***
Совсем не так должна была закончится эта история! Я снова зачеркнула последнюю запись в своем дневнике, где писала о Неверленде. Я вспоминала все события, произошедшие там и записывала, потому что боялась забыть. Подруги думали, что я все придумываю, даже предлагали выставить эту историю на сайтах для начинающих писателей. Я и сама порой удивлялась тому, что писала. Будто бы это было не со мной. Однако я все так отчетливо представляла, что не было смысла сомневаться — Неверленд реален и я там была.***
Прошло уже два месяца, как я покинула остров. Я снова пошла в школу и моя повседневная жизнь превратилась в рутину. Четкое расписание, вечные контрольные, заспанные лица одноклассников — я не могла этого выносить. Плюсом ко всему еще шли и экзамены, которые мы обязаны были сдать в конце этого года. Все жутко боялись, переживали. Несколько моих знакомых сели на антидепрессанты, что я совершенно не понимаю. Кажется, одна я не переживала по поводу этого. Мне просто было тошно от школьной жизни, вот и все. Я часто вспоминала остров с вечно молодыми мальчишками. Они все такие беззаботные, веселые, храбрые. Мысли о них придавали мне сил идти дальше, преодолевать трудности. Как бы я хотела вновь очутиться среди них! Часто по ночам, когда все засыпали, я смотрела на звезды. Странно, что это меня успокаивало. Я была абсолютно уверена в том, что в одну их ясных ночей смогу увидеть остров и две луны, окружающие его. Стоило только присмотреться. Однако, как можно было догадаться с самого начала, я ничего не видела. Тогда мои глаза застилала пленка из слез и я ложилась спать, надеясь на успешный результат завтра. В последнее время я стала чувствовать себя сумасшедшей. Я перечитала все книги про Питера Пена, нашла истории людей о том, как они видели рыжеволосого мальчишку-эльфа, который пожирал детей. Я даже нашла сериал с моими любимыми героями и пересмотрела его около трех раз. Я стала помешанной, что заметила и сама. Я думала, что новый взгляд на магию, другие миры сможет взбодрить меня. Я надеялась, что мне надоест смотреть одно и тоже и думать вечно об одном. Как бы то ни было, я не могла забыть остров. Я пыталась начать новую жизнь, у меня даже был парень — недолго, но был — идея провалилась, когда я его случайно назвала Беем, а мальчик был ревнивый. Я завела новых знакомых, но быстро от них сбежала, как только поняла, что это не лучшее общество для меня. У меня появилось хобби — я стала писать, но и писательство, как видите, свелось к воспоминаниям. Я неистово скучала и порой даже не могла остановить рыдания над книгой, где описывала свои приключения. Я стала ощущать себя безнадежной. При всем при этом я абсолютно точно понимала, что никогда не вернусь туда, никогда мне больше не увидеть мальчишек, никогда не поесть печенья Венди, не посмотреть в глаза Питеру с вызывающей ухмылкой, не ощутить тепла Бея. Я не смогу встретиться с Феликсом, которого, как оказалось, не смогла разлюбить. О нем я вспоминала чаще всего. Каждый день я надевала ракушку с чувством парня, чтобы напомнить себе о невыполненном долге. Я помнила наши занятия до мельчайших подробностей. Не забуду и его осанку, напряжение, когда его рука сжимала саблю. И эти глаза, обжигавшие льдом… У меня была мысль о том, чтобы вернуться к Динь-Динь в тот мотель и отдать ракушку ей на сохранение, либо попросить вернуть в Неверленд. Однако, первое, меня не отпускали так далеко после побега, и второе, я не хотела расставаться с единственной материальной частичкой острова и Феликса, что у меня осталась.***
В тот день я твердо и навсегда решила отказаться от воспоминаний и нелепых надежд. В который раз я уже заставляла себя забыть о потерянных, но на этот раз я решила, что это конец. Я устала от вечных слез, грез и мыслей о прошлом. Прошло два месяца, а я все надеюсь на чудо. А чудо-то и не случится. Я отчаялась. Пришло время отпустить. После очередной бессонной ночи мне пришла идея все оставить. Я достала коробку из-под кровати, где хранила открытки и подарочки от друзей и знакомых. Туда и были погребены дневник с записями о Неверленде, карта, которую отдала мне Динь-Динь, а самое главное я приняла решение расстаться с ракушкой на красной нитке. Три месяца ее перламутр мозолил мне глаза каждый день. Но сейчас я смело положила ее в коробку и, чуть погодя, накрыла крышкой. В груди на мгновение что-то сжалось, а после сразу же отпустило. Коробку я спрятала далеко под постель, подальше от самой себя. Пришла пора собираться в школу. Я вышла на улицу в своем новом сером пальто, укутала шею в теплый объемный шарф и оградилась наушниками от промозглого