Не оставляй меня в одиночестве / Don_t Let Me Be Lonely

В эту первую ночь они спят на кучах одеял, которые Дин расстилает в их новой пустой гостиной. Дом маленький, и с низким потолком, но в остальном он почти идеален: аккуратная кухня, гостиная, две спальни и большая ванная комната с душем, а не ванной. С кухонной плитой будут проблемы – ручки слишком малы, чтобы Сэм мог их использовать, но это легко исправить, и это почти единственное, что требует реконструкции, помимо ванной, где надо установить поручни. – Смерть в душе, – говорит Дин, качнув головой, – Это было бы дерьмово. – Смерть в смерти, – двусмысленно проговаривает Сэм. Он уложил голову на полную сумку, руки сложены на животе, смотрит в потолок. На обед у них была китайская еда, маленький пикник на веранде их дома; Сэм почти без проблем пользуется одной из тех новых вилок с толстыми ручками, которые Дин купил ему много месяцев назад, сразу после травмы. Часть его цыпленка Кунг Пао очутилась у него на коленях, но в целом он вполне справляется; справляется достаточно хорошо, чтобы его можно было оставить одного дома, пока Дин работает. – Какую спальню выберешь? – спрашивает Дин, глядя на лежащего на полу брата. – Поменьше, – сразу отвечает Сэм. Дин ставит банку с солью на место и отряхивает руки, потом опускается на свою импровизированную постель, и прежде чем лечь, с надеждой всиряхивает почти опустевшую фляжку. – И я хочу синие шторы. – Именно синие? – Они к удаче, – говорит Сэм. – Где это ты такое услышал? – Я тоже хочу работу, – говорит Сэм. Дин приподнимается на локтях. – Работу. – Позже, – Сэм всё ещё глядит в потолок. – Когда я могу… когда я смогу действовать более нормально. – Хорошо, – осторожно говорит Дин. – Ладно, поживём – увидим. – Клише, – говорит Сэм. – Пардооон. – Ты ведь не думал, что я просто буду сидеть тут? – говорит Сэм, наконец-то повернувшись, чтобы посмотреть на Дина. – Пока ты стучишь молотком, или чем там? – Наверное, я и впрямь не думал об этом, – отвечает Дин, и это ложь – в действительности он так и думал: Сэм просто будет сидеть тут. Может, будет читать, играть на компьютере или что-то такое. Теперь ему понятно, какой глупой была эта мысль. – Что же, – говорит Сэм. – Начни думать. Я знаю, тебе это тяжело. Дин усмехается: – Умник всегда умник, ага, Сэмми? Сэм беспокойно шевелится на своём ложе из одеял. – Я устал, – говорит он. – Но Дин, я ненавижу спать. – Не понимаю, приятель, – говорит Дин. – Отчего вдруг это анти-сонная кампания? – Это всё равно как быть в дыре, – говорит Сэм. Ох, ещё бы, Дин должен был сам сообразить, долбаный кретин он, вот кто. – Темно и как ничего. – Вовсе нет, – решительно говорит Дин. – Это совершенно другое, Сэм. В смысле, ты ведь не видел снов в дыре? – Он подхватил слово Сэма для его Ада, хотя для Дина тот навсегда останется ямой. Ему интересно на минутку, как по-разному они называют худшее, что произошло в их жизни. – Нет, говорит Сэм. – Но мне и здесь не снится, тоже. – Он вдруг застывает, всё его тело напрягается: – Дин, – говорит он, в голосе внезапно слышна паника, и Дин отчетливо может понять, о чём он думает. – Нет, – говорит Дин. – Нет-нет, Сэм, это не дыра. Понятно? Я тебе клянусь. – Тогда почему мне не снится? – Еще приснится потом, – говорит Дин; это слепое, невежественное обещание, но иногда лишь такого рода обещание можно дать. – Всё вернётся, Сэм, просто надо подождать. Сэм внезапно тянется к нему, его рука некоторое время тыкается вокруг, прежде чем находит руку Дина. Он вцепляется в неё, и Дин не отстраняется. – Всё в порядке, – говорит Дин. – Это действительно так. Всё нормально. Всё будет хорошо. Просто