Худший день в году

— Ты пускаешь слюни в подушку, ты знал? Новички опасались Коё на инстинктивном уровне. Седьмое чувство карапузов не обманывало, но мало кто из них в действительности мог разглядеть тонкую грань между по-настоящему дурным расположением духа и просто желанием… Стоп. Чуя распахнул веки, тусклый свет от ночника неприятно ударил по глазам, но ожидаемой гудящей головной боли и рези в глазах не было. В мыслях мелькали картины минувшей ночи, кожу кололо знакомо и в нужных местах, а чёрная, густая пустота страшной тучей расползалась под рёбрами. — Боже, это мерзко, но мило, незачем так обижаться, — недоумённо пробормотала Озаки, и Накахара вспомнил, что его разбудило. Сел рывком и уставился на слегка озадаченную Коё. — Это шутка? — Что именно? — Слюни. — Ты действительно слюнявишь подушку, но незачем так расстраиваться, — выразительно заломив бровь, проговорила Озаки и нахмурилась ещё сильнее. — Ты в порядке? Накахара медленно сглотнул. Во рту не было гадкого привкуса, как если бы он накануне в одиночку вылакал бутылку на редкость гадкого вина. Он был в пижамной одежде, а брошенный исподволь на кисти рук взгляд позволил убедиться, что и свежих меток от Порчи на нём тоже нет. «Исподволь» — это он себя переоценил. Коё посмотрела на его едва подрагивающие пальцы и вот теперь действительно забеспокоилась. — Кошмар? Что? — Нет, я… Это был сон? Накахара сжал ладони в кулаки, чтобы те перестали наконец дрожать, и с плохо скрываемым ужасом в глазах встретился взглядом с Озаки. — Скажи, Дазай… — Имя прозвучало ломано, и Накахара на несколько мгновений затих. — Так ты уже знаешь, — удивилась Коё, и секунда между двумя предложениями показалась Чуей вечностью. — Ловушка в ловушке. Координаты Мори кинул на телефон, Осаму будет там около полуночи, и… Чуя! Озаки придержала его за плечи как раз тогда, когда он собрался сверзиться с высоты кровати прямо на нелепо дорогой ковёр. «Нелепо дорогое вино?» — Что с тобой? — сквозь молочно-белую пелену Накахара разглядел взволнованное лицо Коё, и с ужасом почувствовал, как к горлу подкатывает горький ком. Оттолкнул Озаки с дороги и едва не снёс дверь в ванную с петель. Рухнул перед унитазом на колени и не успел убрать волосы от лица — желудок скрутило, и его вырвало желчью. Глаза заслезились, на коже выступил холодной пот. Трясущимися руками вытерев губы, он прислонился лбом прямо к холодной керамике и прислушался к шуршанию кимоно позади. Мысленно поблагодарил Коё за то, что она не стала подходить ближе, и шумно выдохнул. — Прости, — прохрипел он. — Дурной сон. Озаки включила воду в раковине, послышалась негромкое хлюпанье, и Накахаре на голову опустилось холодное, влажное полотенце. Он прикрыл глаза, сгорая от стыда, ужаса и облегчения, и прижал влажную ткань к лицу. — Четыре года не пропасть. Сердце пропустило несколько ударов, а желудок болезненно сжался. — У тебя полтора часа. Дверь закрылась за Озаки бесшумно. Чуя поднялся с пола, на негнущихся ногах доковылял до кровати и нашёл завалявшийся между подушек телефон. Сообщение от Мори с координатами. Точь-в-точь как во сне. Закрыв окошко диалогов, Накахара открыл избранные контакты и уставился на имя Дазая. — Брось, Чуя, ты просто смешон, — прошептал Накахара себе под нос и отбросил сотовый в сторону. — Он поднимет тебя на смех. Тело ощущалось слабым и чужим. Сердце колотилось о тощую грудную клетку, требуя набрать номер и убедиться в том, что всё произошедшее действительно кошмар, а Дазай жив, здоров и по-прежнему невыносим, но ноги несли его в душ, а сбившееся дыхание постепенно приходило в норму. Горячая вода хлестала по макушке, смывая всю усталость последних нескольких дней, чужую и свою кровь, пыль с портовых дорог и навязчивое желание броситься к агентам прямо сейчас. Выстрел звучал в голове, словно навсегда отпечатался на перепонке, а пена под ногами казалась чёрной в свете Луны кровью.