октября. Настал день, когда я избавлюсь от ностальгии. Дворники подбирали последние пестрые листья с дорог и собирали их в черные мешки. Деревья стояли голые и стыдливо дрожали на ветру. Осень пока что бродила в наших краях. Однако, она медленно уступала зиме. Кое-где уже лежал снег, но он еще не привлекал глаз, из него нельзя было слепить даже самого мелкого снеговика, да и в снежки не поиграешь. По прогнозу сегодня обещали снегопад ближе к вечеру. В небе бродили серые тучи и не давали солнцу освещать улицы города. Вокруг тоже ходили тучи, только в виде людей. Они угрюмо смотрели лишь себе под ноги и глубже кутались в свою одежду — кто в шарф, кто в ворот куртки. Невольно и сам становишься тучей среди них: избегаешь взглядов, смотришь сквозь прохожих, прячешь лицо в ткань. Осенью, особенно поздней, совсем не хочется общаться. Будто превращаешься в интроверта. С последними лучами солнце высасывает из тебя радость и оставляет до весны, пока снова тепло не вернет тебе желание жить. Я села в автобус, расплатилась с кондуктором и заняла место возле окошка. В плеере на очереди стояло что-то минорное. Под стать моему настроению. В окне мелькали лица, машины, силуэты, дома, и я не могла сосредоточить внимание на чем-то одном. В голове тоже был кавардак — одни мысли застилали другие, обгоняли их, вторые пропадали и исчезали навсегда, а последние просто не знали, куда им деться. И во всем этом хаосе находились пара, тройка ярких размышлений. Преимущественно про школу. Вдруг в автобус зашел странный тип в мантии зеленого оттенка. В таких же накидках потерянные с острова отправлялись на охоту. Я тут же узнала ее. Он стоял ко мне спиной, и я не могла разглядеть лица этого загадочного типа. В те тридцать секунд, что он поворачивался я успела передумать все возможные варианты того, кем мог оказаться этот пассажир. Он был высок, значит точно не из младшей группы. Охотник? Воин? Нашивки на мантии нет, значит не командир и не приближенный к командиру. Оружия тоже нет. Может это кто-то из новеньких? Но зачем его послали на Землю? Может, чтобы он нашел меня? Если это правда, то я буду рыдать от счастья! А что, если ему приказали убить меня? Но зачем? Хотя, если подумать, Питер и не такое может приказать… Когда тип в мантии повернулся, я испытала невероятный стыд. Он оказался обычным рыбаком, лет шестидесяти, с очень хмурым лицом и седой бородой. В руках он держал сложенную удочку, чемоданчик с лесками, примочками и поплавками, а также свою вязаную потрепанную шапку. Под мышкой у него красовался старый сборник рассказов Чехова. И вообще дед вид имел очень усталый и потрепанный. Как же я смогла спутать обычного рыбака с потерянным мальчишкой?! Ужас! Через несколько минут автобус прибыл на мою остановку. Я пулей выбежала из него, карая себя за столь легкомысленное сравнение мантии рыбака и мантии неверлендского охотника. Отгоняя прочь воспоминания об отряде охотников, а вместе с этим воспоминания про Бея, я направилась к ограде моего учебного заведения. Мысленно я твердила: «никто за тобой не придет. Ты теперь не только предательница для всех них, но и изгнанница. Больше тебе на Неверленде делать нечего.» Будет неточным, если я скажу, что эти мысли меня успокоили, но они отбили всякое желание думать об острове вновь.***
Я смогла продержаться уже двадцать дней, когда воспоминания вновь меня настигли. В тот замечательный день я наконец-то освободилась от школьного гнета. Все долги были сданы, оценки поправлены. Михаил уехал в командировку и пробыл в Европе уже около трех дней, Вадим отправился в лагерь для одаренных детей, где мальчик скорее обучался, чем отдыхал, мама работала до поздна сегодня. Дом оставался полностью в моей власти. Я могла со спокойной душой отдыхать. Сразу же после завтрака, который мне пришлось готовить самой, миновав три пролета винтовой лестницы, я очутилась в моей обители. Вместо своей комнаты я выбрала чердак, где мне и предстояло провести первый день каникул. Наш дом имел односкатную крышу, за счет чего комната имела неправильную форму. Если с правой стороны я могла стоять в полный рост и даже с трудом доставала до потолка, то слева — уже нет. Чтобы там поместиться, было необходимо встать на корточки или присесть. Раньше, когда мы с Вадимом были меньше и ниже, то прятались там между коробок и играли в рыцарей. Сейчас наши картонные доспехи перестали налазить на наши руки или головы, и потолок стал ближе, поэтому мы не часто приходим сюда. Однако, хоть чердак и то место, где наша семья — не частый гость, я старалась поддерживать чистоту и порядок здесь. Вблизи от входа, по обеим сторонам