надо успокоиться и подождать. Закрой глаза, чувак. Давай, спи. Не проходит и пяти минут после разговора, как Сэм крепко засыпает. Дину так быстро это не удаётся. *** Следующая неделя проходит суетливо – в поисках мебели они ходят по комиссионкам и гаражным распродажам, и всего за пару дней им удаётся найти два матраса, диван, кухонный стол и книжный стеллаж, в придачу ещё и несколько кастрюль и сковородок. Их дом по-прежнему пока напоминает скорее лесную заброшенную хижину, чем место, где люди действительно живут, но это лишь вопрос времени, считает Дин. Снова жить в Сисеро невыразимо странно, и Дин постоянно задаётся вопросом – не ошибся ли он, решив сюда вернуться. Он так и не позвонил Лизе, но уже видел мельком пару-тройку её друзей, и кое-кто из них, как он полагает, его тоже заметил. Их с Сэмом дом находится на другом конце города, но поблизости есть несколько знакомых ему мест, его задевает то, что он их видит: итальянский ресторанчик, где они отмечали день рождения Дина; боулинг, куда он водил Бена в компании шестерых его гиперактивных приятелей; а прямо за углом есть бар, Дина оттуда выперли однажды. Вообще-то это приличный бар, и на третий день Дин ведёт туда Сэма на обед, молясь, чтобы его не опознали там; к его великому облегчению, ничей взгляд на нём не задерживается. Для них это первый обед на людях с момента возвращения Сэма, и оба немного на взводе. Сэм смотрит напряжённо, и сжимает челюсти так, словно это не просто еда, а полоса препятствий какая-то. Пару раз его сэндвич с курицей выскальзывает у него из пальцев, и он роняет несколько ломтиков картошки фри на пол. Дин знает, что даже дома его беспокоит то, что он не в силах нормально координировать движения пальцев, но на публике это ещё хуже. Сэм краснеет и оглядывается, не смотрит ли кто, хотя никому нет до него дела. Дин изо всех сил старается держаться, но у Сэма нервы ни к черту, и к часу дня Дин обнаруживает, что выпил уже многовато для такого раннего времени. Когда им приносят счет, он уже на грани настоящего опьянения, и, поскольку назад не повернуть, он решает не останавливаться, раз уж начал. В холодильнике дома есть пиво – думает он, оставив бармену чаевые на прощанье и придерживая дверь для Сэма – но у них почти нет спиртного, разве только с полбутылки Джека, а винный магазин всего в шести кварталах, так почему бы... – Дин, – зовёт его Сэм, и Дин оглядывается удивлённо, вдруг поняв, что он шёл слишком быстро, чтобы брат успевал за ним. – Прости, – отзывается Дин и останавливается в ожидании, пока Сэм не пройдёт разделяющие их десять футов. Волосы Сэма ещё не отросли до привычной длины, он одет в свою обычную зелёную "туристскую" куртку и джинсы, и грубые ботинки, и во всём этом он, бесспорно, выглядит на все свои двадцать восемь. И всё же Дин внезапно вспоминает себя пятилетнего – как он стоял на коленках на жёстком зелёном коврике, протянув руки в ожидании, когда Сэмми сделает свой первый шаг. То наслаждение, которое он испытал, когда Сэм целеустремлённо поковылял в его сторону, толстые ножки удивительно быстро уносили его от улыбающегося отца прямо к брату. Дин решает не делиться этим воспоминанием, вряд ли Сэму будет приятно сравнение с карапузом, но он не может не улыбаться, пока Сэм медленно идёт вперед, вразнобой стукая костылями по тротуару. – Ты смеешься, – говорит Сэм. – Можешь прекратить? – Я не смеюсь, не над тобой, – говорит Дин, и это, в общем-то, правда. – Просто не терпится уже домой. Домой, Сэм. С ума сойти, ага? – С ума сойти, – сухо говорит Сэм, и они возобновляют своё продвижение по широкому тротуару. Они живут в одном из старых запущенных кварталов, но