Худший день в году

— Ты пускаешь слюни в подушку, ты знал? Новички опасались Коё на инстинктивном уровне. Седьмое чувство карапузов не обманывало, но мало кто из них в действительности мог разглядеть тонкую грань между по-настоящему дурным расположением духа и просто желанием выглядеть недовольной. Разницы в случае с Озаки на самом деле и не было, она выходила из себя так же быстро, как успокаивалась, но будь они чуть более смекалистыми и менее трусливыми, у рыжеволосого демона Портовой мафии (которым был отнюдь не Чуя, как иногда считали) было бы меньше поводов для самодовольства. Едва ли, если уж честно, но Накахара никогда не переставал надеяться. Его же Коё раздражала и восхищала, как часто бывает со старшими сёстрами. И хотя родственниками они не были, Чуя привык её таковой считать. «Мафия не семья» — близко к правде, но отчасти и ложь. — Мори не против, — пробормотал Накахара и нехотя разлепил глаза. — Какого чёрта? — Долг зовёт, — ласково пропела Озаки и кинула ему шляпу. — Агенты нашли Кью. Чуя покрутил в руках шляпу и накрыл ей заспанное лицо. — От Агентства идёт Дазай. Один, разумеется. От Гильдии — парнишка-садовод, тот стрёмный длинный чувак и несколько десятков бестолковых ребят с пушками. Ведь это ловушка, а Дазай в восторге от идеи устроить ловушку в ловушке. — Накахара сел и устало повёл плечами. — Я ничего не пропустил? — Быстро схватываешь, — похвалила Коё. — Если перестать восхищаться всем, что он делает, то можно вскоре обнаружить, что это не более чем импровизация. Гений, немного удачи и… — …отсутствующий инстинкт самосохранения, — мрачно буркнул Чуя и встал с кровати. — Во сколько? — У тебя около полутора часов, и Мори настоятельно просил привести Юмэно живым. Часы на комоде показывали половину одиннадцатого вечера — склонность Дазая к драматизму не знала границ. Десятки безымянных гробов всё никак не хотели стираться с сетчатки, а Накахара тщетно пытался вытравить из памяти звуки ломающихся костей, крики, стоны и мерзкое хлюпанье подошвы по лужам крови. Безумство Кью никогда не заканчивалось хорошо, он усвоил это ещё в самый первый раз, пообещал впредь не допускать и, выходит, провалился. У убитых не было семей, но больше всего на свете Накахара ненавидел терять своих людей. Не то, что ценили в исполнительном комитете вообще, и уж тем более не то, что нравилось в руководителях Мори, но именно это годами помогало Чуе выживать — чувство причастности и боли от чужих смертей. Смешно, учитывая природу его сил, Дазая это раньше изрядно веселило, но Накахара был тем, кем был. — И никогда этого не стесняйся, — очень тихо проговорила Коё, и Чуя смущённо отвернулся, в очередной раз проклиная себя за неумение держать лицо. Ожесточённо потёр глаза, окончательно смахивая сонливость, и встал. — Приму душ. Координаты? — В сообщении. — Озаки изящно поднялась и поправила кимоно. — И, Чуя… — М? — он слитным движением снял рубашку и брезгливо уставился на оставленный одним из проклятых куклой порез. — Четыре года не пропасть. Не безобразный, но от этого пореза останется шрам. На рёбрах. Чуя удачно увернулся: тот безумный целился прямо в грудь. — Нет, Коё. Это она. Горячая вода хлестала по макушке, смывая всю усталость последних нескольких дней, чужую и свою кровь, пыль с портовых дорог и навязчивое желание поверить словам Озаки. Пустяковую рану неприятно щипало, а подрагивающая на кончиках пальцев сила предчувствовала скорую разрядку. С ним бывало так всякий раз, когда Порча долгое время не находила выхода. В последний раз он выпускал её четыре года назад — небывало длинный промежуток между сиестами, и забавно, что то, что приносило радость его внутреннему демону, в итоге убивало его самого. Когда волосы заскрипели от чистоты, а щёки запылали жаром от чрезмерно высокой температуры, Чуя крутанул вентили и вышел из душа. Дазай считал его одержимость чистотой поводом для шуток, но в действительности прекрасно знал, чего ради Накахара остервенело трёт руки мылом всякий раз, когда есть такая возможность. И считал это глупостью. Наверное. Чуе никогда не хватало смелости спросить, что он думал на самом деле.

