Дети Индиго

Блики костра терялись в широких складках юбок деревенских красавиц. Холеные. Длинноногие. Босые. Естественные в своей чистой красоте, с венками из полевых цветов. Они плясали вокруг костра под высокими, уходящими в небо соснами. Сосны величественно колыхались от сильного ветра, словно язычники в трансе во время обряда. — Прикоснись ко мне. Расколдуй меня! Это я. Арсений улыбался им, но все внутри сжималось и дрожало. Все происходящее выглядело неправильным и если присмотреться к деревьям во тьме, то там угадывались тощие тени-фигуры. Непропорциональные. Ломкие в движениях и шустрые. Арсений зацепился взглядом за одну и неосознанно шагнул к ним. Склонился, упершись основанием ладони во влажный ствол дерева. Он никогда не замечал за собой брезгливости, но подсознательно чувствовал нежелание касаться. Порыв ветра. Свет костра лизнул тень буквально на секунду, и Арсений оказался неожиданно-близко от узкого лица, огромными зелеными глазами смотрящего прямо на него. Это мальчонка. Зеленоглазый, беспокойный. Так близко — только руку протяни. Но, словно прочитав его мысли, тот дернулся и, с хрустом голых ступней по сухим веткам, бросился бежать. — Стой! — Арсений подался вперед, но ухватился за воздух, а затем буквально нырнул в холодную темноту. За спиной лихо заверещали, засмеялись звонкие девичьи голоса. Ветки деревьев, словно ленты, скользили по рукам и шее. Какая-то часть Арсения хотела схватить их и дернуть, словно подчиняясь старой, деревенской игре, где ты выбираешь себе красавицу. Но он этого не сделал. Бежал и не оборачивался. Арсению не двадцать лет и не двадцать зим, чтобы баловаться с деревенскими девками. Уже в те лета он сжигал их на кострах, очищая огнем праведной инквизиции. Знал, что… «… перед тем, как отплыть от берега, с суденышка нужно сплюнуть в свое мутное отражение в воде, дабы отвести от себя интерес утопленниц. Не разбивать ночлег в поле близ болот в самую стылую ночь «особенных» дней календаря, чтобы не утонуть в утренней росе. И коли после двенадцати в окно стучит, словно мелкий град по стеклам, незнакомка, не смотри ей в глаза — град это не дело летних ночей… не оборачивайся на освист девушек в ночь на Ивана Купала, они прыгнут через костер и даже не подпалят подолы юбок, а вот ты запнешься, Арсений, » — так говорил его наставник. «Запнусь, как пить дать» — и действительно запнулся в темноте, но не упал. Далеко мальчонка не убежал — спрятался в папоротниках, одна макушка и торчала. За оттопыренные, нежные персиковые ушки заправлен ромашковый венок. Арсений нежно улыбнулся, но не поспешил пугать ребенка. Он медленно обошел его за несколько метров, буквально слыша чужое неровное дыхание и замер. — Мальчик, не бойся, — в его голосе чувствовалась улыбка, — меня… я не… не сделаю тебе больно. Он осекся в последний момент, едва не назвав свое имя. Мало ли к чему это могло привести. — Не волнуйся, я ношу оружие не для того, чтобы стрелять по детям. — Я прячусь не от тебя, — прошептал тот в ответ. Послышался детский смех, отовсюду вокруг. Тихий, словно ветер. — Отчего же тогда? Только он задал вопрос, как неосознанно свел плечи, уговаривая себя не дрожать. За воротник словно вылили ушат холодной воды — это невесть откуда взявшийся ветер дул в спину. Арсений неприятно поморщился, но глаз не закрыл. Что-то ему подсказывало, что терять ребенка из вида — не лучшая идея. В воздухе звенело напряжения. Арсений и сам напрягся, ведь лицо мальчика, — еще мгновение назад юного, словно олицетворение весны, — оказалось слишком близко. Его лицо покрывала белая корка инея, а в взлохмаченных, слипшихся волосах блестели льдинки. В собирающихся сумерках, голос его звучал призрачно и жутко: — Она… за тобой. Арсений развернулся одним движением, резко, сильно, в тот самый момент, когда шеи коснулось влажное дыхание. — Она бежит за Тобой. Сильным, коротким ударом, Арсений отбросил со стола бутылку боржоми. Та лопнула то ли об кулак, то ли об стену, куда ее швырнули. Арсений все еще был в напряжении. Волосы на затылке торчали во все стороны. Острый, злой взгляд. Выглядел он так, словно сиганет сейчас вперед, в один прыжок преодолеет расстояние между ним с Михой и вгрызется в лицо. Последний молча обтекал, вжав голову в плечи. Еще мгновение назад, над его головой пронеслась бутылка, хлопок которой о стену все еще сохранялся звоном в ушах. — Арс? — осторожно позвал тот. Перед глазами вновь задрожали лица в костре. Он прижал кулаки к глазам, сильно их растирая. Искаженные лица красавиц улыбались ему до сих пор, словно морок. Он помнил каждое из окоченевших лиц у костра в ночь на Ивана Купала: ведьмы, утопленницы. Арсений помнил всех девушек в деталях. Каждую из них, визжащих на кострах, побагровевших от удавки на шее — всегда злых. — Сон. Какой-то дурацкий сон. Арсений стер ладонью налипшую на влажный лоб челку. — Какая-то… — он несколько секунд пытался подобрать слово под определение, но сдался: — Монтана. — Что? — Что? Миха поймет о чем говорил Арс, но чуть позже, через пару недель, когда Эд вернется в город.