Ave, Caesar!

      Ночь тянулась непозволительно долго, а Виктория ни на секунду не сомкнула глаз. Стоило ей остаться наедине с собой, как тревожные мысли одолели её, заставив представить наихудшие варианты исхода завтрашнего боя. После этого она провела всю ночь, уткнувшись взглядом в потолок. Утром её сопроводили в Колизей, где Виктория коротала несколько часов за решёткой. А ведь ещё вчера все эти камеры были заполнены грязными, грубыми, мужчинами, которых принуждали развлекать публику. Но уже сегодня она сидела средь этих железных прутьев одна.       Каждый житель Рима, оповещённый о показательном выступлении вчерашней победительницы, чьё имя не сходило с уст людей последние сутки, спешил в амфитеатр к обеду с надеждами на грандиозное зрелище. Колизей быстро наполнялся волнительным гамом, пока организаторы и участники готовились к началу игр. Звуки оживлённой толпы над каменным потолком Виктория, сидящая на полу в своей клетке и отстранённо смотрящая в стену, слушала уже около получаса, пока здесь не появился стражник и не отвёл девушку на оружейный склад. Ну надо же! А она уже было подумала, что на арену её решили выпустить без экипировки, чтоб уж наверняка задушить все её шансы на победу.       Считала ли Виктория возможными заговоры против неё на этом поединке? Считала. И больше всего в своих предположениях её огорчало то, что и сам Коммод может быть заинтересован в её проигрыше. Если ей станет известно, что это правда, позор, который она будет испытывать, растопчет её чувства. Она просто обязана победить сегодня! Назло всем, кто не верит в неё! Хотя бы ради своего учителя.       Викторию привели в большое помещение, уставленное и увешанное разнообразными доспехами и оружием на любой вкус, и попросили приготовиться к выходу на арену. Но тут она была не одна: в арсенале её встречали десять лиц, впившихся в неё любопытными взглядами. Это были её сегодняшние соперники – крупные мускулистые мужчины с налитыми кровью глазами, затачивающие свои клинки или натирающие доспехи до блеска. Они ещё даже не успели ступить на арену, а эти громилы уже таращились на Викторию, как хищники, высматривающие жертву из-за кустов.       Не обращая на них внимания, девушка прошла внутрь и встала у стены с доспехами. Даже стоя спиной к этим мужчинам, она чувствовала, как они все дружно прожигают в ней дырки своими тяжёлыми уничтожающими взглядами. Они следили буквально за каждым её движением оценивающими высокомерными взглядами и не роняли ни звука. И скоро Виктория начала нервничать.       – Слушайте, – она обернулась и обратилась к гладиаторам, – вовсе не обязательно пытаться вывести меня из игры ещё до начала боя. Может, хотя бы попытаетесь сделать вид, что не хотите сейчас выпустить мне всю кровь?       Реакции с их стороны поступило ровным счётом нисколько: их каменные лица неизменно были уставлены на неё без единой дрогнувшей мимической мышцы, и каждый из них при этом не переставал подготавливать своё снаряжение. Да о чём можно разговаривать с людьми, чья работа – убивать на потеху публике! У них у всех наверняка одна клетка мозга на десятерых, так подумала Виктория, закатив глаза и вздохнув. Она всё-таки решила ограничиться лишь делом, а не бесполезными попытками найти общий язык с теми, кто жаждет её убить.       Недолго выбирая, Виктория сняла приглянувшийся ей доспех, осмотрела его, прикинув размер, и надела его поверх своих скромных одежд. Затем она выбирала среди мечей самый равновесный во всех позициях и с максимально удобной рукоятью. Среди щитов она искала самый увесистый, чтобы один удар таким щитом мог валить с ног. И кинжалы – она подвязала на нательные ремни четыре незаметных стилета. Сегодня она не могла выйти на ране с наспех схваченным оружием, поэтому к вопросу выбора подошла очень скрупулёзно.       Гладиаторы смотрели на процесс её сбора с немыми насмешками, каждым своим взглядом, вздохом и движением выказывая пренебрежение. Виктории не было никакого дела до этого, пока один из гладиаторов вдруг не нарушил так умело выстроенную ими раздражающую тишину.       – Эй, женщина, послушай, – обратился он к Виктории тяжёлым брутальным басом, поднявшись со скамьи. – Я три года сражаюсь на этой арене, и поверь мне, здесь победа не принадлежит тому, к чьим рукам и ногам прицеплено столько ножей. Здесь побеждает тот, на чьей стороне зрители.       – Ничего себе, вы, оказывается, говорящие! – съязвила девушка, даже не оборачиваясь к нему и спокойно продолжая выбирать себе шлем. Но вдруг она почувствовала присутствие этого мужчины прямо за своей спиной, когда на неё упала его огромная тень.       – Тебе не победить нас всех вместе. Даже кого-то одного из нас. Надеюсь, ты это понимаешь и осознаёшь, что, выйдя сегодня на ту арену, ты навсегда останешься там, а твоё имя раствориться в воздухе.       Резким движением вытащив нужный ей шлем из-под завалов железа, Виктория молниеносно обернулась к незнакомцу, упёрлась в него жгучим взглядом, в котором пылала едва сдержанная неистовость, рассмотрела его лицо повнимательней и нарочито мягко, даже выдавив из себя что-то вроде ухмылки, произнесла:       – Посмотрим, дорогуша.       У неё было всё необходимое, чтобы заставить этих заносчивых мужчин, окрещённых лучшими гладиаторами самого Колизея, пожалеть о том, что недооценили её и позволили себе грубость. Виктория больше не желала тут оставаться, поэтому полностью экипированная она покинула арсенал. Она точно знала, каждый из них пожалеет. Каждый из них будет вымаливать у неё пощаду. И им будет даровано её самое милосердное прощение – смерть.       Всю жизнь Виктория терпела насмешки над собой из-за несоответствия её пола её любимому делу. Сегодня всё это раз и навсегда закончится. Больше ни один самоуверенный мужчина не посмотрит на неё свысока, не бросит обидных слов, не попытается сломить её дух. И пусть жители Рима и сам цезарь засвидетельствуют момент рождения сильнейшей воительницы.       Трибуны гудели. В зрительных рядах не осталось ни одного свободного места, яблоку было негде упасть. Близился час открытия сегодняшних игр.       Император Коммод прибыл в свою ложу незадолго до начала вместе со своей семьёй: красавицей-сестрой Луциллой и её восьмилетним сыном Луцием. Прежде чем усесться на свой подий, цезарь встал у парапета и поприветствовал жителей Рима и организаторов игр высоко поднятой над головой раскрытой ладонью. У него сегодня были особенные настроения, он ждал от этого боя чего-то невероятного и искренне надеялся быть удивлённым. Коммод и сам не ведал, какой исход ему нужен: хотел он проучить заносчивую простолюдинку и увидеть, как она падёт, сражённая своими амбициями, или же ему куда больше хотелось заполучить под свой контроль эти амбиции и направить их в нужное русло? Он планировал решить это, наблюдая за действиями гладиаторши на арене.       Прислушиваясь к оживлённым людским разговорам вокруг, любопытный Луций вдруг спросил императора:       – Дядя, а разве женщины могут становиться воинами?       – Сегодня мы это и узнаем, – мягко улыбнувшись, ответил ему Коммод, потрепав мальчишку по голове.       В императорскую ложу с первого зрительного яруса спустился сенатор Гай и прошёл к правителю, обеспокоенный абсурдностью происходящего. Ни один член совета не понимал, для чего и зачем сегодня устроен этот показательный бой, и каждый из сенаторов задавался вопросом, как долго император собирается играть в эти игры. Именно после обсуждения этого со своими коллегами Гай и заявился к Коммоду, пока ещё не был дан старт играм.       – Прощу прощения, цезарь, но я здесь, чтобы передать Вам волю Сената, – сообщил он, встав подле Его Величества. – Мы все желаем верить, что Вы одумаетесь и не станете принимать решения, которые приведут к непоправимым последствиям для всего аппарата управления. При всём уважении, это самый глупый Ваш шаг за то недолгое время, что Вы правите.       Коммод решил сейчас не обращать внимания на очередную попытку Сената оскорбить его действия и усмехнулся, вновь удивлённый взволнованностью своих сенаторов:       – Ох, как же сильно она Вас покоробила. Боюсь даже представить, с каким трудом сенаторам придётся сдерживать свои порывы перечить мне, когда кто-то настолько сильный, как эта девушка, окажется в рядах преторианской гвардии.       – Если окажется, – настаивал Гай не без тяжкого вздоха. – Быть может, Вы хотя бы не станете так рисковать положением и авторитетом своей гвардии? Преторианцы издавна славились выходцами из знатных родов или титулованными воинами, прославившими своё имя во множестве сражений. Но девица с арены, которая наверняка и войны-то настоящей не видела... Раз она Вам так понравилась и Вы хотите задействовать её... вероятно, талант, то оставьте её в Колизее. Народ будет благодарен Вам за такой щедрый подарок, как впечатляющий гладиатор. Ещё и женщина! Представьте только, сколько новых зрелищ можно будет придумать с её участием.       Голос старейшины так и звенел нарочитой услужливостью. Мужчина всеми силами пытался отговорить императора воплощать в действие данное девушке обещание и предложить ему альтернативный выход из положения. Но цезарю все его предложения были не нужны.       – Сенатор Гай, – произнёс он, и губы его слегка дрогнули в едва сдерживаемой ухмылке, – напомните-ка мне, мы ведь с вами живём в империи?       – Конечно, – ответил мужчина, немного сбитый с толку неуместным вопросом.       – А скажите мне, сенатор, кто правит империей?       – Цезарь.       – А кто цезарь? – голос Коммода чуть снизился, и он теперь уже без улыбки взглянул на сенатора. Тот замялся с ответом, сражённый интонацией правителя и понявший смысл задаваемых им вопросов, и император ответил на собственный вопрос: – Я цезарь. И только мне решать, как поступать с теми, кто выходит на эту арену. Я надеюсь, Вы это уяснили, сенатор.       Сквозь скрежет зубов Гай выдавил и себя виноватую полуулыбку и с лёгким поклоном поспешил удалиться из императорской ложи.       Члены Сената точно будут не в восторге от провалившейся попытки предотвратить самое худшее. Ведь у Коммода не было как таковых последователей: народ относился к нему лояльно лишь из-за возобновлённых гладиаторских боёв, сенаторы не признавали в нём истинного наследника престола и не одобряли его методы управления, а преторианцы, хоть и защищали императора, но не отличались особенной преданностью. Такой, о какой заявила вчера одна девушка с самой известной арены Римской империи. Вот, чего на самом деле так испугались сенаторы, – возможности появления у Коммода вдохновительницы и сильной защитницы, яростно преданной своему императору, как никто иной.       Горны известили о начале представления тремя тягучими сигналами, и сердце Виктории, что стояла под ареной на лестнице перед вратами, замерло. А когда из того яркого солнечного света, что оставлял в проёме между вратами лишь слепящее белое свечение, начал раздаваться торжественный голос ведущего, по коже девушки побежал холодок. Каждой клеточкой своего тела она чувствовала неотвратимость сражения. Теперь ей остаётся лишь подняться к свету и раствориться в нём.       Первыми на арену поднялись десять «могучих мужей, чьи имена уже не первый год не сходят с уст почтенного зрителя», как их объявил ведущий игр. Известных гладиаторов встречали достойными аплодисментами. И скоро Виктория услышала, как к выходу зовут её:       – А теперь – та, ради которой мы все сегодня собрались здесь! Сегодня этим бравым воинам бросит вызов воительница, что вчера покорила ваши сердца. Амазонка в облике простой смертной женщины! Дева, носящая имя самой богини победы! В свой меч она вложила любовь и преданность и выйдет сюда, чтобы доказать нам всем свою доблесть. Встречайте – Виктория!       Она ступала вверх по лестнице к открывающимся перед ней вратам. Она слышала гул толпы всё громче и громче, а сердце её не переставало трепетать. Виктория чувствовала, волнение отступает, она не боится. В её руках – сила тысячи армий, в её сердце – вера в себя, а в её голове – голос наставника, призывающий никогда не сдаваться.       Девушка ступила на жёлтый песок арены, и Колизей искупал её в овациях. Трибуны приветствовали гладиаторшу в стократ возросшими рукоплесканиями и свистом. Зрители не стеснялись показывать, как поддерживают Викторию, а у той от такого количества внимания к себе чуть было не закружилась голова. Она двигалась к центру уверенной походкой, оглядывая оживлённые трибуны, и скоро встала напротив хаотично выстроившихся гладиаторов. Губы непроизвольно сами собой растягивались в улыбку под выкрики её имени, что скандировала публика.       – Значит, – она краем глаза взглянула на мужчину, с которым разговаривала в арсенале, – говоришь, побеждает тот, на чьей стороне зритель?..       