* * *

— Чёрт. Худший день в году. — Осаму пригнулся, проходя через дверной проём и, скривившись, смахнул с плеч паутину. Ночь для разгрома ещё одной вражеской организации была славной, а Дазай был чёртовым брюзгой. Внимательные глаза шарили по стенам нарочито медленно, и Накахара задавил в себе совершенно нелогичный порыв истерично рассмеяться. Это не первая их встреча спустя четыре года, но одно дело проораться и помахать кулаками в подвале Портовой Мафии, и совсем другое — снова идти вместе на задание. Вот так просто. Как будто бы так и надо. — Слышь, Дазай. Помнишь Петрюс? — он пнул носком ботинка завалявшийся камушек и только сообразив, что смотрит на затылок Осаму, понял, что неосознанно прикрывал ему спину. «По привычке» — звучало жалко, и Накахара прибавил шагу. — Нелепо дорогое вино? — Знакомая до последних нот интонация и привычка чуть растягивать гласные вдохновляла на гадость. — В день, когда ты свалил из Мафии, я откупорил бутылку восемьдесят девятого, — признался он. — Настолько сильно меня от тебя тошнило. Ступенька под ногами мерзко скрипнула, и Накахара почти обиделся, когда под ногами Дазая та не издала не звука. — В ту ночь я заминировал твою машину, — мечтательно протянул Осаму. — Ах ты чёртов!.. — Накахара зло поджал губы и зло затопал по лестнице. — Ненавижу тебя. — И ты меня бесишь. Единственное, что мне в тебе нравится, это, пожалуй, выбор обуви. Накахара едва не оступился и доверчиво уставился на свои ботинки. — Да?.. — Шучу, конечно же. — Ты!.. Взметнувшаяся в воздух нога встретила пустоту, а Дазай с парадоксальной лёгкостью перепрыгнул через несколько последних ступеней на следующую площадку. — Бесполезно. — Улыбнулся нахально и пожал плечами. — Я знаю все твои комбинации, время и направление атак. — Будь я серьёзен, раскрошил бы твой череп в мелкую крошку. — Да? — взгляд Дазая неуловимо изменился, а и без того певучий голос зазвучал как грёбаная тягучая патока. Накахара ненавидел, когда Осаму говорил с ним так. — Как страшно. — Завали, — зло рыкнул он и сердито прошлёпал мимо. Преодолел последний пролёт и замер напротив огромного дерева. В подвале. Слишком живое воображение услужливо подкинуло картинку, как свихнувшийся любитель-агроном выращивал эту махину, и Накахара сглотнул. — Точно Спящая Красавица в ожидании принца, — проговорил Дазай у него над плечом, и этот тон Чуя тоже знал слишком хорошо. — Одолжи мне нож. — Чего? — отвлёкшись от импровизированного распятья, переспросил он. — А! Я свистнул его заранее. На всякий случай. Чуя зло скрипнул зубами, но когда Осаму сделал несколько шагов вперёд и приставил острое лезвие к горлу Кью, не сказал ни слова. — Не остановишь меня? — с мрачным любопытством спросил Осаму. — Босс хочет его живым, — бесцветно отозвался Накахара. — Но смотрю на него и вспоминаю мешки с трупами. С моими людьми. Мешать не буду. — Вот как. К вашим услугам! Нож полоснул по толстой ветке, и Накахара не удержал короткого смешка. Скрестил руки на груди, слушая, как неохотно грубая кора поддаётся острому, но слишком лёгкому лезвию, и прислонился к стене. — Тошнит от твоего лицемерия, — тихо, но оттого не менее зло прошипел он. — Я нужен вам, пока Кью жив, — будничным тоном пояснил Осаму. — Как мера предосторожности. Жив он — жив я. Всё просто. — Вот уж не знаю. — Юмэно рухнул