_______________________________
Брюс наполовину ожидал, что проснётся без маски, без костюма, верхом на ком-то и помеченным. Альфы были животными под их тонким слоем контроля и силы, и любой, кроме члена семьи, мог взять уязвимую омегу, как только у него появлялся шанс, что это сойдёт ему с рук. Хотел бы он думать о человечестве лучше, но он видел слишком много тёмных сторон людской натуры, чтобы понимать, что не стоит слишком надеяться. Ему следовало догадаться, что это означает, что Джокер попытается сделать прямо противоположное. Так что Брюс всё ещё был в своём костюме, когда проснулся, и из-за начавшейся течки он настолько перегрелся, что казалось, его пот мог бы пропитать ткань насквозь даже быстрее сочащейся смазки. Ко всему прочему, он лежал лицом вниз на чём-то, что напоминало матрас, который был пропитан запахом феромонов и кожи Джокера, что делало его в равной степени привлекательным и отталкивающим. Ему пришлось приложить усилия, чтобы частично перевернуться на спину, чтобы между противоречивыми запахами и его чувствительным носом было хоть какое-то расстояние, а когда он оказался на спине, то обнаружил, что он действительно на матрасе, лежащем на полу, как ему показалось, чердака склада, среди брошенных инструментов, консервных банок и мусора. Комната была пропитана Джокером, к счастью, по большей части его феромонами, а не запахом кожи, но самого альфы нигде не было видно. Несмотря на то, что в комнате он, похоже, был один, Брюс не мог определить, не были ли где-нибудь спрятаны камеры и микрофоны, по крайней мере, не в том состоянии, в котором он сейчас находился. И даже несмотря на то, что изнасилование не было свойственно почерку Джокера, он не собирался искушать своего истинного партнёра. Так что Брюсу пришлось остаться одетым и запутать свои руки в своём же плаще, чтобы не позволить себе шарить ими в штанах. Что означало, что он провёл бессчётное количество часов, извиваясь, потея, истекая смазкой и корчась от боли в агонии желания и судорогах течки, истязавшей его тело. Что также означало, что время от времени, когда его тело больше не могло справляться с отсутствием стимуляции, он впадал в бессознательное состояние. Всякий раз, когда это происходило, он обнаруживал, что концентрация запаха Джокера в комнате пополнялась, особенно рядом с матрасом, с которого Брюс не мог подняться, а в пределах лёгкой досягаемости появлялись еда и вода. Брюс знал, что ему нужно пить, что ему нужно есть, но он не мог просто принять на веру, что запасы, которыми его, по-видимому, снабжали, не были каким-либо образом отравлены. Он уже был слаб от течки, и у него не было шансов на успешную борьбу… с чем угодно. В конце ряда провизии он также обнаружил фаллоимитатор с узлом, который каким-то образом пах как Джокер, но без примеси запаха его кожи, и сразу, как только Брюс своим затуманенным разумом осознал, что это было, он притворился, что кроме еды перед ним ничего не было. Он мог бы пережить эту течку без воды и пищи, и он также смог бы пережить её без члена, реального или искусственного. И тогда он смог бы сбежать. Его решимости не есть хватило на весь первый день, но к тому времени, когда луна взошла высоко настолько, что её свет начал пробиваться через небольшое окно, его горло стало таким сухим, что Брюс задыхался при каждом вдохе. После того, как он не умер, у него прибавилось решимости игнорировать фаллоимитатор, продолжая притворяться, что того не существует. Это продолжалось, пока второй день не сменился третьим, и он ненавидел себя ещё немного, даже когда дотянулся до игрушки. К его удивлению, она смялась в его руке, как бумага, но внизу под ней кое-что оказалось. Это была бумага. Игрушка была не чем иным, как тщательно продуманной шуткой. И суть её была в концовке: под ненастоящим фаллоимитатором был мобильный телефон с запиской. «Наберите 2 для индивидуального обслуживания номеров.» Брюс чуть не швырнул телефон через комнату, но всё внутри него взбунтовалось, мускулы мучительно сокращались. Чем дольше он игнорировал позывы своего тела, тем хуже ему становилось, и он уже начал достигать своего болевого порога. Ему казалось, что провести несколько часов подряд с пустотой внутри себя было даже хуже, чем воспользоваться чем-то фальшивым. Он не позволил себе думать, когда удерживал «2» на цифровой клавиатуре, и он не позволил себе думать, когда услышал телефонные гудки, и особенно он не позволил себе думать, когда телефон перебросил его на автоответчик, а в его животе что-то оборвалось, и он швырнул телефон через всю комнату. Он