Девушка круто развернулась к трибунам, сделала шаг вперёд и раскинула руки в стороны. Зрители пуще прежнего взорвались восторгом, многие даже повскакивали со своих мест. Виктории казалось, будто она способна управлять этими людьми. Она подняла щит, и трибуны по левую руку от неё взревели, подняла меч – взревели трибуны по правую руку от неё. Невероятное чувство превосходства, какое она никогда не испытывала!       Раздражённые гладиаторы едва терпели, чтобы не начать кромсать эту девушку ещё до стартового сигнала. Все как один они хором произнесли традиционные слова, обращённые к цезарю: «Идущие на смерть приветствуют тебя!». Виктория этого говорить не стала, потому что не признавала свою смерть итогом сегодняшнего состязания ни при каких обстоятельствах. Вместо этого от неё прозвучало авторское: «Приветствую великого цезаря и даю клятву, что во имя Его Величества ни за что сегодня не умру!».       Удар в гонг, ознаменовавший начало боя, сотряс стены Колизея и эхом покатился по трибунам. Зрители затаили дыхание в томительном ожидании и впились глазами в гладиаторов на арене. Сейчас начнётся – сейчас прольётся кровь. И кто же станет первым?       Мужчины окружили единственную девушку, приготовившись взять лидерство в этой битве. Работать в команде и объединяться против неё они не планировали, однако решили действовать слажено в самом начале. В конце концов, каждый из них имел неистовое желание самолично прикончить эту выскочку на глазах ошибочно полюбившей её публики. Виктория в свою очередь не робела и пристально следила за их движениями. Её чувства обострились до предела, ей казалось, будто она слышит дыхание каждого своего противника.       Один вышел вперёд, остальные пока держались наблюдателями. Мужчина похрустел шеей, размял плечи, одарил девушку смертоносным взглядом и встал в боевую стойку под своё тихое рычание. Но Виктория не дала ему и шагу к ней ступить. В мгновение ока она оказалась в незначительной близости к осмелившемуся выйти против неё бойцу. Налету бросив на землю меч и щит, юркая девушка запрыгнула на плечи противника, крепко обхватила ногами его шею и без колебаний свернула её. Затем она спрыгнула, вновь вооружилась и выпрямилась перед слегка ошарашенными лицами оставшихся противников. Всё произошло так стремительно, что никто из них не успел даже подумать что-либо предпринять. На секунду их поразило оцепенение.       Тишина, охватившая амфитеатр на минуту, вмиг рухнула под жадные крики толпы и рёв бросившихся в атаку гладиаторов. Не мешкая ни секунды, Виктория прокрутилась вокруг себя и подняла столб пыли, да такой, что гладиаторы потеряли из виду не только её, но и друг друга. Из этой песчаной завесы начали раздаваться предсмертные вопли и звуки рвущейся плоти. Пятеро гладиаторов смогли встать спина к спине, они нервно смотрели в облако из песка в предвкушении нападения. Пыль быстро осела, и из её лёгкого марева, медленно растворяющегося в воздухе, прямо на них, точно тигрица в прыжке, летела разъярённая девушка. Удар её меча пришёлся бы в голову того самого чересчур разговорчивого гладиатора из оружейной, но он сиюминутно прикрылся щитом.       Этот удар положил начало яростному бою, в котором одна девушка отбивалась от пятерых мужчин. Причём, отбивалась с блестящим успехом. Виктория отражала всех их атаки. Ни один меч, ни один щит, ни одна секира, ни одна кистень не задели её за последующие несколько минут боя. Лязг меча о меч, оттеснение, удар щитом, блок, удары мечом один за другим, словно в безвольном бреду... Виктория не останавливалась ни на секунду. Зрители не могли уловить молниеносные движения её танца, неожиданные изгибы её тела и музыку её меча. Она была точно искра: неуловимая, быстрая, восхищающая, приковывающая к себе все взгляды.       Отразив прямую атаку противника, Виктория нанесла несколько ударов мечом, попадая лишь по клинку умелого бойца, в итоге отбросив его почти к окраине арены. Он выставил вперёд щит и понёсся к ней на таран. Почувствовав приближающихся к ней со спины двух других противников, девушка сию секунду придумала трюк. Она рванула навстречу таранящему её гладиатору, запрыгнула на его щит, оттолкнулась от него ногами и, сделав сальто в воздухе, приземлилась на ноги за спинами тех, кто ещё пару секунд назад находились за её спиной. Один умелый взмах меча – два окровавленных тела. Затем рывок к сбитому с ног гладиатору, выбитый из его рук щит, и вот Виктория вогнала свой клинок ему в живот, пропустила насквозь, вынула и ногой оттолкнула от себя бездыханное тело поверженного.       