на грязный пол, сам как тряпичная игрушка, и Дазай тут же отступил. Подхватил со стула куклу, и кивком головы указал на бессознательного Кью. — Тебя сюда за ним отправили? Вот и забирай. — Куклу отдай. — Чуя закинул мелкий кошмар на спину и зашагал вслед за Дазаем вверх по лестнице. — Ну уж нет. Не тогда, когда тебя у шоссе ждёт группа зачистки, — обернулся на верхней ступеньке и любезно пропустил его вперёд. — Ублюдок чёртов, — процедил Чуя и поудобней перехватил маленького паршивца. — Когда-нибудь я его… Накахару резко дёрнуло вверх, с силой ударило о землю, а пугающий эспер Гильдии (который должен был быть достоверно мёртв) отвлечённо рассуждал о переутомлении. Выглядело жутковато и… — Как и ожидалось от Гильдии! «Интересно», — сказал бы Дазай, если бы не топтался ему по затылку. Накахара сплюнул влажную землю, что попала в рот, и яростно осклабился. — Слезь с меня, чёрт возьми! Чуя ударил кулаком по чужой щиколотке и рывком поднялся. Зло зыркнул на ни капли не впечатлённого Осаму и раздражённо отряхнул шляпу. — Что делать будем? — Одно касание и… — Дазай! За те бесконечно долгие секунды, что Дазай бесформенной кучей летел к дереву, Накахара успел насчитать каких-то жалких два удара сердца. На кончиках пальцев запульсировало алым, щупальце, что несколько мгновений назад больно перехватило горло, показалось вдруг необычайно маленьким и хрупким, и слабым, и поддалось обидно легко. Алые искры продолжали взрывать воздух, когда он отвернулся от дезориентированного эспера, и бросился к Осаму. — Дазай, ты… Твоя рука… — Чуя, перед тем, как я умру, я хочу, чтобы меня выслушал… — Какого хрена?! — разозлился Накахара, и даже не смутился того, как позорно голос дал петуха. Жалкие два удара сердца превратились вдруг в хаотичный, неритмичный галоп из нескольких сокращений в секунду, горло перехватило, а алые искры, испугавшись, исчезли под кожей. — Ты не можешь… — Бу! Целёхонькая рука показалась из-под складок пальто, и Чуя едва не осел на землю, зацепился за ворот чужой рубашки и в последний момент сжал пальцы. — Если идёшь на задание раненым, то почему бы не сделать так? — хитро сверкнув глазами, спросил Дазай. И рассмеялся. Ну, разумеется. Он смеялся. Вытер рукавом стекающую по лбу струйку крови и вдруг широко осклабился. — Удивительная способность. Не могу обнулить. Медленно поднялся, с очевидным усердием стараясь не слишком опираться на правую ногу, и Накахара, ещё раз скребанув по нему внимательным взглядом, обернулся на эспера. Руки, ноги и шея того были вывернуты под неестественными углами, и это не самая большая жуть, какую Чуя в своей жизни видел, но против остальной работала способность Осаму. Четыре года врозь, а он по-прежнему на неё рассчитывал. — Как такое возможно? — Ну, — Осаму шагнул вперёд и с усилием выпрямился, — если это не способность. — Что? — Попробуем старым способом? «Стыд и жаба»? — Может, лучше «Дождь за окном»? Или «Ложь искусственных… — Дазай широко улыбнулся, и Накахара махнул рукой. — «Чуя, когда мой выбор стратегии был неверным?» — передразнил он, почти равнодушно наблюдая за тем, как и без того неприятный эспер растёт в поистине книжный ужас. — Именно. — Прекрати паясничать, и лучше скажи, как нам с этим кошмаром, — Накахара обернулся на неизведанное нечто и сглотнул, — справиться. — Без