НИКname

Мы идем через мост, что вздымается над городом и над миром. Ночь горит. Ульями фонарей, развешанных на голых стволах столбов. Кровавыми точками алых зрачков разномастных тачек, скатывающихся, как по коромыслу, с небес на землю и выплывающих на широкую улицу. Черные кованые решетки по краю, местами подлатанные не так ажурно, оспаривают у этой ночи право быть темнее, чем сама темнота. Город жужжит. Все еще. Продолжает движение. Покупая сливки для утреннего кофе, гуляя с любовью всей своей жизни, толкая дозы, вырезая сердца, собирая мусор и усыпая на остановках. Я иду домой. Давно я – так – домой не ходил. Куда идет он? Я не знаю. Да мне и плевать. Сейчас свернет там, на земле, направо, и – не поминайте лихом, но поминай, как звали. И это хорошо. Все так хорошо. – Ты какой-то ебанутый чел, ты в курсе? Говорит он каким-то третьим из своих голосов. – Пару раз слышал в свой адрес нечто столь же лестное. – Вообще-то это комплимент, конечно. Верни-ка мне мою пачку, а то заграбал такой. Я вспоминаю, что – действительно – обе пачки сунул себе в карман. Возвращаю – чужое. Открывает. Фольгу и пленку прячет куда-то в прорезь в себе. Потом вдруг останавливает меня, ухватив за предплечье. – Давай тут покурим? Мы спускаемся с лестницы, как бастард и продажный императорский шлейфоносец. Пять ступеней вниз. Впереди еще штук – сто. Садимся. Вдали железная дорога блистает. Металлический голос объявляет какой-то поезд. Но никакой поезд никуда не едет. Машина позади нас сигналит кому-то. И все снова стихает. Я слышу, как трещит его сигарета. А он вдруг берет и читает стишок. Из тьмы. Как только дети читают стишки на улице. Незнакомым дяденькам. Чье сердце окаменело. И те не слушают, не слушают ничего, а только думают. Что происходит? Кем ты стал? Что ты сделал со своей жизнью? Конец такой: я родился давно и за тысячу лет я читаю по звездам что уже не придут дельфины потому что их нет