Их осталось всего трое на арене: только разогревшаяся Виктория и два гладиатора, которые за время сражения с необузданной девой, неожиданно осознали, что её нужно воспринимать куда серьёзнее, чем простого бойца, а потому начали думать головой, прежде чем слепо бросаться на неё с мечом наперевес. Её навыки поражали. Таким акробатическим трюкам не учили в имперской армии, этот стиль сражения явно был варварским. Тем не менее, зрителя восхищал этот неизвестный стиль боя. Да и Викторию не заботило то, как она сражается, главное – это помогает ей одерживать победу. Она почти чувствовала её сладкий привкус во рту. Оппоненты были растеряны и насторожены, ей нравилось смотреть, как они обходят её по кругу, отчаянно выстраивая стратегию нападения. Пускай бросаются на неё, как голодные стервятники, пускай кричат, словно раненные волки, пускай бьются изо всех сил – никто её не остановит! Ведь сегодня за ней стоит весь Колизей. За ней стоит сам император.       «Она просто невероятная!» – так думали все, кто наблюдал этот фееричный бой, включая и самого правителя. Коммод просто не мог поверить в увиденное, ведь он никогда ещё не знал такого необычного мастерства. Где же она всему этому научилась? А представляя, какую досаду испытывают сенаторы, глядя на то, как Виктория вырывает себе победу, цезарю и впрямь становилось непомерно радостно, и он неприкрыто улыбался.       Луций громко восхищённо восклицал, уже стоя у самого парапета, чтобы лучше рассматривать движения отважной воительницы. А Луцилла взирала на гладиаторшу с трепетным ужасом и некоторой настороженностью. Женщине были абсолютно не понятны мотивы этой пугающе сильной девушки. Ещё бы – она заявилась в один день, выжила в кровавой бане на арене и заявила цезарю, что хочет служить ему! Всё это вызывало в сердце сестры императора слишком много сомнений и неприятных доводов.       – Её сила так ослепила тебя, брат, что ты не можешь порассуждать критически насчёт этой девушки, – решилась сказать она, наблюдая, как глаза Коммода блестят при взгляде на пылающую деву на арене.       – Не понимаю, о чём ты, – тот неохотно отвлёкся от боя и нахмурил лоб.       – Разве не странно то, как неожиданно она появилась и отчаянно борется за право служить в твоей личной гвардии? А вдруг её кто-то подослал к тебе? Кто-то из твоих недругов.       – А тебя что, тоже так удивляет, что кто-то способен быть так предан мне? Ты считаешь, дорогая сестра, что я не достоин такого отношения?       – Я не это имела в виду, – спокойно ответила Луцилла, отводя слегка измотанный взгляд от брата. – Твои сенаторы тебе не враги, ты сам вообразил себе это. Прислушайся к их совету и попробуй пока оставить девицу в Колизее. Понаблюдай за ней и убедись, что она действительно достойна тебя.       Коммод всегда принимал советы сестры и опирался на них в принятии решений. Можно сказать, она была его единственным советником, к кому он действительно прислушивался. Но в последнее время даже Луцилла порой казалась ему неверной. Её предостережение он уловил лишь как попытку сбить его с толку, но, несмотря на это, слова сестры посеяли в нём сомнения. Он перевёл взгляд на сражающуюся Викторию и задался вопросом: а кто она вообще такая?       Виктория знала, что два оставшихся противника её уже изучили, и далее сражение уже вряд ли дастся ей так же легко. Именно сейчас начнётся самая тяжёлая часть её выступления. Именно здесь ей предстоит выложиться на полную, чтобы выжить. Но она слышала своё имя, воодушевлённо срывающееся с губ пятидесяти тысяч зрителей, и это придавало ей уверенности, словно она сражается не одна.       Сперва она уклонилась от непредугаданной атаки парня с секирой. После её быстрой подножки, мужчина оказался на земле. Но, как только Виктория схватилась за меч и практически занесла его над соперником, она получила тяжёлый удар шитом прямо в спину от «говорящего парня». Улетев вперёд, девушка перекатилась через голову и, не теряя равновесия, присела на колено. Тут же прямо перед её лицом просвистело остриё меча, от которого она еле успела увернуться лихим броском назад. Битва становилась всё интересней, всё опасней.       