* * *

— Чёрт. Худший день в году. — Дазай пригнулся, проходя через дверной проём и, скривившись, смахнул с плеч паутину. Накахара застыл как вкопанный. Уставился на исчезающую во мраке дома спину, и не мог заставить себя сдвинуться с места. Затопившая его радость, когда он, слегка перестаравшись, смёл сразу всех вражеских эсперов и увидел Дазая, покрылась толстой коркой льда и неприятно резала по нервам. «Чёрт. Худший день в году». Мороз, мурашками прокатившийся по спине, не имел никакого отношения к тёплой, летней ночи. Придерживаясь за кирпичную стену, Чуя переступил через порог и прикусил язык. Петрюс восемьдесят девятого. Не двухтысячного. Он пил Петрюс восемьдесят девятого, когда Дазай ушёл из Мафии, и никогда не пил вино двухтысячного года, потому что Осаму не умирал. — Когда я ушёл из Мафии, я заминировал твою машину. Чуя оступился и едва не пропахал весь первый пролёт носом. Врезался в спину Дазая, машинально схватился за его плечо, и почти повис. Тёплое. Осаму оглянулся и широко оскалился. Он дышит. — Знал, что тебе понравится. Классные ботинки. И зашагал дальше. Чуя пошатнулся, потеряв опору, и схватился за деревянные поручни. — Шучу, конечно. Каблуки Дазая звучали в такт словам, или так ритмично стучала кровь в ушах — Накахара не разобрал. Усилием воли двинулся дальше, но не смог замахнуться для удара. Просто чтобы проверить, что он скажет. Ведь если он сейчас не скажет что-нибудь, чего не говорил вовсе, Чуя будет вынужден признаться в стремительно накатывающей на него панике. С пальцев сорвалось несколько нетерпеливых алых искорок (четыре года между сиестами — чертовски много), и Чуя медленно спустился на ещё один пролёт. — Это самая высокая из твоих шляп? Что? — С возрастом люди становятся ниже. Любопытная история с межпозвоночными дисками. Что он несёт? — Если подкладывать в ботинки… Накахара столкнулся с Дазаем нос к носу. Нос к броши на рубашке, на самом деле, но Дазай не заострил на этом внимание. Чуя поднял взгляд и напоролся на подозрительно серьёзные глаза Осаму. — Что не так? — спросил он, и Накахара поёжился. Выпрямился, насильно выдёргивая себя из липких лап паники, и отвёл взгляд. — Всё хорошо. — Ты молчишь, — как будто бы упрекнул Дазай. — А чего ты, блин, ждал? — неожиданно зло спросил Накахара, и вырвавшееся на свободу негодование хотя бы немного потеснило притаившийся страх, потому что гипс на руке Дазая был таким же, как во сне. Гипс… Чуя подался вперёд быстрее, чем успел осознать мотив своего движения, и в следующее мгновение с ужасом уставился на оставшуюся в руках лонгету. Осаму выглядел удивлённым целых пять секунд, а потом вдруг радужно улыбнулся и пожал плечами. — Если идёшь на задание раненым, то почему бы не сделать так? Желудок подкатил к горлу второй раз за пару часов. С трудом сглотнув горькую слюну, Чуя протянул Дазаю лонгету и, проследив за тем, как тот снова цепляет фальшивую руку, на одном дыхании выпалил: — Сегодня мне приснился сон. Осаму вздёрнул брови. — Мы с тобой были здесь, — продолжил Накахара, не обращая внимание на сквозящее во взгляде Дазая веселье. — И ты нёс весь тот бред, который несёшь сейчас. И рука. Рука тоже была фальшивой. — Тебя случаем ни один из поехавших сегодня за руку не хватал? — Что?.. Нет, с чего ты… — Дазай широко улыбнулся, и Чуя, тихонько рыкнув, махнул рукой. — Забудь. Просто плохой день. Накахара сердито протопал мимо него и преодолел последний пролёт до подвала. Нерешительно мазнул взглядом по бессознательному Кью и невольно поёжился: картинка была до того идентичной, что на одно мгновение идея плюнуть на безумного мальчонку и уйти прямо сейчас перестала казаться глупой. Дазай меж тем молчал, и когда он шагнул к дереву, Чуя, озарённый внезапной догадкой, потянулся к ножнам на поясе. Нож был на месте. Это… Это хорошо. — О! — воскликнул Осаму. — Дай-ка его сюда. — Мешать не буду, — брякнул Чуя, как только Осаму сжал рукоятку ножа, и, не слишком доверяя ватным ногам, прислонился