вообще не позволил себе думать, как и не позволил себе проронить ни звука, пока он, дрожа всем телом, утыкался лицом в подушку, запах которой не мог вынести, запахом которой не мог насытиться. Он не позволял себе думать так упорно, что не заметил, как кто-то вошёл в комнату, пока этот кто-то не оседлал заднюю сторону его бёдер и не склонился над ним. — Говорил же, что в конце концов ты сдашься, Бэтс, — мурлыкнул Джокер на ухо Брюсу, прижимаясь носом к чувствительному участку кожи за ним. — Я не сдался, — Брюс лгал, даже когда воздух вокруг него начал насыщаться запахом Джокера, наполняя комнату свежими, новыми, стойкими феромонами, которые мгновенно начали облегчать его судороги, наполняя тело слабостью. Немного другой слабостью, как если бы он был под кайфом. Эффект был разрушен секундой позже, когда Джокер наклонился ближе, сталкивая их губами, и Брюс отпрянул, почувствовав привкус химикатов. — Ты сдаёшься прямо сейчас, дорогуша, — самодовольно парировал Джокер, откинувшись назад. Он уже был твёрд и прижимался к заднице Брюса; искушение, которое он не хотел принимать, как бы сильно он в этом ни нуждался. — Нет, — болезненно выдохнул Брюс, сильнее вдавливая лоб в мягкость матраса, пытаясь взять себя в руки, хотя и знал, насколько это безнадежно. Так давно начавшаяся течка, присутствие истинного партнёра — у него не было шансов. — Не сдаёшься? — спросил Джокер резким голосом, передразнивая. — Тогда думаю, что вернусь позже, когда будешь готов снять табличку «Не беспокоить». Не то чтобы это имело значение, когда ты уже побеспокоен, а, Бэтси? — сказал Джокер, скатываясь с бёдер Брюса. А потом он встал и направился прочь из комнаты, и Брюс сдался. Он приподнялся на локте и потянулся другой рукой, цепляясь за штанину Джокера, пару раз дёрнув за неё. Джокер свалился на него, зажав Брюса между своим телом и постелью. — И я вернулся, — засмеялся Джокер своим нервирующим хихиканьем, втягивая запах вдоль открытой линии челюсти Брюса. — Скучал по мне? — Нет, — прорычал Брюс сквозь стиснутые зубы. Он чувствовал себя ужасно уязвимым, когда зубы альфы были так близко к его горлу, хоть Джокер и не смог бы добраться до него, не приложив усилий, к тому же без помощи со стороны Брюса. Тем не менее, он повернул голову и сказал: — Ты планируешь начать до того, как моя течка закончится? — Не многовато ли на тебе одежды, Бэтси? — спросил Джокер, игнорируя вопрос и попытку Брюса отстраниться, и просто переместился на другую сторону его шеи, чтобы вдохнуть запах с другой стороны челюсти. С Джокером трудно быть уверенным хоть в чём-то, но Брюс подумал, что это мог быть и вопрос и утверждение в одном лице. — Не пока ты рядом, нет, — ответил он, отвернув голову и приподняв плечи, чтобы убрать свою шею из-под зубов альфы. Джокер не дал ему завершить манёвр, втиснув руку между Брюсом и матрасом, с ужасающей силой хватая его за подбородок и поворачивая его голову, тем самым давая себе возможность наклониться через плечо и украсть ещё один поцелуй. Принять этот поцелуй было легче, чем предыдущий, хотя, возможно, дело было в языке, хозяйничающим у него во рту. На губах альфы всё ещё оставалась эта химическая примесь, но что бы это ни было, оно оказало эффект только на кожу Джокера. Попробовать язык альфы на вкус — всё равно что набрать полный рот его феромонов, и Брюс сосредоточился на вкусе его рта, пока в своей нужде тёрся о постель. Он думал о том, как мучительны были пустота в его дырке и твёрдость его члена последние два дня, но всё это казалось незначительным, по сравнению с тем, что сейчас его истинный партнёр был так близко, но до сих пор не внутри него. Во всяком случае, не так важно. Пальцы на его подбородке сместились, а затем два протолкнулись между их губ и оказались у Брюса во рту. Вкус химикатов ударил по рецепторам Брюса, он дёрнулся, давясь, и попытался стереть вкус с языка, скребя по нему перчаткой. Джокер впился в него взглядом, на его лице проскочил первый настоящий проблеск злости, какой Брюс никогда не видел у альфы прежде, но у него не было времени рассмотреть получше, потому что лежащая на его лопатках рука толкнула его на постель. — Ты не первый мой истинный партнёр, Бэтси, — усмехнулся Джокер вне поля его зрения, и Брюс дёрнулся, осознав, что Джокер действительно способен почувствовать их совместимость. Затем тьма обрушилась Брюсу на глаза, и ему пришлось постараться, чтобы своими тяжёлыми руками убрать с лица свой же плащ, который накинул на него Джокер. — У меня была прелестная жёнушка, и мы любили друг друга больше всего на свете. А