и в старом квартале есть милые местечки. Здесь недалеко озеро, дома выглядят единообразно прилично, в основном в стиле конца 50-х, с некоторыми сомнительными современными перестройками. Их дом нуждается в небольшом ремонте, особенно в покраске – в любой цвет, отличный от теперешнего шелушащегося синего – но веранда по фасаду пристроена не так давно и сделана из некрашеного темного дерева, которое, по мнению Дина, отлично выглядит и без краски. Он кладёт Сэму на спину ладонь – на случай, если ему будет нужна небольшая поддержка при подъеме на две ступени, ведущие ко входной двери, но Сэм отлично справляется сам. Дверная ручка – тоже проблема, она маленькая и круглая, Сэму её как следует не ухватить, но Дин хочет заменить её уже сегодня. После того, как примет порцию Джека. Сэм идёт вслед за Дином на кухню, неуклюже опускается на стул, но липучку на костылях не расстёгивает, позволяя им просто висеть по бокам. Он смотрит, как Дин достаёт стакан из посудной сушилки, как откручивает крышечку бутылки, которая стоит на кухонном столе ещё с прошлого вечера. – Дин, – говорит Сэм. – Не время. – Что? – Дин удивленно поворачивается к нему. Сэм чуть брякает своими костылями, словно желая нечто подчеркнуть. – Это не время, – повторяет Сэм. – Время – это тот, кто вытащил тебя, – говорит ему Дин. – Я люблю Время. – Я знаю, – говорит Сэм. – Ты не слушаешь. – Очень даже слушаю, чувак. Эй, не хочешь посидеть со мной, пока я буду менять ручку на двери? – Каждый день, – говорит Сэм. – Ты пьёшь каждый день. Всегда. Я думал, что не знаю... что не помню точно, как это было когда нормально – но я знаю, это не нормально. – У тебя всегда был бзик на нормальном, – говорит Дин, его раздражение берёт с места в карьер за секунду. – Нормально то, нормально это. Новость дня, Сэм – ты не был нормальным никогда, и не будешь. Сэм смотрит прямо на него, лицо у него такое, словно брат его ударил. Дин как будто со стороны слышит вновь свои издевательские слова – ребячливые, смехотворные, нечестные. Ему так стыдно вдруг, что он отворачивается. – Блин, – говорит он. – Прости, Сэмми. – Не извиняйся, – говорит ему Сэм. – Просто поставь это. Поставь твой стакан. – Это что? – говорит Дин с натужным смешком. – Вмешательство в мои личные дела? – Да, – говорит Сэм, желваки ходят по его челюсти. – Не смейся надо мной, Дин. – Сэм, – говорит Дин с внезапной усталостью. Он прислоняется к кухонному столу, ему ужасно хочется выпить, стакан оттягивает руку, но Сэм не отводит от него своего безжалостного взгляда. – Перестань, ладно? – Это я? – спрашивает Сэм. – Я делаю это? – О чём ты? Делаешь что? – Я знаю, почему ты оставил, – говорит Сэм. – Я нет... я не хочу быть таким. Я не хочу, чтобы ты всё это делал мне. Я знаю это отстой, я отстой, и тебе надо работать, и починить дверь, и поставить металл в ванной, а я здесь просто сижу, как ка...ка... какая-то черепаха, и ... – Стой-стой, погоди, – говорит Дин, и наконец отпивает из стакана, потому что, блин, он не готов к такому разговору совершенно. – Это вовсе не проблема для меня – делать всю эту фигню. Ты что, шутишь? – Ты оставил, – говорит Сэм. – Ты меня оставил там, потому что я отстой, и ты не можешь делать что-то, когда я с тобой. Ты не можешь охотиться, ты не можешь бороться, ты не... – Так, давай начнём с того, – говорит Дин, – что я тебя не оставлял, потому что не хотел о тебе заботиться. Я всегда хочу о тебе позаботиться, Сэм, нравится тебе это, или нет. То, что я оставил – это был не ты, совсем не ты – пусть и выглядел, как ты, и знал всякое такое, что знал ты, но, когда я говорю, что это был не ты – верь мне. Тот, он был отстой. Ты – не отстой. Да, я оставил его, потому что он связал бы меня, не дал бы мне спасти тебя, настоящего тебя, и потому я оставил его. И при этом чувствовал себя дерьмом, понятно? Но я бы сделал это опять. Смог бы. Я сделал это для тебя. – Но ты пьешь, – упрямо сказал Сэм. – Ты пьешь всегда. Потому что тебе трудно быть со мной. Дин изумлённо уставился на него: – Да с чего ты взял? – Разве я не говорю правильно? Мне нужно сказать лучше? – Нет, – говорит Дин, проводя рукой по глазам. – Ты говоришь правильно, просто я... блин, Сэм, да, я многовато пил – ещё до того, как ты вернулся. – Ты это знаешь, – торжествующе заявляет Сэм. – Ты знаешь, что это слишком много. – Ах ты, змей подколодный, – рычит Дин, – это такая подстава была? – Нет, – говорит Сэм, наклоняясь вперед на стуле. Он чуть не соскальзывает, но упирается локтем в стол, костыль висит на его запястье. – Не подстава. Но ты должен слушать меня. Мне плохо. Верно? Всё время. Мне плохо. Когда ты пьешь, мне так плохо, Дин, мне охренеть как плохо. И я боюсь, потому что есть вещи, которые я не могу делать и мне нужно чтобы ты делал их для меня и я ненавижу это но это правда и когда ты пьешь я чувствую будто тебя здесь нет я чувствую будто тебя нет нигде и от этого мне ТАК. СИЛЬНО. ПЛОХО. Из Дина много раз выбивали дух – но никогда словами. А вот теперь он стоит, и не может отдышаться. Он стоит тут, всё ещё тупо держа стакан с виски, край кухонного стола врезался ему в спину; а он пытается понять, что именно ему ответить на такое. Ответ: ничего. Нечего ему сказать. Он не может с этим спорить. Тут не с чем спорить вообще. Сэм морщит лоб от усилия, с которым он говорил, его губы чуть дрожат, словно ему хочется заплакать; а у Дина у самого слёзы почти на глазах. – Ладно, – говорит он наконец, голос у него немного дрожит. – Ну. Теперь очень плохо мне. Сэм по-прежнему смотрит на него. – Ну и чего ты от меня хочешь, приятель? – покорно спрашивает он, – Что, вот просто бросить пить совсем? Сразу скажу – фиговая идея. – Не знаю, – говорит Сэм, – Я не знаю. Дин разворачивается и аккуратно выливает в раковину остаток виски из стакана. – Годится? – спрашивает он. – Бутылка, – говорит Сэм. – Я не буду выливать всю бутылку в раковину, – фыркает Дин. – Что за глупость. – Тогда что? – Я буду просто... буду вести дневник, – говорит Дин, чувствуя себя по-дурацки. Он не может заставить себя встретиться глазами с Сэмом. – То есть, я буду учитывать, понимаешь? Записывать. Я так делал раньше. – Он никогда ни с кем не говорил об этом. Кроме Лизы. – И ты покажешь мне? – спрашивает Сэм. – В конце дня? – Чтобы ты смог осудить меня, что ли? – Нет, нет, – говорит Сэм, вид у него сразу очень огорчённый. – Дин, нет. Не осудить тебя. Но так ты будешь... ответить. Ответ. Вести. Ответственность. Ответственный! – Хорошо, – говорит Дин и сглатывает, потому что, если честно, ничего тут нет хорошего. Ужасная идея. Но Сэм и так несчастен, и Дин не может усугубить его несчастье ещё больше. Нет, нахуй. Не сейчас. И никогда. – Начну завтра, хорошо? – Нет, – говорит Сэм. – Тебе надо сделать дверную ручку. Молотком. Не хочу побитое твоё лицо. – Как мило с твоей стороны. – Это такое красивое лицо. – Блин, чувак, серьёзно? После всего этого ты еще будешь надо мной издеваться? – Нет, – говорит Сэм и протягивает руку к нему. – Помоги мне встать. – Хорошо, – говорит Дин. – Вот только выпью немного. Сэм кидает на него болезненно-недоверчивый взгляд, и Дин закатывает глаза. – Шучу, Сэм, просто шучу. Исусе. Ты забыл своё чувство юмора в клетке? – Это был не юмор, – сурово сообщает Сэм, наклоняясь и медленно поднимаясь на ноги в крепкой хватке