к стене. — Вот как. К вашим услугам! — Накахара прикрыл глаза, когда услышал звук разрубаемой коры и постарался справиться с тошнотой. Дурнота никак не отступала и мешала мыслить трезво. Если всё это — чья-то дурная шутка, то он сдохнет, но с юмориста шкуру снимет. Если кошмар, то наверняка не простой: Чуя достаточно давно жил среди эсперов, чтобы понимать, как мало в этом мире случайного. Ментальных эсперов мало, ещё меньше тех, о ком им ничего не известно, но как Накахара ни копался в памяти, на ум не приходил никто, кто мог бы управлять снами и, очевидно, видеть будущее. Третий вариант был совсем плох, потому что если это — временная петля, то он в глубокой заднице. — Не спросишь, почему я его не убил? — голос Дазая вырвал его из невесёлых мыслей, и Чуя приоткрыл глаза. Скользнул взглядом по спине Дазая, пытаясь сосредоточиться на скрипе ножа по упругим веткам, и угрюмо, хрипло повторил: — Ты нужен Мафии, пока Кью жив. Как мера предосторожности. Жив он — жив ты. Всё просто. — Хм. — Кью грузно упал на грязный пол, и Дазай, подхватив куклу, выпрямился. — Неплохо. Несколько лет в руководящей должности сделали из тебя человека. — Шагнул к лестнице и пренебрежительно кивнул на безвольное тельце в пыли. — Бери мелкого ублюдка и пошли отсюда. Не найдясь с ответом, Накахара скривился. Тут же сообразил, что Осаму уже направляется к лестнице, запаниковал и прежде, чем понял, что собирается делать, схватил того за руку. Дазай замер, вопросительно уставившись на стиснувшую его запястье ладонь, и, не предпринимая никаких попыток освободиться, попытался заглянуть бывшему напарнику в глаза. Не найдя в себе сил ни встретиться с ним взглядом, ни отпустить, Чуя сглотнул и крепче сжал худое, но крепкое запястье. — Подожди здесь, — тихо, не слишком доверяя голосу, попросил он. — Я… Я разберусь с тем долговязым монстром, ты позовёшь своих шавок из Агентства и тогда… — Чуя, даже если я умер в твоём сне, мне вовсе не обязательно умирать сейчас, — перебил его Дазай, и в голосе его вместе с непривычной растерянностью зазвучало очевидное раздражение. — А даже если и умру, то ты только представь: ночь, звёзды, ты, я и одинокий выстрел в тишине — сценария лучше не… Должно быть, у Накахары что-то сделалось с лицом, потому что Дазай вдруг сам перехватил его руку и вот теперь хмурился с откровенным раздражением. Не борись сейчас Чуя с очередным приступом тошноты, он бы по достоинству оценил момент: Осаму редко позволял себе на людях снимать маску придурковатого гения и уж тем более — так откровенно злиться. Он перехватил его повыше локтя и почти прошипел: — Бери Кью и пошли. Нехотя подчинившись, Чуя поднял тощего гада и, ненавидя себя за ползущий вверх по позвоночнику скользкий ужас, почти умоляюще проговорил: — Я иду первый. Пожалуйста. Отвесив издевательский поклон, Осаму пропустил его вперёд. Несколько несчастных пролётов показались Накахаре вечностью, скрип ступенек — отвратительным скрежетом, а тусклый лунный свет из дверного проёма — ослепительно, болезненно ярким светом прожектора. Гравитация загудела вокруг него, как рычал Расёмон вокруг Акутагавы, позади послышалось кощунственное «Да Бога ради!..» Дазая, и только убедившись в том, что гравитационный щит непробиваем, Накахара вышел из дома. Гигантских щупалец, вышибивших из него дух в прошлый раз, не было. Недоумённо оглянувшись, он приметил на возвышении бесформенную массу чьих-то костей, присмотрелся, с лёгкой паникой узнавая в трупе устрашающего эспера, и не успел и слова сказать, как в гробовой тишине снова раздался выстрел. Отпустив Кью, Чуя медленно повернулся. На сей раз попали в лоб. Только когда опалённые кожаные лоскуты упали на тёмную от крови траву, Накахара понял, что произошло: с его рук струилась Порча. Единственный, кто мог его остановить, валялся мёртвый у его ног. Прежде чем ало-чёрный монстр окончательно завладел его разумом: Чуя успел подумать, что оно и неплохо. Умерев, он может заново и не проснуться.