потом я прихожу домой в таком вот виде, и вдруг оказывается, что она терпеть не может мой запах! — что-то острое скользнуло от ягодицы к бедру, разрезая его костюм с мягким звуком, который затерялся в шипении Джокера. Когда это что-то прошлось по нему ещё раз, обжигая задницу болью, Брюсу пришлось постараться, чтобы не подпрыгнуть: у Джокера было что-то острое, и Брюс не хотел лишний раз привлекать внимание сумасшедшего или провоцировать его. Ощущение воздуха на раскалённой коже нервировало, особенно в местах, где смазка тянулась скользкими дорожками по тыльной стороне бёдер к её источнику. Проскользнувший внутрь палец заставил его напрячься, а затем Джокер толкнулся без предупреждения или предварительной подготовки. И это не было… больно. Не совсем. Его тело приняло член альфы быстрее, чем Брюсу на самом деле хотелось бы, но растяжение оказалось большим сюрпризом. Не то чтобы раньше в него никогда не входили, в прошлом он проводил свои течки с проверенными альфами, а между течками в его постели бывали и альфы, и беты, и омеги, он бывал и сверху, и снизу со всеми, но с тех пор уже прошло какое-то время, и он никогда не был с истинным партнёром, и никогда не был с Джокером. — Ох, детка, ты так напряжён! — проворковал Джокер взволнованным высоким фальцетом. Твёрдые, как сталь, пальцы с силой сомкнулись у Брюса на плечах, вонзаясь в плоть, словно Джокер пытался проникнуть сквозь кожу прямо ему в мышцы. — Тебе серьёзно следует поговорить с боссом о том, чтобы он дал тебе выходной. — Эффект от его жуткого голоса и слов был смазан резким толчком бёдер, с которым Джокер вошёл глубоко в Брюса. Брюс же смог только вздрогнуть, а затем расслабиться от облегчения, что, наконец, после двух дней абсолютной пустоты, когда он не мог воспользоваться даже игрушкой или своими пальцами, чтобы уменьшить боль, он был наполнен. — Пока ты на свободе, у меня никогда не будет выходного, — сказал он, как будто Джокер не был глубоко внутри него, не сжимал ритмично с силой пальцы после каждого толчка, притягивая Брюса обратно к себе. — Не думай, что я не заметил, Бэтси, — сказал Джокер ровным голосом, словно скорость, с которой он толкался в Брюса, совершенно не мешала ему говорить. — Того, как ты всегда исчезаешь на несколько дней, когда я ухожу в отпуск. Я всегда удивлялся, почему ты никогда не боролся со мной во время своей течки тогда, как с другими тебе это никогда не мешало. Мне даже и не снилось, что ты избегаешь меня, потому что ты мой. Боль сменялась нарастающим, вступающим в свои права удовольствием, пока готовое тело Брюса принимало член с уплотняющимся узлом толкающегося на всю длину Джокера. К счастью, Брюс придерживался строгого режима приёма противозачаточных таблеток как для регулирования своих течек, так и для предотвращения случайной беременности, поскольку он никогда не знал, когда его могут позвать на какое-либо мероприятие, или с кем он может уехать домой после ночью. В противном случае, статистика показывала, что хотя бы одна течка, даже без установления связи, проведённая с истинным партнёром, гарантировала бы успешную беременность. — Я не твой, — возразил Брюс, похоже, слишком поздно, судя по хихиканью Джокера. Но он изо всех сил старался вытолкнуть мысли о гипотетических «что если» по поводу его беременности из своего затуманенного течкой разума, тем не менее, беременность произвела на свет его заклятого врага. — А мог бы, — ответил Джокер, как будто он не смеялся над Брюсом мгновенье назад, как будто он уже не был настроен на то, чтобы Бэтмен был его. Брюсу стало интересно, сможет ли он выпутаться из всего этого без укуса-метки, хотя его чрезмерно аналитический ум уже начал прокручивать разные непредвиденные обстоятельства, которые, как он был уверен, теперь стали неизбежны. Если не в этот раз, то в следующий. И он знал, что следующий раз будет. — Ты знаешь, что Аркхем не сможет удержать меня надолго, особенно теперь, когда я знаю, что снаружи у меня есть омега, ожидающий, что я буду удовлетворять его потребности каждые несколько месяцев. Тебе не нужно избегать меня на время своих течек. Брюс знал, что совершил ошибку, как только открыл рот, но весь сегодняшний вечер был ошибкой. Начиная с того момента, когда он решил пойти сражаться с истинным партнёром во время своей течки. Или, возможно, его ошибки начались, когда он не стал проверять Джокера, когда тот устроил затишье. Или, может быть, ещё до этого, когда он не… Это не имело значения. Брюс совершил слишком много ошибок в своей жизни, и он считал, что лучше не зацикливаться на