Диновых рук. Он на мгновение замирает, а потом странным торопливым движением цепляет подбородок за плечо Дина и прижимает его, это как некое экзотическое объятие – объятие подбородком. Прежде, чем Дин успевает среагировать, он отстраняется, и, повернувшись к выходу, идёт из кухни своей осторожной шатающейся походкой. Дин кидает взгляд на бутылку, что по-прежнему стоит на кухонном столе. Затем разворачивается и идёт вслед за Сэмом. *** И к четырём часам следующего дня всё, что Дин хочет, вот реально хочет, просто как желание-на-звезду, так это выполнить своё обещание насчет сокращения выпивки – потому что в четыре часа следующего дня он натыкается в продуктовом магазине на Лизу. Бена с ней нет, и слава богу, он совсем не готов к такому, хотя и ко встрече с Лизой он совсем не готов; и когда они одновременно выходят к полкам с консервированными супами, наступает чертовски долгая минута, когда ни он, ни она ничего не делают, только смотрят друг на друга. Глаза у Лизы делаются огромными, и выглядит она так, будто хочет закричать. Или заплакать. – Привет, – наконец говорит Дин. – Какая неожиданная встреча. – Что, – говорит Лиза и переглатывает; откидывает назад свои тёмные волосы и смотрит на него с неистово-надменной сдержанностью. – Какого, прости господи, хрена ты тут делаешь? Боже, он так по ней соскучился. – Э... – говорит Дин, и подкидывает банку куриного супа. Ловит, подкидывает ещё раз. На этот раз поймать ему не удаётся, потому что нервы, блин, и рефлексы уже ни к чёрту. Банка падает с жутким грохотом и катится по проходу, они оба смотрят ей вслед. – Ну, – говорит он,– это забавная история. Я, э-э... я переехал сюда, вроде как? Мы с Сэмом. Лиза молчит, её рот всё ещё приоткрыт в яростной растерянности. – Потому что Сэм, он... Сэм получил травму и, э... ну, это довольно плохо, так что мы уже не можем заниматься тем, чем раньше, не с такой травмой, как у Сэма; а у меня здесь была работа, и деньги нам нужны были, да и место здесь мне всегда нравилось, знаешь, озеро красивое, хорошие люди и пицца тут замечательная, э-э... – он останавливается, широко и глуповато ухмыляясь. – А как вы с Беном? – Ты издеваешься надо мной, – говорит Лиза, оглядываясь по сторонам, как будто ищет вокруг толпу людей, над которыми Дин издевается тоже. – Ты просто... это ты так шутишь, наверное. – Нет, – говорит Дин, толкая свою тележку туда-сюда перед собой. – Никаких шуток. Ты выглядишь потрясающе, кстати. Я говорил тебе, что ты потрясающе выглядишь? – На мне рваные штаны для йоги и потная футболка Ред Сокс, – говорит ему она. – Я не выгляжу потрясающе. А ты ненавидишь Ред Сокс. Не могу поверить, что это происходит. – Лиза, – говорит Дин и отодвигает свою тележку назад. – Пожалуйста, можно я просто... может, мы просто сходим куда-нибудь? На типа кофе или что-то вроде? Или мороженое? Или вот буррито, ты же любишь буррито? – Нет, – говорит Лиза.– Нет, точно нет. – Пицца? – предлагает Дин. – Китайская кухня? Пирожные? Кексы? Безглютеновый хлеб? Ну что ещё тут в городе есть? Сандвичи? Лиза смотрит на него. На мгновение Дин думает, что она сейчас развернется и уйдет, но она вдруг говорит: "Суши". – Обожаю суши, – быстро говорит он. – Ты не хотел даже пробовать. – Попробую сейчас. – В них водоросли. – Обожаю морепродукты. – В них сырое, скользкое, холодное рыбное филе. – Я люблю сырятину. Лиза фыркает и отворачивается. – Ну что, – говорит Дин. – Суши? Сейчас? – Ты сбрендил? – спрашивает его Лиза, – Мне надо домой. И попсиховать немного. Я уж не говорю про переодеться. Мне надо два часа минимум. – Я зайду за тобой. – Я не хочу, чтобы тебя увидел Бен. Просто встретимся в семь