от двери, всегда стояли безделушки и ненужные вещи, которые члены нашей семьи стаскивали сюда за ненадобностью. Мама давно хотела многое выбросить или продать, но, как всегда бывает в таких случаях, этот хлам хранился на чердаке и никто о нем даже не вспоминал. Все остальное пространство я переделала под себя. Тут были и мои старые игрушки, старый стол отца, мебель, вышедшая из строя, на стенах висели плакаты из детских журналов, выцветшие от солнца лишь наполовину. Я расставила их по-моему усмотрению. Однако со временем и эти вещи мне надоели. Теперь особенное внимание я уделила уголку возле окна. Подоконник здесь был широким и служил мне кроватью, иногда и столом. Я постелила под стеклом небольшой матрац и застелила детскими простынями. Несколько подушек и мягкие игрушки дополняли декорации. Около правой высокой стены стояли две тумбы с тремя выдвижными ящиками. Они служили столом для небольшого телевизора, к которому была подключена игровая приставка. В них я прятала от родителей шоколад и личные дневники. Одно время среди моих одноклассниц ходила мода записывать свои секреты или происшествия за день на листы, украшенные красивой бумагой и другими подручными материалами. Я тоже подверглась всеобщей истерии по поводу личных дневников. У меня была и бумага и цветной скотч. Сейчас это добро пылится на чердаке. Также, напротив тумб лежали три мешка-кресла — бинбэга: одно желтое и два красных. Они тоже уже потеряли вид, но служили верно. Тут же разместился и старый торшер, служивший мне источником света по ночам и вечерам. Возле левой стены, ближе к окну, я поставила горшок с фикусом. Из-за непостоянного ухода и кривого потолка цветок тоже принял странную страшную форму. Листочки росли на нем пучками, ветки изгибались во все стороны. Чтобы исправить его вид, я смастерила ягодки из картона и развешала на места, где растение зачахло. Это выглядело и смешно, и грустно. Фикус был живучим, несмотря на мои эксперименты: вскоре на местах, где скотчем были примотаны плоды появились почки. И все это я завешала шторами пастельного цвета с мелкими красными цветочками. Гардину прикручивал еще мой папа. Она шла поперек крыши так, чтобы не было видно, чем я тут занимаюсь. Это был мой личный кусочек дома, где я могла остаться наедине и точно не быть найденной. Мы с Вадимом устраивали тут матчи по играм в «гонки». Порой я пряталась тут от Михаила, на которого могла обижаться месяцами. Этот уголок был мне роднее, чем что-либо еще. Сегодня по плану был просмотр фильмов. Это помогало мне отвлечься от ненужных мыслей, приносящих боль. Я выбирала фильмы из списка тех, которые хотела бы посмотреть. Выбирала по принципу пальца в небо: с закрытыми глазами тыкала в список и смотрела тот фильм, в который попала. Это был уже второй фильм. Смотрела ужасы. День был пасмурный, из-за чего атмосфера на чердаке тоже стала устрашающей. Я лежала на бинбэгах и наслаждалась попкорном с колой. Все бы ничего — и атмосфера есть, и разместилась я удобно, только вот фильм был ужасен. И не из-за своего жанра. Все действия я предугадывала, а над главным антагонистом хотелось смеяться. Из фильма хотели сделать психологический триллер, а получилось наоборот. Единственное, что заставляло меня досмотреть данное произведение — история второстепенной героини. На удивление, ее продумали лучше, чем главного персонажа. Фильм уже близился к своей развязке, как заскрипела дверь, ведущая на чердак. Шторка, отделявшая меня от входа, находилась дальше, чем я могла дотянуться, а менять положение мне совсем не хотелось. Я поставила кино на паузу и стала просто прислушиваться к половицам. После скрипа двери больше звуков не последовало. Скрипел лишь карниз за стеклом. Завывал ветер. Я свалила все на разыгравшееся воображение и продолжила просмотр. Попкорн закончился, я допивала колу. По карнизу застучали редкие капли. Начинался дождь, из-за которого мне стало еще тоскливее. Что-то упало чуть дальше от моего уголка. В миг вся моя тоскливость улетучилась. Сердце застучало сильнее, но я отважно направилась на звук. Осторожно ступая по половицам, я медленно продвигалась вдоль чердака. Все стояло на своих местах, как и прежде. Я озиралась по сторонам в поисках источника звука — чего-то или кого-то. Но мне не стоило бояться: как оказалось, упала лыжа. В нашем доме не было человека, который умел бы ставить их правильно, поэтому такое случалось часто. Вздохнув от облегчения, данному происшествию я тоже не придала значения. Поместив ее в прежнее положение, я еще раз оглянулась и вернулась обратно к телевизору. Я досмотрела фильм до конца. История