прошлом. Всё, что он мог сделать, — жить в настоящем и приложить все усилия для предотвращения подобных ошибок в будущем. И в настоящее время он совершал ошибку, которая изменит его жизнь. — Не нужно, ты прав, — согласился Брюс. Он пытался помешать себе продолжать, но боль, течка и удовольствие ослабили его и развязали ему язык. — Я хочу. Я всё ещё хочу. Сейчас, когда я знаю, как ты пахнешь в близи, я хочу даже ещё сильнее. — Брюс закрыл глаза, пока говорил. Быть может, часть его хотела того, что он только что спровоцировал, но потому ли, что это действительно было его желанием или потому, что он жил ради самобичевания, он не был уверен. Джокер не успокоился на его словах. На самом деле, даже когда он рыкнул, и рык прокатился через всё его тело, отзываясь в теле Брюса, он начал сильнее трахать Брюса, и его узел начал увеличиваться в размерах с каждым последующим толчком. Одна из рук, держащая его плечо словно в тисках, наконец разжалась, позволяя восстановиться кровотоку и вызывая покалывание в онемевших мышцах, а затем он ощутил, как по затылку прошёлся холод, и через мгновение очерченный путь обдало жаром и болью, и Брюс понял, что Джокер разрезал костюм у него на спине, отделяя маску от плаща и обнажая голую кожу на обратной стороне его шеи. Брюс для видимости — так как узел, толкающийся внутрь, не мог больше проникнуть в него и прижимался ко входу, растягивая его немного сильнее с каждым яростным толчком, — попытался отбиться, но пальцы, сжимающие его другое плечо, вцепились ещё крепче. Казалось, Джокер пытается разорвать его на части, но потом эта боль отошла на задний план, когда альфа протолкнул свой узел в Брюса. Как только он оказался внутри, узел начал набухать, и когда набух полностью, Джокер с утробным рычанием вонзился клыками Брюсу в шею. Вязка сама по себе была ошеломляющим процессом, и удовольствие от неё обрушилось на Брюса в тройном экземпляре, когда Джокер запер его, наполняя Брюса своим семенем, пока сам Брюс дёргался и кончал под ним. Прибавившееся ощущение образующейся связи, оседающее на коже, практически оглушило его, зрение и слух настолько ослабли, что он не был полностью уверен, не отключился ли, по крайней мере, на секунду. Единственное, что давало ему понять, что он всё ещё в сознании, — это то, что уже чистый аромат Джокера стал настолько острым, что, казалось, об него можно было порезаться, только вдохни поглубже. Запах был агрессивно-властным, мрачно-гневным и настолько сильным, что мог бы поставить на колени кого-нибудь слабее, заставляя беднягу молить о прощении за преступления, которых он не совершал. Пахло победой и поражением, словно миру настал конец. Конец миру Брюса. Джокер слегка покачивался в нём, используя тело Брюса, чтобы выдоить свой узел, и водил чем-то острым и колющим по плоскости его незащищённой спины. Нож, который он использовал, чтобы порезать костюм Брюса и самого Брюса, дважды. — Если ты убьёшь меня, ты сойдешь с ума, — сказал Брюс, прежде чем вспомнил, что Джокер уже сошёл с ума. — Не волнуйся, дорогуша, я уже на шаг впереди, — злобно хихикнул Джокер. — Мой изменившийся запах довёл мою милую жёнушку до самоубийства, а меня — до убийств и разрушений. О, и до тебя, конечно же. Моя новая прелестная жёнушка. Ты тоже выберешь лёгкий путь, крошка-Бэт? — Я не такой слабый, — сказал Брюс, не в силах сдержать вызов или оскорбление в голосе. — Ммм, да, не такой, Бэтмен, но ты восприимчивый, не так ли? — сказал Джокер, а затем зажал Брюсу ладонью нос и рот, при этом слегка протолкнув её часть ему между зубов, не давая сомкнуть челюсти. Больше, чем его лёгкие взбунтовались нехватке воздуха, чувство вкуса и обоняние Брюса взбунтовались пропитанной химикатами коже, прижатой прямо против его ноздрей и языка. Это было ужасно, в самом прямом смысле этого слова. Феромоны Джокера всё ещё густо витали в воздухе, и только они не давали ему извергнуть содержимое своего желудка. Химический вкус распространился по его языку, поднялся в нос и скользнул вниз по горлу. Это было похоже на вдыхание паров краски: сшибало с ног, заставляло глаза слезиться и вызывало лёгкое головокружение. Мир вокруг плыл, его видение размылось, пока он слабо боролся с рукой, заставляющей его глотать этот ужасный запах, и когда начали протестовать его лёгкие, он задался вопросом, что если эта химическая примесь въестся в его шею вместе с меткой Джокера. Джокер внезапно вытащил свой всё ещё раздутый узел, и неожиданное растяжение мышц, неожиданная боль настолько потрясли Брюса, что он с силой укусил чужую руку у себя рту. Кровь