часов в суши-ресторанчике, – она медлит. – Ты действительно теперь живёшь здесь? Дом и всё такое? – Эверетт, дом 244, – гордо говорит Дин. – А Сэм? Что такое с Сэмом? Дин не уверен, что готов обсуждать это, но он считает, что ей он должен так много, что скажет правду: – Он сильно ударился головой, у него травма мозжечка. То есть, умственно он как обычно, все более или менее нормально, просто некоторые... физические заморочки. Лиза наклоняет голову. – Мне жаль. – Эй, – говорит Дин, разводя руками. – Могло и хуже быть. Поговорим обо всём этом позже. В семь. За рыбой. – Да, – говорит Лиза. – О господи. Боже мой. – Надо было позвонить тебе? – предполагает Дин. – Я иду на кассу, – говорит Лиза. – Не ходи за мной. – Увидимся в семь, – кричит Дин ей вслед. Потом он аккуратно садится на пол, прямо на плитку. – Извините меня, дорогуша, – говорит ему пожилая леди с тележкой, объезжая его. *** – Нет, – говорит Сэм. – Выпить для храбрости, – говорит Дин. – Знаешь, почему это так называется: выпить для храбрости? Потому что это глоток. Который придаёт тебе храбрости. – Нет, – говорит Сэм. *** Дин выпивает немного в баре суши-ресторанчика. Но он это записывает! – Поражаюсь, ты до сих пор делаешь это, – говорит ему Лиза из-за плеча. Он захлопывает свой блокнотик, застигнутый врасплох. – Да, – говорит он, а потом: – Привет. – У меня целый список, – говорит она. – Того, что мне хочется тебе высказать. – Ладно, – говорит Дин, – Может, поедим сначала? – Ох, – говорит она. – Да. Точно. Они сидят в дальней от входа кабинке, и Дин не может решить – тусклое красноватое освещение в ресторанчике облегчает ему эту встречу с Лизой, или затрудняет? Это определенно романтично, но эта атмосфера – единственно романтичное из всего. Они сидят напротив друг друга, совершенно целомудренно, на Лизе её "учительский" наряд – длинная черная юбка, водолазка, кроссовки. Этот наряд заявляет о "ничего тебе не обломится" так громко, что если бы она написала это маркером на лбу, и то яснее бы не стало. Хотя она и в нём красивая всё равно. – Могу я вам принести что-нибудь выпить для начала? – спрашивает официант, и Дин говорит ему: – Да, всё, что есть, пожалуйста, – и он не шутит вообще-то. – Может, немного сакэ, – говорит Лиза. – Сакэ? – безнадежно спрашивает Дин. – Это спиртное. – Пусть будет сакэ. Лиза делает глубокий тщательно рассчитанный вдох и резкий выдох. Это из йоги. Дин узнаёт это, потому что она обучала его такому же; однажды глубокой ночью, после особенно тяжёлого его кошмара, они были в её кровати, на ней были шортики и одна из его футболок, они сидели, скрестив ноги, лицом друг к другу, и дышали вместе. Интимность этого воспоминания оказывает на Дина удивительно успокаивающее действие. – Сначала о главном, – говорит Лиза. – Да, – говорит Дин и кладёт руки перед собой на тёмную деревянную столешницу. На лице у него изображается пристальное внимание. – Я огорчилась из-за того, что ты вернулся и осел тут ради Сэма, а вот для меня ты этого сделать не захотел, – деловым тоном говорит она, а потом её лицо кривится, и слёзы наполняют глаза. – Лиз, – говорит Дин, приходя в ужас, и протягивает к ней руку, но она отстраняется. – Блин, – всхлипывает она, – блин, я не хотела рыдать тут, я пообещала себе не плакать. Она делает ещё один йоговский вдох-выдох, и усаживается очень прямо, хотя из глаз у неё по-прежнему текут слёзы. – Но мне хреново, Дин. В смысле, я ведь всё пробовала, практически всё, но – ты всегда будешь любить своего брата больше, чем хоть кого другого; и я... мне просто не под силу с этим соревноваться! Я не могу! Дин молчит целую минуту, а что он может сказать-то? Она