второстепенной героини меня разочаровала. Я зевнула, потянулась и уже притянула к себе список фильмов… Прямо за мной об пол стукнулось нечто металлическое. Я резко развернулась. Вскинула голову. Надо мной стоял воин Неверленда. Его лицо скрывал капюшон мантии. Я видела лишь рот и подбородок. Он опирался на саблю. Она-то и была причиной металлического стука. Я даже не сразу поняла, что чувствую: радость или же страх. Парень поднял меч над головой. Замахнулся. Он целился в меня! Тут же я очнулась ото сна. За окном лил дождь. На экране телевизора мелькали имена актеров, участвовавших в съемках. А я лежала на бинбэгах, окунув руку в попкорн. Когда я успела уснуть? До сих пор, вспоминая тот день, я не могу припомнить точно, когда начала засыпать. Я все больше склоняюсь к мысли, что это был не сон, а видение, предупреждающее меня о всех дальнейших событиях. Что бы это ни было, тогда я была под сильным впечатлением. Около пятнадцати минут мне понадобилось, чтобы придти в себя. Огромнейшее цунами из образов и воспоминаний обрушилось на меня. Лагерь в самой гуще тропического леса, его жители, соседи — все пронеслось у меня в голове. Я замотала ей во все стороны, чтобы избавиться от навязчивых мыслей. Срочно нужно было искать нечто такое, на что я бы отвлеклась. Мой взгляд упал на приставку, где мой брат написал свое имя ради шутки. Я схватила свой телефон и набрала номер Вадима. В его существовании я была уверена и надеялась, что наш разговор поможет мне отвлечься. Я действовала быстро, чтобы совсем не утонуть в ностальгии. — Алло, — в трубке послышался его детский голосок, — Саша? — Привет, мелкий! Как ты? Давно я тебе не звонила. Да и ты мне. Давай поболтаем хоть — Ох. Ну не знаю… Я могу поговорить с тобой немного, но потом мне надо бежать на мероприятие… Мы проболтали около двадцати минут. Вадим рассказывал про лагерь, про новых знакомых, даже про знания, которые успел получить. Мне было сложно удержать внимание на его рассказе, но я старалась вникать в наш диалог и периодически поддакивала и удивлялась. По его голосу я слышала, что тот был в восторге. Когда он бросил трубку, я позвонила подруге, с которой давно не виделась. Алена пришла в невероятное возмущение, когда я ей позвонила. Она упрекала меня в том, что обо мне последнее время ни слуха, ни духа, а когда я сказала ей, что убежала из дома и не имела возможности связаться с ней, то девушка вообще перестала себя сдерживать. Я слушала ее нотации и понимала, как же сильно она меня любит. После ее тирады я утешала Алену, стараясь всеми возможными способами убедить ее в ответной заботе и любви. Вскоре и с ней разговор закончился. Тогда я созвонилась с еще одной подругой — Евой. Мысли про Неверленд отступили на второй план. Разговоры ни о чем действительно помогли. Пока я была увлечена рассказами Евы о ее нелегкой жизни в деревне у бабушки, посреди чердака стала открываться воронка. Поначалу она была маленькой, размером с блюдце. В такую мог пролезть только грызун или же небольшая кошка. Но постепенно она разворачивалась все больше и больше. Ее синий свет падал на мебель, стены и потолок, добавляя холодные тона в пестроту хлама, покоящегося здесь. Вместе со свечением усиливался и шум, издаваемый воронкой. Гул нарастал, и нарастал, пока от него не начали дрожать стены. В эту минуту я и заметила, что здесь происходит. — Ева, я тебе позже перезвоню. У меня тут непредвиденные обстоятельства… Я отключила телефон и в исступлении смотрела на портал, разворачивающийся у меня в доме. На секунду я подумала, что и это тоже мое видение, из-за чего стояла неподвижно, боясь спугнуть галлюцинацию. Дыхание захватывало от забытых ощущений: предстоящего приключения, сердце гоняло кровь по артериям с неистовой силой. Из портала выпрыгнул парень в зеленой мантии. Его образ совпадал с образом того парня из сна, увиденного мной ранее. Портал тут же закрылся за ним. Потерянный стоял прямо напротив меня. Он небрежно откинул свой капюшон и оглядел меня парой добрых серых глаз. На лице моего гостя засияла удивление и счастливая улыбка, да и весь его вид говорил о великой радости встречи. Он не смел пошевелиться, как и я, поэтому мы оба стояли не шелохнувшись, даже после того, как узнали друг в друге тех, к кому были безмерно привязаны некоторое время назад. Наши глаза переплелись взглядами — я не верила, что передо мной стоит потерянный, неверлендский мальчишка, а он не верил, что нашел меня. Наконец парень осмелел. Он сделал пару шагов ко мне. Встав на расстоянии считанных сантиметров, он взял мои руки в свои и тихо прошептал： — Наконец-то ты рядом. Как же я скучал по тебе.