вариантов, давай сдадимся и умрём, — пропел Осаму и словно по щелчку пальцев снова стал серьёзным. — Ты же знаешь, у нас только один вариант. Чуя отпрянул так скоро, что едва не запнулся о торчавший из-под земли корень. Отошёл ещё на шаг назад и машинально потёр одну ладонь о другую. — Я не… — Не успею — умрешь. Тебе выбирать, — очень просто сказал Дазай и снова запихнул руки в карманы. Смотрел на него без тени улыбки и нет, не спрашивал. Ставил перед фактом. — Когда ты так говоришь, — Чуя потянул первую перчатку и отвернулся от Осаму, — выбора нет совсем. Когда Накахара использовал Порчу впервые, Дазай пообещал ему вслед, что успеет. Ему казалось тогда, что кожу содрали живьём, а потом как попало приложили к сочащимся кровью мышцам. Сейчас Дазай слов на ветер не бросал, а четыре года — ужасно длинный промежуток между сиестами. Метки ползли по телу острыми лезвиями, тьма закрывала глаза. Как только вторая перчатка упала с руки, мир погрузился в ало-чёрную бездну. И демон внутри него возликовал.

* * *

— Враг повержен. Отдохни. Накахара больно ударился коленями о влажную землю, и чтобы позорно не рухнуть лицом в траву, ему пришлось опереться о грязь рукой. Во рту тут же стало солоно, прокушенная щека ныла, а собственное тело стало непривычно тяжёлым, словно бы вся гравитация, обычно послушная, мстила, с излишним усердием прибивая его к земле. Болело абсолютно всё, Чуя чувствовал себя пустым, досуха выжатым, и нет. Он по этому не скучал. — Сразу, как сделано дело, — прохрипел он, сплёвывая кровь. — Это правило. — Я так и планировал, но ты бы видел это со стороны. Не смог оторваться. Дазай присел возле и широко улыбнулся. — Я доверился тебе, — вырвалось у Чуи. — Я всё это время… Выстрел прозвучал оглушительно громко на изрытой Порчей опушке. Накахара моргнул, не сразу поняв, почему Осаму так нелепо дёрнулся в сторону, и откуда, откуда столько крови, подался вперёд, когда всё ещё улыбающийся Дазай упал на землю, и забыл вдохнуть. Он смотрел на то, как чёрная в свете Луны кровь расползается по мокрой земле, как мутнеют глаза Дазая, хотя конечно же они не мутнели, потому что… Почему? Выстрел. Лежащий на земле Осаму. Лужа крови. — Д-дазай? Голос звучал как битое стекло, а перед глазами всё поплыло. По щекам текла горячая, солёная влага, демон внутри кричал от боли и гнева, а земля под пальцами Чуи рвалась и испарялась. «Ты рвёшь целое на атомы, — сказал Осаму много лет назад, когда Накахара не знал, как обуздать то, что досталось ему при рождении. — Разрушительно, не находишь?» Когда он в следующий раз открыл глаза, он был уже в башне Портовой мафии. Коё сидела перед ним на коленях и что-то говорила, не переставая стирать с его щёк слёзы, а он раз за разом прокручивал в памяти то, как высокий блондин в очках и несуразном костюме-тройке пытался оторвать его от мёртвого тела Дазая, и не мог выдавить из себя ни слова. Ну же. Вставай. Смейся, дьявол тебя раздери! — Он мёртв? Горло ощущалось больным, словно он сорвал голос долгим криком. Озаки осеклась, выдохнула почти облегчённо, и её непривычно открытое, грустное лицо вдруг задрожало. — Чуя… — Он мёртв? — твёрже повторил он. — Да. Петрюс двухтысячного года был кислым и отдавал горечью. Чуя уснул как был: в грязном пальто и брюках, поверх нерасстеленной кровати. Снов он той ночью не видел.