потекла по его языку, превращая химический вкус в более металлический, более чистый вариант запаха Джокера, он хотел разомкнуть челюсти, но из-за шока не мог вспомнить как. Кончики пальцев вонзились в кости под скулами, заставляя открыть рот, и рука, которую он ненамеренно зажал в капкане из своих челюстей, исчезла. Однако кончики пальцев продолжали держать его рот открытым, прокалывая и царапая кожу острыми ногтями. А затем рука вернулась с чистейшим ароматом его истинного партнёра, мускусный вкус и запах распространились по языку и горлу, наполняя его. Когда шок прошёл, Брюс понял, что Джокер напевает песню «Джек-в-коробке», и что то, чем он покрывал язык Брюса, было спермой Джокера. Из задницы Брюса. Когда до него дошло, что именно делал Джокер, он машинально дёрнулся назад и попытался закрыть рот, но рука, стальной хваткой держащая его челюсти раскрытыми, не позволила ему сбежать. — Э-э-э-эй! Растущие мальчики должны принимать положенные им витамины! — со смехом сказал Джокер, а затем размазал очередную каплю во рту и под носом Брюса. Это действие наполнило его Джокером, запахом, который взывал к нему, и хотя кожа Джокера касалась его языка, химический оттенок быстро исчез. Брюс чувствовал, как Джокер размазывает сперму по его коже, мозолистые кончики пальцев втирали её в порезы, нанесённые сумасшедшим, вызывая жжение. Их нужно будет промыть и продезинфицировать, и Брюс испытал сильнейшие отвращение к тому, что его заставили проглотить, к тому, что сейчас втирали в его кожу в знаке явного заявления прав на него, к тому, как пульсирует след от укуса на тыльной стороне шеи, но в то же время, его самые низменные инстинкты твердили ему, что он должен быть очень доволен заявлением своего альфы, ведь теперь любой потенциальный партнёр будет знать, что он занят. Брюс мог бороться, он мог сражаться — силы возвращались к нему между этапами его течки, — но он не собирался побеждать, и он не собирался убегать. Не в таком состоянии и не тогда, когда его истинный партнёр был так близко и уже взял его. Так что он смирился. Он сосредоточился на себе, на попытке собрать всю свою энергию, и проигнорировал собственнические прикосновения и своё отвращение, потому что знал, что, как бы плохо ни было сейчас, потом всё станет только хуже. И он был прав. К тому времени, когда его течка, наконец, прошла, всё, кроме его маски, плаща и пояса, было разорвано в клочья, а его кожа была отмечена жгучими красными линиями, нанесёнными ножом Джокера, когда тот срезал с него костюм Бэтмена. Его кожа была покрыта липкими следами спермы, и некоторые порезы жгло там, где Джокер их смазывал. Задняя часть его шеи болела, потому что Джокер снова и снова помечал его, каждый раз с силой вгрызаясь в него («Как будто я позволю тебе забыть, кто вяжет тебя, Бэт-бой», — сказал Джокер, будто Брюс мог забыть). Случилось всё, чего ожидал Брюс, когда думал от том, что произойдёт, если он когда-нибудь позволил Джокеру взять его. Единственным сюрпризом стало то, что Джокер ни разу не пытался разоблачить его, пока он был наиболее уязвим, и тем не менее, Джокер никогда не был заинтересован в его разоблачении. Брюс предположил, что это не было бы весело. В первый раз, когда он проснулся с ясной головой, Джокера в комнате не было, его запах выдыхался среди льющихся из окна лунных лучей. На полу рядом с постелью лежала свёрнутая записка, и Брюс поморщился, когда развернул её и прочитал выведенное каллиграфическим почерком сообщение: Постель зарезервирована для частной вечеринки — 3 месяца. Брюс скомкал записку в кулаке и бросил её на матрас, а когда встал, все мускулы и суставы в его теле болели и ныли всякий раз, когда он наклонялся, чтобы подобрать какие-либо доказательства своего присутствия на этом складе. Матрас был гиблым делом, пропитанный потом, смазкой, спермой, залитый кровью, так что он поджёг его, уничтожая улики. Он задержался только для того, чтобы потушить пламя, и как только остался доволен результатом ушёл, прокрадываясь через город обратно к тому месту, где был спрятан Бэтмобиль. Странно было снова вдыхать городской воздух, когда его нос не был забит запахами его течки и Джокера, и было странно, что это было странно. Как только он вошёл, Альфред оказался у двери, и его обдало полным беспокойства запахом старого беты. — Мастер Брюс, — поприветствовал он, облегчение проскользнуло в тоне его голоса, запахе, языке тела. Брюс не мог перестать думать, он должен избавиться от запаха и выяснить, что делать с меткой на тыльной стороне своей шеи. — Я был… — начал он, а затем остановился, и наконец понял, что произошло. Он нахмурился и в разочаровании поднял бровь. — Я полагал, что заслуживаю, по крайней мере, получить предупреждение, когда вы решите провести свою течку где-нибудь в другом месте, сэр, — сказал он высокомерно. И только тогда стремительно направляющийся к лестнице Брюс остановился, его нога уже была занесена над первой ступенькой. — Это был Джокер, Альфред, — в конце концов сказал он после долгих размышлений. Альфред был так потрясён, что дёрнулся на месте. — Джокер воспользовался вами?