ведь права. Лизу он любит, правда, действительно любит, больше, чем любил хоть кого-то ещё, кроме мамы, отца, Сэма, Бобби, и, пожалуй – Бена. Но она права. Сэм, он на первом месте. Сэм всегда на первом месте. Но на самом деле, что в этом плохого-то? – Лиза, – говорит Дин, – послушай. Помнишь, ты однажды сказала мне, что свою сестру ты любишь, но, если бы она вдруг умерла, обратно ты её не стала бы возвращать? – Да, – говорит Лиза. – Потому что это ненормально. – Ладно, но вот – а как насчёт Бена? Ты вернула бы Бена, если что? – Дин... – Вернула бы? – Конечно да, но это совсем другое! Он мой ребёнок! – Что ж... – говорит Дин. – Сэм не мой ребёнок, разумеется, но... я воспитал его, Лиз. Его родителями были папа и я. Я заботился о нём всю свою жизнь, и он всегда был в моей жизни самым важным человеком. Как Бен – самый важный человек в твоей жизни. Я и Сэм, мы идём в комплекте, точно как ты и Бен. И... ведь то, что ты любишь Бена – это же не значит, что ты не можешь любить и меня? И Дин замолкает, думая, что зашёл слишком далеко, и ощущая, что он вот так просто спросил её о том, что ему отчаянно хотелось знать, но чего он никогда не спрашивал вслух. – Дин, – говорит Лиза. – Ты придурок. Я люблю тебя. – Да? – нетерпеливо переспрашивает Дин, вот блин, он действительно придурок. – То есть. Я. Тоже. Тебя. – Но я вовсе не собираюсь опять поставить всю мою жизнь вверх тормашками, лишь потому, что ты ворвался сюда на белом коне. – Нет, – говорит Дин, – Нет, конечно же, нет. – У тебя проблемы, Дин, у тебя огромные проблемы, с которыми я не знаю, как иметь дело. – Понимаю, – говорит Дин. – Я правда понимаю. Действительно. – Так вот, я не хочу торопиться. – Да! – говорит Дин. – И я! – Походим немного на свидания, как все нормальные люди делают. Опять это слово – "нормально". – Безусловно, – говорит Дин. – Я хочу сказать, погляди на нас. Видишь, мы прямо сейчас на свидании. – Ну нет, – говорит Лиза. – Это не свидание. Это у нас предварительное обсуждение возможных будущих сроков проведения свиданий. – Я думал о тебе каждый день, – говорит Дин. – Просто хочу, чтобы ты это знала. Это не обязательная банальность, я просто говорю тебе. – И я не хочу, чтобы ты говорил с Беном, пока что. – Да что угодно. Уже прогнулся в кота мордой вниз. – Собака. Собака мордой вниз. – Да, так прогнулся тоже. Лиза прикрывает рукой внезапно растянувшую губы улыбку. – О господи, Дин. – Как дела у Бена? – спрашивает Дин. – Он все еще в той группе? Где все с дурацкими прическами? – У любой группы дурацкие прически. – Не у Кисс. Не у АС/ДС. Не... – Дин, стоп. Не хочу даже слышать следующее название. Тьфу. – Кстати, ты бы видела причёску Сэма сейчас. Я сам постриг, – Дин следит, как она отреагирует на имя Сэма, но она всего лишь покачивает головой. – Было бы здорово. *** Когда Дин возвращается домой, Сэм ещё не спит, он сидит на диване и читает книгу, которую нашёл на чьей-то распродаже, что-то из классики, о расизме. Дин садится рядом и кидает взгляд на обложку: "Гордость и предубеждение". – Как прошло свидание? – спрашивает Сэм, лизнув палец и цепляя им страницу, чтобы перелистнуть. – Это было не свидание, – говорит Дин, ухмыляясь совершенно по-дурацки. – Это были долгие переговоры, где мы договаривались насчет проведения нескольких свиданий. – Мда? – говорит Сэм, и поднимает от книги глаза на Дина, лицо у него странно напряженное. – Это отлично. Это очень, очень здорово. – Я пил сакэ. Много. – А это не так здорово. Дин кивает. Сэм снова утыкается в книгу. – И что? – говорит Дин наконец. – Что с тобой, Сэм? – Ничего, – говорит Сэм. – Ты врать не умеешь. – Я не вру, – говорит