Следующие минут десять зрители практически ничего не могли разглядеть: гладиаторы крутились, прыгали, махали руками и ногами в неистовом вихре, вздымая вокруг себя песок, атаковали и защищались, словно обезумевшие. Звон стали не смолкал ни на секунду. Лидерство не доставалось никому, пока «болтун» не сумел выбить из рук Виктории меч, а следом – обездвижить её захватом шеи, предоставляя «секире» шанс нанести серьёзный удар по сопернице. Но Виктория отпружинила от земли и оттолкнула подходящего к ней спереди противника ногами, а стоящего за спиной и не дающего ей спокойно двигаться мужчину она с громогласным рёвом перекинула через себя. Он оказался тяжелее, чем она думала. Виктория непростительно ошиблась, дав себе волю действий, ведь теперь её плечевые суставы заныли и слегка онемели. Позволив себе на секунду отвлечься, чтобы размять потянутые связки, Виктория получила удар рукоятью меча меж лопаток. Падение на землю и последующие уклонения от летящей в голову секиры, а затем с другой стороны – меча дали вскочившей на ноги Виктории понять, что бой незаметно отнимает у неё силы. Она измотана, её дыхание тяжелеет, а противник начинает чувствовать своё преимущество. «Как бы ни так!» – крича в сердцах, она снова и снова бросалась на соперников.       Дальше трибуны наблюдали медленное падение своей фаворитки. Виктория всё чаще пропускала удары, получала ранения, теряла равновесие, лишилась шлема и уже больше не атаковала, а защищалась и отступала. Из разбитого локтём носа по губам текла кровь. Пора заканчивать этот бой на троих. Она должна уже остаться один на один с кем-то из них. Она уже должна победить!       Виктория оказалась окружена: спереди на неё с мечом грозился напасть «болтун», а «секира» оставался в нескольких шагах от неё, выжидая удобный момент для слепой атаки.       – Пора спать, малыш, – тихо прорычала Виктория, думая о нём.       Одним движением ноги она подняла песок в воздух, и он попал в глаза нападающему на неё мужчине, а затем молниеносно развернулась и со всей силы запустила свой щит, как вращающийся диск, во второго гладиатора. Песок остановил «болтуна» на какое-то время, а после он наблюдал, как его соперница стоит рядом с разрубленным напополам телом его товарища и поднимает свой окровавленный щит.       Наконец-то – схватка один на один!       Публика уже не могла ждать, когда же в жёлтом круге арены останется лишь один, и жадно скандировала «Убей! Убей! Убей!», наблюдая финальную стадию боя. Разум Виктории медленно туманился преднамеренным ощущением уже взятой ею победы, и она начала опрометчиво оступаться. Её удары стали хаотичными, а движения неосторожными. За эти несколько минут сражения она получила глубокий порез на плече, прямой удар гранью щита под рёбра и отсечённую прядь волос. Победа уже не казалось ей такой близкой. Более того – девушка со страхом для себя теперь видела лишь расплывчатый силуэт победы где-то далеко в пыли из песка. До неё уже не достать, просто вытянув вперёд руку.       Гладиатор недооценил Викторию, а Виктория недооценила гладиатора. Именно поэтому оба были вымотаны и сражались на последних силах. Для Виктории всё не могло закончиться проигрышем, она пришла сюда не для этого. Она прошла через столько трудностей, она сохранила память и осталась верна своему обещанию, она всё преодолела и оказалась на этой арене. Чтобы в решающий момент своего показательного боя почувствовать, как защемило сердце, и попасть под атаку противника. Земля ушла из-под ног, и Виктория оказалась на спине. Гладиатор встал над ней, наступив на обе её руки, обхватил свой меч двумя руками и направил его остриём вниз прямо над грудью девушки. Та секунда, которая потребовалась мужчине, чтобы замахнуться, прогнала в голове обездвиженной девушки всё, ради чего она жила вплоть до этого момента. Виктория закрыла глаза, проглатывая обиду. Она не в силах пошевелиться, да и не успеет что-либо сделать – всё потеряно. Что ж, крайне не приятный у неё получился конец.       