Ave, Caesar!

      Когда через пару часов Виктория очнулась за решёткой в тёмной камере, куда солнце проливало свой свет лишь через маленькое оконце где-то под потолком, ей подумалось, что всё произошедшее было лишь её сном. Но полученные раны, к её удивлению, уже кем-то обработанные, и заключение в темнице убеждали в обратном. Скоро сюда явились представители стражи, забрали девушку и повели её по роскошным коридорам императорского дворца. Никто ничего ей не сообщил о том, куда её ведут и зачем, но она и не спрашивала: яснее ясного – цезарь хочет видеть её.       Всю дорогу в окружении императорской стражи Виктория думала о том, как же необдуманно поступила. Но сожалений она не испытывала. Её безрассудство, её слепое желание приблизиться к императору, её упорные тренировки, растянувшиеся на долгие годы, привели её сегодня к триумфу на главной арене Рима, благодаря чему её голос наконец-то был услышан. Теперь всё зависело от того, сумеет ли она убедить цезаря в искренности своей преданности и в подлинности своей силы.       Огромный зал для приёмов был одолён сомнениями и недоумениями, которые срывались с губ и переполняли взгляды первых советников императора – сенаторов. Облачённые в белые тоги мужчины всплёскивали руками и практически наперебой друг другу озадаченно восклицали, обсуждая сегодняшний инцидент в Колизее. «Что это за женщина и откуда она взялась?», «Как она одна ухитрилась перебить всех бойцов?», «Просто неслыханно!» – сыпались со всех сторон настороженные возгласы. Но пока члены Сената бесполезно сотрясали воздух, задаваясь лишь вопросами, восседавший в кресле императора Коммод пытался найти ответы. Он задумчиво глядел перед собой, непроизвольно перебирая пальцами согнутой в локте правой руки, и обдумывал свои слова и действия. Как же ему лучше поступить с этой девицей и её заявлением?       Казалось, правитель и вовсе не слушает базарные пересуды переполошённых сенаторов, пока один из них не высказался:       – Кто вообще позволил женщине взять оружие и выйти на арену!       – Ответ на этот вопрос я надеялся услышать от Вас, сенатор, – сказал император, и мужчина в тоге скомпрометировано замолчал, замявшись. – Вы соучредитель игр и должны были знать о предстоящих беспорядках. Вы допустили просчёт, и, благодаря этому, мы все стали свидетелями события, неподдающегося никакому объяснению.       Но другой сенатор – тот, что был единственным из присутствующих, кто не кричал о безобразии случившегося, – вдруг предал слова императора завуалированной насмешке:       – «Неподдающееся объяснению»? К Вашему сведению, в Колизее имеется парочка известных публике гладиаторов женского пола. Они часто выступают и нередко одерживают победы. Но почему-то удивление Вас посетило только сейчас.       – Я не обязан запоминать всех и каждого, кто выходит на арену, побеждает ли, умирает ли, – с долей пренебрежения взглянул на него Коммод. – И отчего Вам быть таким спокойным, сенатор Гракх? Уж не Вы ли стоите за случившимся?       – К Вашему великому сожалению, игры интересуют меня в последнюю очередь.       – Очевидно, как и уважение к своему императору.       – Не стану вступать в спор с великим цезарем.       Сенаторы смолкли, с настороженностью поглядывая на совершенно ничем не обеспокоенного Гракха. Коммода начинал злить этот ядовитый разговор и та непочтительность, которая вновь лилась на него рекой. Но вспыхивание конфликта предотвратил внезапно прокатившийся по стенам зала грохот отворившихся массивных дверей.       Стражники ввели заключённую и провели её к императору, после разомкнув строй и встав позади неё. Виктория бросила взгляд вокруг себя. Да тут целый консилиум в её честь! И сенаторы, и сам император... И каждому из них жутко интересно, что же она такое и каким колдовством воспользовалась для победы. Где-то внутри её это сильно веселило. Лишь бы всё это веселье не обернулось ей гневом императора...       