснуть, но не сплю. Какое-то пограничное состояние. Сон – не сон. Эсэмэска. Открываю и читаю. Она от мамки! Интересно, что там? «Юленька, ну как ты, солнышко?» «Всё нормально, мам», – отвечаю я. Странно, она никогда не писала мне эсэмэсок. Что-то случилось? «Я говорила с врачом. День-два и мы тебя забираем». «Забирайте» – И смайлик. Так приятно с кем-то переписываться – не говорить, а именно переписываться. Обожаю эсэмэски. В них, что ли, больше души, чем в обычных разговорах. Вообще в тексте чувствуется какая-то особая магия. Не всё можно сказать, кое-что лучше прочитать или написать. Но я бы не хотела быть глухонемой и только переписываться. Болтать я тоже люблю, во всем есть свои плюсы. «А чего ты пишешь, а не позвонила?» – спрашиваю я. «Тебе сейчас позвонить?» «Не надо». «Вот и я так подумала». Несколько раз глубоко вздыхаю, как будто готовлюсь сказать что-то очень важное. «Мам, скажи что-нибудь». «Что-нибудь и смайлик», – присылает она. «Ты же понимаешь, о чём я тебя прошу. Скажи что-нибудь о том, что ты сегодня узнала. Мне очень нужна твоя поддержка. Мне сейчас так одиноко! Я сижу и плачу». «Не плачь, Юленька… давай позвоню». «Нет, не звони. Напиши. Пожалуйста, напиши… прошу». – Не знаю, что ещё писать. «Люблю тебя, Юленька, а насчёт остального – это твоё право решать. Это твоя жизнь». «Спасибо, мамочка… но я хотела бы «услышать» что-то более конкретное». «Например?» «Ну, обругай меня, хотя бы наори… Я же вижу, что не всё в порядке. Я же чувствую это». «Ты права, но тебе сейчас тяжело, и я не хочу на тебя орать». «Люблю тебя, мама». «Люблю тебя, Юлька». – И смайлик в виде сердечка». Откладываю телефон. Как же мне не хватает поддержки! Ничего так не нужно, как парочка тёплых слов. Я такая, как есть, и любить меня следует именно такой. Не вымышленную, идеальную Юлю, а коротко остриженную, всё время ноющую лесбиянку, которой я, по сути, и являюсь. И это будет в сто раз ценнее для меня, чем любые слова. Хочу, чтобы во мне любили всё-всё без остатка, чтобы кто-то обожал меня именно за то, кем я являюсь, а не за то, кем я, по его мнению, могла бы быть. Закрываю глаза – не спится. Да что ж такое?! Долго ворочаюсь в кровати, всё никак не могу уснуть. Всё никак не могу заставить себя не думать, ещё и колют постоянно эту бедную Юлечку. Чего им всем от меня надо? Обед и ужин. Каждый раз приходит медсестра, как будто её спецом за мной посылают, чтобы наблюдала за тем, как я ем. Я у них в каком-то списке – типа анорексичка или что-то в этом роде. Слава Богу, ко мне в палату ещё никого не подселили. Вообще больничка полупустая стоит, даже непривычно как-то. А то все жалуются, что больницы у нас переполненные, а тут я одна в палате на четыре койки. Уже темнеет, а я всё лежу в постели и не могу уснуть. А может, всё-таки оторвать задницу от кровати и прогуляться по больничке. В конце концов, я же не на капельнице, да и следов на венах почти не осталось. Снимаю бинты и заклеиваю пластырем ранку на запястье. Выхожу. В коридоре прохладно, холодный гранит тянет тепло. Вон сиделка моет пол – конечно, это же больница здесь должно быть постоянно чисто. В нос бьёт тошнотворный запах хлорки. Проскальзываю мимо неё. В коридорах темно, лишь из палат слепит яркий белый свет. Здесь так таинственно, будто я попала в сказочное выдуманное место. А может, выйти на улицу, там должно быть тепло, на дворе конец мая, как-никак. Надеюсь, меня выпустят.