Не успел гладиатор пронзить грудь воительницы мечом, как по всей арене прокатился срывающийся в крик голос цезаря:       – Стоп!!!       Этот вопль привлёк внимание всех и каждого. Сию минуту над Колизеем повисла мёртвая тишина, и десятки тысяч взглядов оказались прикованы к императорской ложе. Сердце Виктории замерло, а из глаз, устремлённых в сторону правителя, успела сорваться замершая секунду назад слеза. Коммод не мог принять факт проигрыша Виктории, ведь он поверил в неё, дал ей шанс проявить себя и доказать свою силу. И она доказала ему, а больше никому и не надо. Именно поэтому он не собирался позволить ей умереть на этой арене.       Гладиаторские бои славились традицией: если цезарь наблюдает за боем, то он может взять на себя право решать, умереть поверженному или остаться жить. Коммод вытянул вперёд правую руку с отставленным в сторону большим пальцем. Решение давалось ему нелегко из-за смешанных чувств: то ли страх его обуял, то ли разочарование; то ли желание спасти отважную девушку, успевшую подарить ему надежду, то ли убеждённость о невмешательстве. Гладиаторы с замиранием сердца смотрели на перст императора. Зрители взорвались криками «Пощады» Пощады!», и отголоски их гомона шумом встали в и без того звенящей от напряжения голове Виктории.       «Я что... проиграла? – думала она с ужасом, впившись остекленевшим взглядом в зависший над нею меч. – Я... не смогла доказать свою силу? Но ведь я была несравнима, зрители были на моей стороне. Император во мне разочарован. Он прикажет лишить меня жизни. Я умру здесь. Я... Нет! Если и умирать, то не от руки того, кто ни во что меня не ставит!»       Её сердце не смирилось с поражением. Время было дано ей, чтобы склонить победу на свою сторону, и Виктория, воспользовавшись данным ей шансом, сильно ударила ногой в пах потерявшего бдительность гладиатора. Он взревел, выронил из рук меч, сошёл с её рук и попятился назад, схватившись за поражённую область. Виктория вскочила на ноги и набрала в лёгкие побольше воздуха. Более она ни на секунду не позволит этому мужлану довлеть над ней. Всё кончится. Сейчас!       Публика охнула, а цезарь растерялся, ведь его вердикт впервые оставили без ожидания и проигнорировали. Но вместо того, чтобы недовольно нахмуриться и громко приказать остановить бой, он сильнее опёрся на парапет, выгибаясь вперёд, чтобы лучше рассмотреть происходящее.       Отныне никакой пощады, никаких ограничений, никаких раздумий. Есть только её цель, есть лишь победа, которую Виктория возьмёт себе прямо сейчас. Она не подняла меча, не подняла щита – в ход шли лишь руки, ноги, голова. Подарив гладиатору размашистый удар кулаком в челюсть справа, потом – слева, Виктория быстро подлетела к нему, сбила с головы шлем и ударила лбом в лоб. Больше она не даст ему ни секунды. Удар коленом в живот, локтём – в спину, снова коленом – под подбородок. Она перестала думать о каких-либо рамках, ей хотелось только бить, и бить до крови, до хруста костей. Никто не смеет заносить над ней меч. Никто не смеет покушаться на её жизнь.       Та, кто вспрыгнула на ноги после приостановки боя, уже не была той хладнокровной, слегка высокомерной воительницей, с которой гладиатор сражался в первой половине поединка. Её глаза налились кровью, ею овладело отчаяние и слепое желание победы любой ценой. Едва он успел подумать об этом, как уже лежал нокаутированный под её ногами и откашливал кровь. Озверевшая Виктория быстро подняла секиру, перевернула ногой своего противника на спину, наступила на его грудь и задержала лезвие над его горлом. Гладиатор скривил губы и сощурился от палящего солнца. Её бескомпромиссный взгляд не давал ему никаких надежд, которые он и не надеялся испытывать. Ведь жизнь аренного бойца не увенчивалась иллюзиями о чудесном выживании.       – Я проиграл, потому что ошибся в тебе, – прокряхтел он напоследок, захлёбываясь собственной кровью.       – А я победила, благодаря этому. Так что пускай все ошибаются во мне.       Над ареной раздался отчаянный женский крик и последующий удар секирой. Под сопровождение своего бешено колотящегося сердца и тяжёлого дыхания Виктория смотрела на обезглавленного ею гладиатор, лежащего в луже вытекающей из раны крови, и пыталась внушить себе, что всё закончилось. Её победа была возвышена до всеобщего скандирования публикой её имени, и девушка вдруг почувствовала, как начинает остывать и приходить в себя.       