Ангельские перья.

— Плавнее. И аккуратнее. Ангела поджимает губы, склонившись над руками. Пытается напомнить себе: это её руки, это её работа, это она ведёт операцию, — и забывает об этом в ту же секунду. Слышит свой голос будто со стороны, отдающий короткие приказы, безотчётно повторяет слова о показателях пациента, будто передаёт их кому-то ещё. Руки работают отдельно от мозга, сами по себе, быстро и точно, уверенно. Она привыкла к этому ощущению и мирится с ним давным-давно, только когда кто-то спрашивает, как она умудряется проводить успешно даже сложнейшие операции, а она рассказывает об этом, коллеги замолкают и смущённо переглядываются. Кто-то должен ей сказать, что это не совсем нормально, но никто не решается. У неё нет эмоций, чтобы отреагировать на их заминку. Ситуация на секунду кажется постановочной. Ангела не сводит взгляда с монитора, орудует тонкими трубками — операции давно перестали делать в открытую, они уже не напоминают кровавое месиво, и ей нет надобности смотреть на чужую раскрытую грудную клетку и пачкать в крови перчатки. Надрезы совсем крошечные, и мало кто в их время может сказать, что от операции у них остался шрам. И она сожалеет об этом отчасти. Прикосновение к чему-то живому помогало ей помнить: она — это она, и никто другой. Она существует здесь и сейчас. А теперь всё выглядит нереальным. Будто стены операционной картонные, лишь декорации, сдвинутые на время съёмок, которые почему-то всё никак не закончатся даже тогда, когда она снимает маску, сбрасывает перчатки и садится после операции в своём кабинете, устало потирая лоб, щёки и шею — чужое, чужое, чужое. Ангела смотрится в зеркало после срочной операции ночью. Ей кажется, что это фотография — неудачная, с плохим освещением, сделанная в неподходящий момент, когда эта женщина была слишком уставшей, чтобы хотя бы попытаться изобразить подобие улыбки. Или когда у этой женщины на улыбку уже не было никаких моральных сил. Она слышит, что кто-то говорит ей, что это нормально — чувствовать себя так в стрессовых ситуациях, когда на тебя возлагается огромная ответственность, хоть и странно, что у Циглер это чувство сохраняется достаточно долгое время. Ангела осматривается вокруг и понимает, что опять слышала свой голос со стороны. Если бы у неё ещё были чувства, она бы сказала, что это начинает пугать её. Но она только гасит свет в кабинете и запирает за собой дверь, оставив эту проблему нерешённой.