Tempo al tempo

В этот день в Венеции шёл дождь. Леонардо планировал выйти на улицу с этюдником, дабы немного развеяться, отвлечься от расшифровки страниц кодекса. В этот раз шифр страниц оказался иным, нежели он привык видеть. Это дело могло занять не час и не два, поэтому Леонардо отпустил ассасина по делам, дабы тот не скучал в его мастерской. Эцио согласился прийти позже, оставляя страницы на расшифровку другу, отлучаясь по делам. Это уже было чем-то привычным. Он стремительно, будто птица, выпорхнул из мастерской, скрываясь на стене одного из ближайших домов, бросив напоследок пару фраз. Порой Леонардо казалось, что у молодого ассасина вся жизнь проходит в бегах, нет времени перевести дух, но при этом тот умудрялся исправно заглядывать к нему. Это радовало. Правда, иногда его визиты были уж слишком внезапными. Не сказать, что ритм жизни самого художника был нормированным, но первые ночные появления раненного Аудиторе порядком пугали Лео, но в этот раз он будто ожидал увидеть ассасина на пороге. Последнее время лекари не рискуют оставаться на улицах с наступлением темноты, так что лечением Эцио пришлось заняться художнику. Вымокший насквозь, ассасин ввалился в обитель творца, проронив лишь пару слов, разобрать которые, мог, видимо, лишь сам Эцио. Дотащить мужчину хотя бы до кресла Леонардо еле-еле, но смог, выслушивая тихие ругательства. Пропитанная кровью ткань липла к коже, а сам Эцио мутным взглядом следил за тем, как его друг аккуратно обрабатывает раны. За всё время знакомства с ассасином, да Винчи уже изрядно понабрался знаний в знахарстве и мог залатать раны не хуже, чем среднестатистический доктор. Аудиторе, каждый раз приходя побитым, словно уличный пёс после драки, виновато просил прощения за вторжение, но Леонардо и не думал злиться. Где же ещё у мужчины будет возможность подлечиться, если не у него. Как никак, ассасин, помимо всего прочего, слишком часто бывает в розыске, а доктора не чураются сдавать раненного Аудиторе. — Их было слишком много, — будто в оправдание себе тихо произнёс Эцио, чуть шипя от прикосновения к свежей ране. Он не всесильный. Каким бы ловким и юрким не был мужчина, но положить толпу в одиночку, особенно, когда это действительно толпа, а не пара человек, не всегда в его силах. Пускай сам ассасин порой идёт на рожон. Главное, чтобы вернулся живым. Глубокие порезы явно останутся белыми полосами шрамов на коже. Весь Аудиторе уже испещрён маленькими и большими ранами. Всё эти рубцы завораживали. Ассасин был настоящим ходячим холстом, где враги — своеобразные художники. Для да Винчи всё это было своеобразным произведением искусства, но для Эцио это было вот такой вот обыденностью, которая настигла его слишком внезапно. Лео знал историю почти каждой раны, они всё равно вызывали у него невольный вздох. Он аккуратно провёл влажной тканью по предплечью, смывая кровь. Шрамы… Да, да Винчи прекрасно помнил историю самого глубокого из них. Его оставило лезвие вражеского меча, которое так ловко порвало ткань ещё в самом начале служения братству. Тогда ещё юный Эцио не придал ране особого значения. Когда Аудиторе принёс Леонардо страницу кодекса, он как-то совсем уставше плюхнулся в плетеное кресло в мастерской. Скрыть рану от зоркого глаза молодого художника было сложно, особенно такую. Да Винчи не был доктором, который бы ловко подобрал всё необходимое для обработки такого рода раны, чтобы та еще не осталась на всю жизнь белесым рубцом. И та осталась. Сейчас же Лео держал в мастерской парочку мазей, которые бы могли пригодиться, да и не прогадал. Они пригождались и часто. Когда кровь была смыта полностью, а сам да Винчи переходил уже к мазям, Эцио задремал. Сначала художник проверил пульс у своего друга, потому что от потери крови тот мог и не задремать, а банально потерять сознание. Но этого, к счастью, не произошло. Выносливости Аудиторе ещё можно было позавидовать. Пока ассасин находился в обители Морфея, Леонардо закончил с его ранениями. За окном всё также продолжал барабанить дождь. Мокрая одежда Эцио была аккуратно развешена, а оружие сложено там, где его бы не увидел случайный гость. Но, на всякий случай, да Винчи закрыл дверь на дополнительную щеколду. За время, которое он возился с раненным другом, художник успел окончательно прогнать сон, поэтому решил зажечь ещё дополнительно пару светильников. Сняв ткань с мольберта, да Винчи критично взглянул на свою картину. То, что днём казалось ему чем-то неплохим, сейчас в свете ламп выглядело просто отвратительно. Леонардо окончательно решил, что ему стоит перерисовать то, что он хотел. Эта картина — заказ, который да Винчи взял уже давно. У него не было привычки задерживать картины, но вот с этой что-то никак ни шло. Отвлекшись от холста, Леонардо вновь посмотрел на спящего друга. Лицо Эцио было настолько расслабленным и умиротворённым, что Лео уж слишком долго смотрел на него. Он видел Аудиторе более сотни, а может и тысячи раз. Разные эмоции, начиная от злости, заканчивая неким обольстительным выражением лица, когда он пришёл