Хрупкость

Данте помнила, как однажды мать принесла Вергилию домой с охоты: кровь хлестала из тела сестры горными ручьями, заливала мраморный пол особняка. Данте никогда не видела столько крови прежде, будь Вергилия человеком, она бы умерла еще до того, как мать донесла бы ее до дома. Но человеком она не была, а потому захлебывалась, давилась, бесконтрольно била ногами по кровати, куда опустила ее мать, и крепко-крепко сжимала в белых пальцах Ямато. Данте никогда не видела ничего страшнее. Она хорошо запомнила тот момент, когда ее сестра застыла замертво, когда громким всхлипом оборвалось ее дыхание, и встало сердце. Сведенные конвульсией пальцы разжались, выпуская Ямато из руки, а ведь меч не смогла отобрать даже мать из опасения, что сломает ей пальцы. Хотя, казалось, куда еще ломать. Сердце забилось заново через несколько минут. Но эти минуты растянулись для Данте в долгую-долгую вечность, в зернистый кадр старого фотоаппарата, который делает глаза на снимке красными: Вергилия в изорванной одежде, распростертая на постели, ее приоткрытые мутные глаза, заляпанные плотно сжатые губы, зияющая раной грудь, и кровь, кровь, просочившаяся через матрас и залившая пол под кроватью. Данте помнила, как забежал в комнату Адам, как он страшно закричал, и в ее воспоминаниях все это было замедленной съемкой, хотя не прошло и двух секунд, как мать вытолкала его за дверь. Кажется, Данте не дышала все то время, что была мертва ее сестра. По ощущениям, ее сердце тогда перестало биться тоже. Даже когда сердце забилось, и когда Вергилия открыла глаза, она не издала ни звука. Почему-то Данте вспоминает об этом, когда демон насаживает Ви на огромные когти. Воспоминание картинкой, зернистой фотографией, проносится перед глазами за краткую секунду, а когти пропарывают человеческое мясо, режут прямо по животу, поддевают за ребра, и тянут, и слышится почти визг. Заточенная трость выпадает из пальцев, бьется о камень и теряется где-то в крови. Звук и заставляет среагировать. Он заставляет рвануться вперед, замахнуться мечом, обрубая длинную лапу с длинными когтями. Крови много — и куда меньше, чем было тогда. Данте подхватывает изломанное трясущееся тело на руки, кровь, остро пахнущая человеком, заливает ей руки, голова Ви откидывается назад, и она кричит опять, надрывно и мученически, и этот звук режет слух так, что становится больно. С Вергилией было проще — она не кричала. Она никогда не кричала. И она не могла умереть, если ей грудь пробить мечом. А хрупкое человеческое тело может.