НИКname

Филиппов лично подписал для меня отлитое мною же приглашение, еще и вручил – лично – в руки. Мои брови попробовали удивиться. Но на открытие я все же пришел. Любопытства ради. Всегда интересно, как все выходит на практике. На практике – практически всё – оказалось нормально. При желании – было к чему присраться, но желания присраться – не было. Я даже выпил шампанского за компанию. Со всеми. Только не знаю, за компанию с кем конкретно, у меня дико с него башка разболелась. Да, спиться будет нелегко. Палыч обнял меня размашисто – боинг – крылом руки. – Ох, бля, – приготовился он высказываться, – что это за говно? Имея в виду подвешенную на тросе сферу, принимающую на себя удар из проекций роящихся пчел и мертвых цветов. Лучи проекторов светили на нее, и в их немигающем свете она кружилась, как нимфоманка на прииске. Я усмехнулся. – Чтобы это сработало, – продолжил Палыч, – надо было живых пчел к дохлым цветам засунуть. – Так и планировалось. – Ну так хули навоз этот гринписовский тут болтается? Всю жизнь в презике не протрахаешься. Я люблю Палыча. Филиппов ушел домой, окрыленный идеей, может быть, даже искал аквариум, а вернулся и всё. Как отрезало. – Макс был против. Сказал: не гуманно. Палыч гоготнул. – Ну ясное дело. Ник ему знатно мозги выеб. У меня похолодело по линии хребта. – Какой Ник? Переспросил я губами, которые вдруг стали трескаться. – Какой-какой, да вон тот. Палыч показал вперед. И впереди был никакой не корабль, а действительно – Ник. Тот самый. В белой футболочке почти без рукавов, в серой жилеточке, в каких-то трухлявых джинсах и кроссовках. Которые я узнал даже лучше, чем его самого. Нет. Подумал я, как в кино. – Пиздец, пацифист сраный. Ни об одном человеке слезы ни проронит, а пчелок так ему, блядь, жалко. Ник повернулся к нам, на нас, и улыбка, с которой он что-то рассказывал человеку напротив, погасла. Выкрутили конфорку. Он выцепил меня на лестнице в относительно интимной обстановке. – Ты меня не знаешь, я тебя не знаю, хорошо? Сказал он. – Нет, не хорошо. Сказал я. Ник очень уж задумался над этим таким несложным моим высказыванием. Сжал губы. – Он правда любит тебя. Не заставляй меня. Не заставляй – что? Выбирать? – Мешать твое имя с грязью. * На улице курят люди. Идет мелкий дождь. Дождь вообще-то уже заебал идти. Начну, пожалуй, строить ковчег из спичек. Жоржи. Курит, как ни в чем не бывало. В костюме. В галстуке. Выглядит, как крошечная женщина. Одинокая и потерянная. В нем столько смирения. Что с ним делает платье? Еще я искренне думаю, что это он во всем виноват. – Почему ты не сказал мне? Спрашиваю я его очень спокойно. Он смотрит на меня с удивлением, переходящим в понимание. – Почему? Потому что ты хотел обмануться. Отвечает причина моего несчастия с сочувствием. * Господи, Ты знаешь, что чувствуют рогоносцы? Нет, серьезно. Особенно те, что живут в Содоме. Знаешь, что они чувствуют? Ничего.