— спросил он одновременно и со страхом, и с подозрением, выглядя полностью сбитым с толку. Он уже знал, что они были истинными партнёрами, так что хотя бы это не стало неожиданностью для бедного человека. — Да и нет, — уступил Брюс, продолжая свою миссию «попасть в душ». — Он забрал меня с места преступления и поместил в не запираемую комнату, потому что знал, что я не смогу уйти. И он не трогал меня до тех пор, пока… я не попросил его об этом, потому что знал, что в конечном итоге я бы попросил. Альфред долгое время молчал, опередив Брюса, чтобы настроить душ, а затем пошёл дальше и начал наполнять ванну, пока Брюс раздевался. Его губы сжались, когда он увидел порезы на коже Брюса, но он не стал комментировать. Их, по крайней мере. — Нам нужно беспокоиться о каких-либо… осложнениях? — вместо этого спросил он, задерживаясь взглядом на плоском животе Брюса. Брюс нашёл в себе силы рассмеяться. — Нет, Альфред, — сказал он, закрывая за собой дверь в душ. — Ты же знаешь, я принимаю противозачаточные. — Он позволил воцариться тишине, пока мыл волосы, но мог с уверенностью сказать, что его дворецкий пока ещё не ушёл. — Он установил со мной связь. — Между ним и Альфредом почти не существовало секретов. Альфред был единственным человеком в мире, которому он знал, что может доверить любую тайну, но эти три слова каким-то образом были самыми сложными, с которыми ему когда-либо приходилось сталкиваться и произносить. Ответ Альфреда одновременно был и незамедлительным, и утешительным, и Брюс не смог удержаться от улыбки. — Я немедленно назначу встречу по осторожному разрыву связи, — твёрдо сказал он, как будто только мысль о том, что Брюс пойдёт на эту встречу, уже могла стереть связь. — Нет, пока нет, — Брюс поймал себя на этих словах, даже прежде чем принял решение сохранить её. — Мастер Брюс? — голос Альфреда прозвучал растерянно, но при этом он был готов либо оспаривать аргументы Брюса, либо принять их, в зависимости от того, что тот ответит. Он размышлял над ответом и аргументами, пока заканчивал мыться, и когда он вышел из душа, ванна была уже готова и пахла лавандой. Он поднял бровь, смотря на Альфреда, тот же расправил плечи. — Говорят, что это успокаивает, сэр, — ответил он со всей уверенностью человека, который не собирался готовить вторую ванну, даже если бы от этого зависела его работа. — Успокаивает, — повторил Брюс, слегка насмешливо, но в любом случае залез в воду. Он чувствовал взгляд Альфреда на заживающей метке, пока садился и пока не откинул голову на край ванны. — Похоже, он не особо заботился о… вас, — сказал Альфред и отвернулся, а его голос понизился до лёгкого эха. Брюс задался вопросом, сделал ли Альфред паузу, потому что хотел сказать «своём партнёре», а потом передумал. — Да, не заботился, — подтвердил Брюс, закрывая глаза. Даже по дороге домой он всё ещё чувствовал Джокера над собой, внутри себя. Он жёстко и быстро трахал Брюса, резал его, оставлял на нём синяки, кусал, и не только в загривок. Он трахался так же, как дрался: безрассудно, неконтролируемо и полностью принимая любой исход, к которому приведут его действия. Это было ужасно, волнующе и… вызывало зависимость. Брюс задумался, сколько времени ему понадобится, чтобы сдаться, чтобы откликнуться на сладкий зов своего истинного партнёра, чтобы увидеться с ним во время очередной течки._______________________________
