Герои или грешники

Меня зовут Трэйн Осукэ. Иногда мне хочется, чтобы моя жизнь не отличалась от остальных, была тихой, спокойной и законопослушной. Но в один миг она изменилась, и с этого момента назад было уже не повернуть. Плохо ли это? Я и сам не знаю. Моё самое яркое воспоминание о жизни до «тех самых событий» относится к моменту, когда мне было шесть лет, и я со своими родителями в спешке покидал родной дом. Спустя годы я узнал, что в те дни очень многие бежали из городов, поскольку уровень преступности, грабежей и убийств вырос до вулканической отметки. Но тогда я был ещё ребёнком и понимал лишь каплю от происходящего вокруг дерьма. Я помню страх мамы, когда она срывающимся голосом просила отца поторопится и его спину, с дурацкой кепкой на голове. Странно, что я запомнил такие незначительные мелочи, но из памяти улетучились и их лица, и даже их имена. Чтобы вспомнить события того дня мне стоит всего лишь закрыть глаза и прошлое, как волна цунами, накрывает меня. Мир вокруг теперь существует где-то по-за стеклянным куполом накрывшем сознание, а я опять бегу, спотыкаясь и хлюпая носом. В тот вечер было холодно и, кажется, я слегка простыл. – Всё хорошо, Трэйн! – Услышав голос мамы, я поднимаю на неё замутнённый взгляд, но прикладывая усилия – всё равно не могу разглядеть, лишь мутное пятно вместо боли родного лица. А ещё я знаю, что она мне лжет. Знаю, как чувствует это шестилетний пацан, напуганный, сонный и уставший. Мне сказали, что по каким-то важным делам я должен буду некоторое время погостить у далёких родственников, но я знал, что это ложь. – Всё хорошо, милый! – Продолжала тем временем мама. – Тебе там обязательно понравится! Ты найдёшь новых друзей и каждый день будешь ходить в парк аттракционов, как тот, в который мы ходили пару недель назад, ты помнишь? Я не помнил. Возможно, мама и говорила совершенно другое, но спустя годы моё сознание воссоздало (создало) наш разговор в таких красках и меня это устраивало. В любом случае я загорелся желанием, ведь новые люди, новые друзья — это всегда весело. Пожалуй, в детстве, когда весь мир разделён на чёрное и белое, при правильном подходе практически любое событие можно превратить в праздник. А затем… Воспоминания о том вечере сохранились как клочки старой фотографии, перепутанные и залитые чем-то горчичного оттенка. Иногда в кошмарах я вспоминаю чьи-то голоса, какие-то фигуры, порой просыпаясь, я почти уверен, что наконец-то смог вспомнить лица тех ублюдков, которые в тот холодный день лишили меня всего: семьи, прошлого, жизни. Но подходя к окну и отдёргивая штору, я понимаю, что уже не могу с достоверностью сказать даже, сколько их было. Двое? Трое? Может пять человек? Против одной семьи с маленьким ребёнком, у которых попросту нечего было воровать. Что у нас могло быть? Я вроде бы помню, как отец протягивал им что-то, наверняка это был бумажник, но они только смеялись ему в лицо, громко и мерзко. И когда один из них вдруг сделал шаг в сторону меня и мамы, папа вдруг обернулся и… Я только помню страх, который затопил моё сердце и вылился плачем через мой рот. «Беги». Его крик, без голоса, без эмоций, простое слово всплывает, как утопленник, в моих мыслях. И тогда мы побежали. Мама схватила меня за руку и сжала до боли, я спотыкался, плакал, а она всё просила меня замолчать. За спиной я слышал, как отец с кем-то громко ругается, хотел обернуться, но вдруг раздался первый грома – звук, знакомый мне детства, вдруг прозвучал гораздо ближе и во много раз ужаснее. Мама ещё крепче меня ухватила и вдруг лихорадочно начала говорить: – Трэйн, милый, ты меня слышишь? Трэйн, это очень важно! Мы встретились с плохими дядями и пока мама и папа с ними будут разбираться, давай мы с тобой сыграем в прятки? Давай, Трэйн? На раз-два-три? Я считаю, а ты прячешься, как у бабушки дома? Хорошо, милый? Только прячься вон за теми деревьями и как можно лучше! И главное, Трэйн, даже если тебя кто-нибудь будет звать, то не отзывайся и не выбегай, ладно? Только если это буду я или папа, хорошо, дорогой? Ну же… — Внезапно, гром повторился и мама споткнулась. Упав на колени, она потянула меня за собой, и не успел я опомниться, как она уже подталкивала меня вперёд, всё повторяя: — Я начинаю… раз… два… три! – И я побежал. Что случилось потом, я помню совсем уж отрывками. Вроде, пошёл дождь, и земля быстро стала мокрой, я поскользнулся и сильно ударился головой. Наверное. По крайней мере, такую версию мне предоставила Эмма, встреча с которой произошла немного позже. До этого я успел проснуться – один, в лесу, замёрзший. Я начал звать маму, совсем позабыв о её последних словах. Но никто не отвечал. Тогда я поднялся с земли, всё ещё мокрой от прошедшего ночью дождя и куда-то пошёл. Не знаю, чем я руководствовался и сколько шёл, но в конце концов выбрался на опушку леса. Первое, что я увидел, была наша машина у дороги, а рядом… Лежал отец. На земле, пугающе неподвижный. Ничего не понимая, я кидаюсь к нему, не обращая внимания на ветки, которые то и дело царапают мне ноги. Но вдруг, что-то привлекает моё внимание, и ещё не обернувшись, я, кажется, уже догадываюсь, что увижу. Мама лежит в нескольких шагах от деревьев, из-за которых я только что выбежал. Теперь уже медленным шагом я подхожу сначала к папе, затем к ней, осторожно кладу руку на их лица – холодные и мокрые. Я хочу закричать и, наверное, когда был маленьким, я кричал, но сейчас я могу только неверующе, непонимающе смотреть на их безмятежные лица. Слишком спокойные для тех, кто потерял своего сына. Я падаю на колени возле мамы, беру ею руку, теперь совершенно безвольную, и крепко её сжимаю. По щекам начинают незаметно скатываться первые слезы, словно остатки дождя, который уже уступил место ясному солнцу где-то на небесах. Не знаю, сколько прошло времени, сколько я проплакал и когда уснул, скрутившись калачиком у маминого тела, но очнулся я уже в постели в доме Эммы – моей будущей приёмной семьи. Она дала мне чая, погладила по голове и тепло улыбнулась. Это была первая и последняя ласка с её стороны.