Один из стражников громко доложил цезарю о факте приведения девушки и об её поведении в течение нескольких часов заключения. Виктория обратила внимание, как Коммод поддался вперёд и принялся пытливо разглядывать её. Теперь, когда её лицо было очищено от крови и грязи, волосы аккуратно убраны, а грубый доспех, что был в два раза больше неё, не прятал её прелестные формы, Коммод не мог не разглядеть в ней очень красивую деву. Он никак не брал в толк, почему же эта красавица занимается грубым мужским делом.       Побоявшись напряжённого ожидания, Виктория решила сама начать разговор и набралась смелости обратиться к правителю с просьбой:       – Вы позволите? – на что Коммод, немного погодя, одобрительно кивнул, и девушка сказала, уверено и преданно глядя на него: – Я знаю, что поступила непозволительно безрассудно. Быть может, даже вызвала Ваш гнев, чего я, конечно же, не хотела. Но, прежде чем вы все здесь обвините меня в учинении беспорядка, я хотела бы сказать, что сделала всё это ради того, чтобы стоять сейчас здесь перед вами, сенаторы, и перед Вами, мой император. Мало кто станет слушать неизвестную женщину с улицы, но голос гладиатора-победителя точно будет услышан. Если вы хотели знать причину, по которой я оказалась на арене Колизея, то это она.       Сенаторы переглянулись друг с другом, в сердцах поражаясь открытости и прямолинейности этой девушки. Её взгляд пылал, она ничуть не сомневалась ни в одном произнесённом ею слове. Выслушав её, Коммод, всё ещё не сводящий с неё глаз, произнёс:       – А ты не из робкого десятка. Твой голос, несмотря на всю его женскую нежность, звучит самоуверенностью и решимостью. Что ж, ты добилась своей цели: вот ты стоишь передо мной, перед моими сенаторами. И чего же ты хочешь?       – Я хочу право. Право защищать жизнь цезаря. Позвольте мне вступить в Преторианскую гвардию и служить Вам.       Её слова тут же подняли на смех все присутствующие, в том числе и сам цезарь. Надо же, какой вздор – место в привилегированном военном отряде для никому неизвестной женщины, которая всего лишь однажды смогла завоевать зрительские овации на арене Флавиева амфитеатра! Девушка почувствовала себя неловко. Должно быть, наивно было полагать, что она сможет так скоро убедить правящую элиту в своей надёжности.       – Но позвольте, – невольно её лоб чуть нахмурился, но Виктория старалась особо не выпячивать свою сконфуженность, – вы ведь все своими глазами видели, что произошло в Колизее, не так ли? Я одна выстояла против четырнадцати взрослых вооружённых мужчин, а затем...       – Допустим, Вы, милая моя, и вправду сыграли поистине завораживающее представление перед зрителями Колизея, – прервал её один из сенаторов, старательно пытающийся прогнать приступ неконтролируемого смеха. – Но кто Вам сказал, что мы все в него поверили?       – Сенатор Фалко хотел сказать, – вставил другой, смотря на девушку, точно на шута, – что ни у кого из зрителей, ни у кого из сенаторов и уж тем более – у нашего императора нет никаких гарантий, что Ваша победа не была самым обычным стечением обстоятельств. Случайностью, сказал бы я даже.       Девушка смотрела на них с непониманием и едва контролировала вспыхнувшую в ней обиду. Эти мужчины обуяны подозрениями, но знают ли они, каким тяжёлым трудом далась ей та победа? Представляют ли они, сколько сил потребовалось на то, чтобы стоять сейчас здесь и иметь возможность говорить с ними? Ведь поставить под сомнение сам факт чистоты её победы куда проще, чем принять истину о том, что в этом мире существуют женщины, способные ради своих целей уничтожить всё на своём пути.       Не успела она окончательно разозлиться и – о боже! – начать спорить с Сенатом, как своё слово вставил сам цезарь:       – Полно вам, господа, нервировать нашу победительницу. День у неё наверняка выдался тяжёлый.       – Спасибо, – Виктория просияла и поблагодарила цезаря за понимание лёгким поклоном. Но ей не следовало спешить с выводами.       – Однако я согласен с сенаторами. Мы все видели то, что видели. Но как ты можешь доказать, что твой сегодняшний триумф не был простой удачей?       «Лишь принеся победу во второй раз», – с некоторой мрачностью произнесла про себя Виктория. У неё не было времени расстраиваться из-за того, что её горячо любимый император, ради которого она проделала весь этот путь, не может увидеть в ней её предназначение. Его глаза при взгляде на неё ещё недостаточно раскрыты. Но это, пусть и нелегко, но поправимо.       – Вот как мы поступим, – сказал Коммод, в чьих глазах вдруг промелькнула искра азарта. – Завтра ты вновь облачишься в гладиаторский доспех и выйдешь на арену. Но на сей раз ты и впрямь будешь стоять одна против десятка лучших воинов Колизея. И если вновь одержишь победу, я, так уж и быть, выполню твоё желание. Фортуна улыбнулась тебе сегодня. Улыбнётся ли она тебе завтра?..       – Вы сомневаетесь во мне, – сказала Виктория, сделав пару шагов вперёд и приблизившись к императору, чем заставила стражников обеспокоенно окружить её, – но я уверяю, после завтрашнего боя у Вас не останется никаких сомнений в том, что я единственная, кому император, окружённый жадными до власти сенаторами, может доверить свою безопасность.       После этого, не дожидаясь, пока стражники получат от цезаря приказ увести заключённую, Виктория развернулась и двинулась к выходу из зала. Растерянные гвардейцы глядели то на неё, то на императора, пока тот жестом не приказал им убраться отсюда следом за ней. Дерзкую девушку вновь взяли под стражу и вывели из зала приёмов под тяжёлые звуки медленно закрывающихся дверей.       Выдержав полминуты недоумённого оцепенения, «жадные до власти» сенаторы посыпали шквалом оскорблённых восклицаний. Кто-то, чуть ли не задыхаясь, громко возмущался непочтительностью этой нахальной девушки и требовал от императора немедленного наказания для неё. Кто-то открыто высказывал недовольство решением цезаря, не понимая, какие цели он преследует, давая непозволительно упрямой женщине шанс добиться своего.       – Ваше величество, Вам не следовало идти у неё на поводу, – сенатор Фалко подбежал к императорскому трону. – Вы пообещали невесть кому место среди самых уважаемых воинов империи, а соответственно – и их привилегии. Это, прошу меня извинить, безрассудно и даже глупо! Что же Вы будете делать, если эта женщина завтра победит?       Загадочно улыбающийся уголком рта Коммод, прибывающий словно бы в дымке своей задумчивости, ответил ему вопросом на вопрос:       – А победит ли?.. – и перевёл многозначительный взгляд на мужчину в белой тоге. – Сенатор, Вы так боитесь того, что женщина станет офицером Преторианской гвардии? Или Вы боитесь, что она и впрямь окажется такой сильной, какой показала себя сегодня? А может, Вас настораживает то, что эта девушка впервые вошла в стены этого дворца, но смогла разглядеть вас всех насквозь? Опасаетесь ли Вы того, что кто-то вроде неё будет стоять подле меня и ставить вас всех на место?       Сенаторы все как один словно проглотили свои языки. В сердцах они признавали: всё это про них, всё это их разыгравшееся чувство страха перед неожиданностью и неизвестностью. Ведь эта девушка, о которой никто и никогда раньше не слышал, появилась и заявила о себе, точно гром среди ясного неба. Но напуганными и разгневанными выглядели лишь представители Сената, в то время как император Коммод слегка улыбался в волнительном предвкушении.       – Даже не думайте вставлять ей палки в колёса, – настоятельно рекомендовал он своим советникам, – я хочу увидеть честную битву. Она произнесла столько громких самоуверенных речей. Теперь мне интересно посмотреть, как она будет стараться защитить свою честь. Одна самонадеянная девушка против десяти лучших воинов с множеством побед за плечами... Это будет невероятное зрелище! Объявите по всему городу. Это должен увидеть весь Рим.       Наблюдая за тем, как раздосадованные сенаторы медленно покидают зал, Коммод вспоминал неистово горящие глаза Виктории и то, как она смотрела на него этими глазами: словно взывала к нему с мольбами, но одновременно с тем так непоколебимо и твёрдо, словно бросает вызов. Настрой её просто не мог не завораживать его. И если бы не встревоженные лица и голоса Сената, император бы даже не подумал, что характер этой девушки может очень пригодиться ему в его правлении. Прямо сейчас он решал, что при любом раскладе завтра не позволит Виктории умереть и, даже если она потерпит поражение, назло сенаторам он позволит ей вступить в ряды Преторианской гвардии. А что из этого выйдет дальше – неизвестное будущее, скрытое в облаках пыли.