к нему в мастерскую, а перед художником сидела прелестная натурщица. Тогда да Винчи мог только тихо посмеяться, шепотом напомнив другу, что его заказчица замужем за вполне влиятельным человеком, который мог бы организовать дополнительное преследовании за ассасином. Аудиторе тогда лишь пожал плечами, одарив Лео одной из своих обольстительных улыбок. Да Винчи тяжело выдохнул. Он понимал, что такая жизнь не была выбрана мужчиной самостоятельно. Интересно, думал ли сам ассасин о том, как бы могла сложиться его жизнь, если бы все было иначе? Он бы не был вынужден вступать в братство, убивать людей, скрываться от преследования. Его тело не было бы испещрено мелкими и более крупными рубцами, белесыми полосами. Вся его жизнь была бы положена на продолжение дела его отца… Но он и не был бы один. Федерико, Петруччо, сам Джованни были бы рядом. И какая бы роль была бы тогда у Леонардо в жизни Эцио?.. Не столь значительная. От да Винчи были бы нужны картины для Марии, но никак не расшифровка замысловатого кодекса. Может быть они бы никогда и не стали друзьями, по крайней мере такими, какими были сейчас. Эцио не нужно было бы доверять Лео свою жизнь, когда тот латал его в очередную тёмную ночь… Все было бы иначе. Да Винчи аккуратно взял кисть, набрав краски с палитры. Мазок за мазком на холсте появлялись совершенно иные очертания, нежели раньше. Леонардо периодически останавливался, откладывая кисть и подходя к окну. Опираясь о подоконник, художник выпрямился. В комнате будто стало не хватать кислорода. Внутри было слишком тесно, лёгкие сжались до немыслимого состояния. Лео распахнул настежь окно, впуская внутрь лёгкий ветерок, принесший аромат влажной улицы и сырости.  Пожалуй, он уже и привык к неприятному запаху, слышимому от каналов Венеции. *** Пропуская пряди волос сквозь пальцы, мужчина смотрел перед собой. Мерное дыхание находящегося рядом дарило своеобразное умиротворение. Он не тревожил его сон, но позволял себе чуть больше, чем мог бы. Просто хотелось. Такое глупое желание, которое, казалось, могло привести к непредсказуемым реакциям. А может и предсказуемым. Леонардо просто не хотел об этом думать. Он не спал почти всю ночь. Картина на заказ как-то слишком уж хорошо начала писаться, отчего да Винчи привычно забыл о сне, отдаваясь порыву своего творчества. Стоило ему сделать последний мазок, как за окном уже начинало светать. Раннее утро одарило его множеством скачущих зайчиков по комнате. Недоработанное изобретение, стоявшее на подоконнике, отражало утренние лучи. Они создавали замысловатые узоры на полу, вещах в комнате и по потолку. Всю эту картину дополняли переливы тех же лучей в небольших хрустальных подвесках, свисавших с замысловатого канделябра — подарок одной из клиенток. Эцио проспал на кресле всю ночь. Леонардо, конечно, мог утром уйти в спальню, поспать в нормальной постели, но почему-то не хотел. Он присел на кресло рядом с другом, задумчиво смотря куда-то вдаль, иногда всё же возвращая свой взор на спящего ассасина. Не сказать, что он ощущал чувство тревоги, некое беспокойство. Скорее ему хотелось всегда быть начеку, чтобы, если понадобится, оказать первую помощь другу. Раны были не тяжелыми, но рваными. Это было весьма неприятно и, возможно, пришлось бы дать бедному мужчине успокаивающую настойку. Но все обошлось. Аудиторе начал просыпаться от лучей, который стали светить ему прямо в лицо. Леонардо медленно отвёл руку, смотря, как Эцио начинает постепенно осознавать, где он находится. — Я вновь потревожил тебя, amico mio*, — виновато улыбнувшись, сказал ассасин. Ему вновь стыдно. — Тебе не стоит извиняться за это. Ты же знаешь, что я никогда не откажу тебе в помощи в любое время суток, — Леонардо хотел встать с кресла, дабы подвинуть мольберт в сторону, но Эцио аккуратно потянул его за рукав рубашки, безмолвно прося побыть с ним ещё немного. Художник и сам не против просто побыть с другом, а не рвануть сразу по бытовым и не очень делам. Ему вообще стоило бы поспать. — Голова гудит, — признался Аудиторе, чуть запустив пальцы в свои волосы. — Будто все эти стражники разом решили забраться мне в голову. — У меня есть настойка, — да Винчи действительно держал у себя лекарство и на этот случай. Иногда, сидя слишком долго около ламп и напрягая глаза, он мучался от головной боли. Или же, когда спал слишком мало. Или вообще не спал. — Чуть позже, может она и сама пройдёт, — отмахнулся Эцио, откинувшись на спинку плетёного кресла. В мастерской было тихо. Аудиторе больше ничего не говорил, а сам Леонардо и не знал, что бы сказать. Они не были такими друзьями, которые легко могли бы разговориться о чём-то. Да, пожалуй, их дружбы была чем-то совершенно другим. Скорее, как очень доверительное знакомство, где каждый толком и не знает друг о друге, но уровень доверия намного выше, чем просто для обычных знакомых. Им было комфортно и в тишине. Эцио останавливался, будто притормаживал свою бурлящую жизнь, а Леонардо просто наслаждался моментом. Для обоих это было чем-то приятным в их таких непохожих жизнях.