Брюс продержался год. Он более тщательно, чем когда-либо прежде, контролировал использование блокаторов запахов, включая его собственную тщательно проработанную смесь, которая была более мощной, чем то, что было коммерчески доступно. Более того, каждое утро, как только просыпался, он, чтобы сохранить в тайне метку, накладывал на неё кусочек синтетической кожи, и не снимал, пока не ложился спать. Никто ни в его компании, ни в его борьбе с преступностью не заметил, что он теперь был в паре. Ни один человек ничего не сказал о задней стороне его шеи или небольшом изменении в его естественном запахе, в котором теперь, насколько он мог сказать, были нотки чего-то тёмного, чего-то с металлическим оттенком, который заставлял его думать о крови, заставлял его думать о разбросанных по коже гладких полосках шрамов, оставленных клинком Джокера. Через неделю после той роковой течки Бэтмен вернул Джокера в Аркхем, откуда тот сбежал за неделю до следующей течки Брюса. Этот человек, несомненно, был сумасшедшим, но он был умён, и этот побег был слишком хорошим совпадением, чтобы Брюс мог посчитать его случайным. Тем не менее, он не был готов, и снова запер Джокера, даже когда альфа мрачно улыбнулся ему и поиграл бровями. Он провёл свою течку один, с игрушками. На следующую течку после этой Джокер сбежал на две недели раньше и в знак ухаживания оставил по всему Готэму жуткие подарки. Как кошка, приносящая в подарок мёртвую мышь или птицу. Эти попытки ухаживания, совершенно ясно, возымели противоположный эффект и привели к тому, что Джокер был возвращён в Аркхем, связанный по рукам и ногам, как свинья. С яблоком во рту и сломанным носом. Эту течку он тоже провёл наедине с игрушками. Третья течка после вязки дала понять Брюсу, что независимо от первоначального намерения Джокера подождать, пока Брюс не сдастся, он потерял терпение. Что стало ясно, когда он похитил Брюса за три недели до его течки. Он запер Бэтмена в комнате без окон, и Брюсу понадобилось полторы недели, чтобы сбежать оттуда. Тогда Брюс нездорово гордился сломанной рукой, ногой и рёбрами, с которыми он оставил Джокера в качестве напоминания о том, что Джокер больше никогда не проведёт с ним ещё одну течку, если Брюс сам не захочет. Эту течку он провёл с другим альфой, компанией которого наслаждался в прошлом и которому можно было доверять в том, чтобы он молчал о втором поле Брюса, но что более важно, ему можно было доверять в том, что он не стал бы метить Брюса. Как и всегда, Брюс хорошо провёл время, но большую часть беспокоился о искусственной коже на задней части шеи. После этого он, пахнущий другим альфой, навестил Джокера и самодовольно улыбнулся, когда лицо его альфы исказила ярость. Брюс поддался в свою четвёртую течку, которая пришлась на тот же самый день, что и год назад. Он действительно не смог бы объяснить причину своих действий, если бы кто-то спросил, но никто не стал его спрашивать. Они вернулись на тот же самый чердак, что и в прошлый раз. Чердак ничуть не изменился, за исключением сгоревшего матраса, который был заменён новым и целым, который Брюсу тоже предстояло сжечь. Хотя, после своей маленькой выходки, когда он показал альфе свою связь с кем-то ещё, Брюс ожидал, что на этом матрасе останется гораздо больше крови, чем на его предшественнике. И как обычно, оказался прав. Джокер был… в гневе. В первый раз он трахнул Бэтмена, словно сражался с ним. На этот раз Джокер уничтожал его, рвал его на части. Он слишком остро реагировал на любое действие со стороны Брюса. Казалось, всё, что бы он ни говорил или ни делал, пробуждало в Джокере инстинкт «сражайся или сражайся», и синевато-фиолетовые кровоподтёки проступили на коже Брюса задолго до того, как закончился первый день. Агрессию могло вызвать множество причин, но следы укусов давали понять, что альфа, чьи притязания на себя Брюс принял и оставил, был в приступе яростного собственничества. Синяки, которые он приобретал, сопровождались новыми укусами-метками на тыльной стороне его шеи, а также на верхних частях бицепсов и бёдер. Он был уверен, что его укусили бы и в запястья вместе с лодыжками, а также во внутреннюю сторону локтей и коленей, если бы его мускулатура смогла выдержать. Вместо этого ему оставили глубокие укусы на ягодицах, икрах и боках, которые потом принесут одни неудобства. Укусы, которые он никогда не сможет скрыть, как скрыл тот, что был у него на шее. Не существовало никакого способа затащить кого-либо в постель, избежав при этом большого количества объяснений или оправданий, что, как он был уверен, и являлось основным намерением Джокера. Укусы оставляли кровавые дорожки по всему телу Брюса, смазанные следы от которых выглядели неоново-яркими на контрасте с кожей Джокера, они стекали вниз по телу, смешиваясь со смазкой и спермой, которые уже начинали впитываться в матрас. И это он ещё не использовал нож. Или использовал. Брюс был не уверен, сколько ранений он получил, он был уверен только в том, что оставленные на его коже следы жгло болью ещё сильнее, чем в прошлый раз. Он пытался обратить внимание на возможную систему в расположении, но укусы и синяки были разбросаны слишком хаотично, и Брюс не мог с уверенностью сказать — только когда вернётся домой и проверит, — но Джокер буквально вырезал своё имя у него на коже. Сам по себе этот трах был просто свирепым, и иногда казалось, что Джокер спал даже меньше, чем Брюс. Он всегда был готов взять его с узлом, иногда даже до того, как сам Брюс был готов принять узел. Казалось, его выносливость бесконечна, и иногда он просто брал Брюса между этапами его течки. Он всегда кончал и кончал долго, наполняя Брюса большим количеством семени, чем то казалось бы нормальным, за исключением случаев, когда он кончал не внутрь него — по крайней мере, один раз в день, — чтобы размазать свою сперму по коже Брюса, втирая её в его плоть, порезы и следы укусов. Каким бы отвратительным и болезненным всё это ни было, только это делало прикосновения, вкус и запах кожи Джокера терпимыми. Потому что не было другого способа более легко перенести его запах. Этот химический привкус всегда был диссонирующей нотой среди их смешавшихся феромонов, визг скрипки, который разрушал безупречный оркестр. Брюс просто не мог привыкнуть к нему, как бы ни старался. И он подозревал, что никогда не сможет. Единственным неизменным между их первой совместной течкой и второй, оставалось то, что Джокер ни разу не попытался его разоблачить. Когда Брюс брёл домой, помятый и изъезженный, как ставшие пеплом остатки второго изодранного ими матраса, он задавался вопросом, как долго он сможет продержаться. Как долго он опять сможет сопротивляться возвращению к Джокеру? Как долго, пока он вообще перестанет сопротивляться? Что будет с ними, когда они станут старше? Разорвёт ли Брюс когда-нибудь связь? Убьют ли одного из них ещё задолго до того, как возникнут эти опасения? Раскроет ли он свою личность, случайно или намеренно? Слишком много вопросов, слишком много переменных; будущее было туманным и неопределённым, и Брюс не находил ничего приятного в его приближении. На этот раз Альфред молчал, уже получив предупреждение о том, где Брюс собирался провести свою течку. Он был совершенно не согласен и до того, как Брюс ушёл, пытался убедить его записаться на приём в клинику, которая умела хранить тайны своих клиентов, но в итоге отпустил его, лишь провожая неодобрительным вздохом. Теперь в его виде не было никаких признаков того неодобрения, только утешение, доброта и облегчение, хотя весь этот набор был сдобрен беспокойством, когда он наконец увидел состояние кожи Брюса. Чтобы пресечь разговор о своих травмах, Брюс не смотрел ему в глаза, когда встал под заранее включённый душ, с нетерпением желая погрузиться в ванну. Пока вода успокаивающими каплями ударялась о его череп, он лениво подумал, с каждой проведённой со своим альфой течкой Альфред будет волноваться только сильнее или же всё меньше, а затем он позволил этой мысли стечь вниз вместе с потоками воды, смывающими с его кожи следы смазки, спермы и крови. Напор водяных струй вызывал жжение в местах укусов и порезов, под давлением раны снова открывались, и он знал, что под конец вода в ванне станет розоватой. Это было похоже на проявление физических отголосков связи с Джокером, которая горела у него под кожей, вспыхивая то горячим, то холодным каждый раз, когда он в своих размышлениях колебался между принятием и непринятием. Непринятие… Чем дольше он сохранял связь с Джокером, тем реже и реже думал об этом, но мысль всё ещё возникала у него в голове. Мысль о том, что ему не нужно было сохранять эту образовавшуюся между ними связь. Что у него всегда был шанс уничтожить её, если он когда-нибудь найдёт кого-то, с кем действительно захочет провести свою жизнь. Принятие же шло от осознания, что если он не найдёт кого-то, кому он охотно открыл бы свой величайший секрет, то он никогда не разорвёт её. И что Джокер всегда был бы с ним, хочет того Брюс или нет. Брюс оставил свои мысли в душе с грязной водой, уносящейся в канализацию, и сохранял пустоту в своём разуме, заползая в ванну. Ну или пытался. Боль в его заднице от того, с каким усердием Джокер вязал его, ясно давала понять, что альфа всегда будет маячить на краю его сознания. Брюс с трудом заставил себя погрузиться в медитативное состояние, а затем с головой опустился под воду, чувствуя спокойствие, безопасность и уединение. То, что не стоит ждать ничего хорошего, если избегать проблему, — это правда, но и не стоит ждать ничего хорошего от Джокера, неважно думай Брюс о нём или нет. Особенно от того Джокера, который являлся его истинным. Вообще ничего хорошего. Брюс мастерски проигнорировал, что по сути избегает проблему, и позволил себе погрузиться во тьму и тишину.