За чествованием победительницы зритель едва уловил момент, когда на арене начало происходить нечто странное. Обессиленная, но упорно несдающаяся девушка вдруг начала стаскивать все порубленные ею тела в одну кучу. А затем она взобралась по ним на вершину, выпрямилась и высоко занесла над головой меч, возвещая о своей победе будто бы не только всему Колизею, а целому миру. Толпа просто не могла ею налюбоваться, каждый выпад этой девушки всё больше влюблял людей в неё, и скоро вместо её имени они начали дружно скандировать «Чемпион! Чемпион! Чемпион!».       Когда Виктории так нужен был взгляд цезаря, и она взглянула в сторону императорской ложи, Коммода там не было. Открылись врата под трибунами, откуда вчера выходили императорские гвардейцы. Сегодня всё шло таким же сценарием. Виктория спустилась с горы трупов и уставшим шагом двинулась навстречу офицерам. Они вновь выстроились вокруг неё в каре и наставили свои копья. Но девушка упорно смотрела лишь на врата, потому что знала, кто сейчас там появится. Она ждала его. Ждала, что он скажет.       Цезарь вышел к ней в сопровождении одного из офицеров преторианской гвардии. Ожидаемой отрады на его лице Виктория не увидела, вместо этого правитель был скован мнительной хмуростью, время от времени проясняющейся короткой улыбкой.       – Непобедимая. Целеустремлённая. Яростная. Сегодня ты определённо стала новой любимицей римлян, – сказал Коммод, чуть улыбнувшись уголком рта. – Твоя сила не знает границ, и ты это доказала. Но сила – не преданность. Мне важно знать, что мои приказы ты будешь ставить выше собственных интересов. Что ты будешь готова сделать всё, что я тебе прикажу.       – Всё, что угодно, цезарь, – поспешно заявила Виктория, испугавшись императорского недоверия.       – Отруби себе левую руку, – приказал он, даже бровью не поведя.       Виктория тихо сглотнула и заметалась взглядом. Она не была готова к такому повелению. Пытаясь выискать подвох в словах Коммода, она несколько секунд всматривалась в его лицо, но тот лишь настойчиво глядел в ответ в терпеливом ожидании исполнения своего приказа. Виктория выставила свою левую руку вперёд и занесла над ней меч. Так странно: она не испытывала сожалений. Ведь она делает это ради своего императора, ради того, кому предано её сердце. Ему нужно это как доказательство её верности, а значит – всё не напрасно.       Закусив губу и зажмурившись, она замахнулась мечом в готовности ударить по собственной руке, но тут её за руки схватил император.       – Ну всё, хватит, тише, – он смотрел на неё с умиляющейся улыбкой, в то время как Виктория оказалась растеряна.       – Но... моя преданность...       – Твоя решимость лишить себя руки по одной лишь моей прихоти – уже само по себе доказательство преданности. Ты достойнее всех. Ты лучше всех. И ты нужна мне с обеими руками.       Цезарь жестом приказал вышедшему с ним офицеру подать ему кое-что. Виктория сразу и не заметила, но гвардеец вынес на руках большой тёмно-фиолетовый плащ, который носил каждый офицер преторианской гвардии. Коммод взял этот плащ, расправил его и накинул на плечи едва дрожащей от восторга девушки.       – Добро пожаловать в личную гвардию императора, – торжественно произнёс он, глядя ей в глаза.       Эти слова быстро нашли отклик в сердце Виктории. Она еле сдерживала слёзы радости, чтобы не испортить впечатление о себе. Опустившись на одно колено и склонив голову перед императором, она поцеловала его руку и пообещала стать его мечом и щитом. Публика восторженно аплодировала достижениям Виктории и славила её имя.       Всё казалось сном: долгие годы тренировок, упорное движение к данному в детстве обещанию, утомительные сражения на арене Колизея, улыбка цезаря и этот плащ. Он лежал на её плечах невообразимой честью, которую Виктория собралась гордо нести до самой смерти. Она наконец-то поймала свою мечту. И пусть её победа оказалась не совсем чистой, пусть она и едва не умерла, ей не хотелось об этом думать. Виктория была уверена, её сегодня спас Коммод. А значит, настала её очередь спасать его.