Сэм, кладёт книгу на колени и чуть поворачивает голову к брату. – Просто... ты и Лиза. Это так хорошо, я думаю, что хорошо, но я не хочу... я сам как... это меня... – Он прерывается, расстроенный, и сопит носом немного. Потом начинает снова: – Я не хочу, чтобы ты чувствовал, что я тяжёлая обуза, – говорит он чётко. – Очень тяжёлая обуза, которую ты должен тащить. – Что? Сэм, ты не обуза. Может быть, обязанность, но... – Стоп, – говорит Сэм, он действительно расстроен. – Это важно. Ты должен делать то, что ты хочешь. И если я тебе мешаю, то... Дин ничего не может с этим сделать – он начинает смеяться. Он чуть пьян – немного от сакэ, немного от того, как всё, наконец, вдруг хорошо устроилось; и смех неудержимо лезет из него наружу, хотя Сэм таращится на него с совершенно ошалелым видом, и глаза у него мокрые. – Прости, – говорит Дин, – прости, Сэм, Я... дело в том, что я только что два часа объяснял Лизе, что ты самый важный в мире человек для меня. Ты – мешаешь мне? Что за бред ты несёшь? Я тебя два раза из мёртвых вернул, а ты до сих пор... – Один раз, – говорит Сэм, но уголки рта у него немного ползут вверх, словно против его воли. – В последний раз это был Кастиэль. – Ну, технически, это был Время, но ладно, пусть будет всего один раз, но... проклятье, ты и я, с нами такая вот полная лажа, понимаешь? Даже если я женюсь на Лизе, чёрт – даже если я женюсь на Хиллари блин Клинтон – ты пойдёшь со мной, прямо в чёртов Белый Дом. – Я не хочу идти в Белый Дом, – говорит Сэм. – Почему ты думаешь, что я пойду в Белый Дом? – Я просто не желаю, чтобы ты когда-нибудь ещё думал, что я брошу тебя ради девушки, любой девушки. Серьёзно. Ты в своём уме вообще? – У меня повреждён мозг, – напоминает Сэм, но он уже совсем улыбается, с ямочками и прочем таким. – Я оставлял тебя в Доме Моны – из-за тебя, – говорит Дин. – Только одно могло заставить меня бросить тебя – это ты. Понимаешь, какая это смешная чушь? – Дай мне посмотреть твой дневник, – говорит Сэм. – Это точно больше, чем ты говорил, про бутылку сакэ. – Ну, может, чуть-чуть больше, – признаётся Дин. – Неважно. Не в этом дело. – Знаю, – тихо говорит Сэм. – Я знаю. – А если ты найдёшь себе девушку, – говорит Дин, для выразительности ткнув Сэма кулаком в плечо, – и соберёшься с ней под венец, то, имей в виду, тебе надо будет строить гостевой домик, потому что я иду с тобой. – Я построю собачью будку, – говорит Сэм. – Ты как-то жесток ко мне, не думаешь? – Собака, – говорит Сэм, вид у него такой, будто это слово вот только что пришло ему в голову. – Мы должны завести собаку, Дин. – Что? – Дина такой поворот беседы малость ошарашивает. – Нет. Сэм делает большие глаза. – Если ты меня любишь, мы возьмём собаку. Пудель. С бантами. – И ты просишь, чтобы я бросил пить? – Мне показалось, что я – самый важный человек в мире? Дин прикрывает лицо рукой: – Не надо было мне этого говорить. – Эй, – говорит Сэм внезапно настолько серьёзным тоном, что Дин поднимает голову. У Сэма на лице огромная и смущенная улыбка. – Я видел сон, прошлой ночью. Дин открывает рот, чтобы ответить, но всё, что ему приходит на ум – потрясающе? поздравляю? это круто? – всё это, кажется не подходит. Он вдруг соображает: – Что тебе снилось? – Этот дом, – говорит Сэм. – Я сидел на веранде. Я видел облака. – Правда? – Это был очень хороший сон. – Конечно. – Дин не знает, что ещё можно сказать. Ничто вокруг не кажется полностью реальным, всё окутано горечью, и радостью, и преградами, и возможностями. Даже Сэм, твердо сидящий рядом с ним – правая рука неловко вывернута у него на коленях, а левая прочно охватила эту его скучную книгу – даже он не выглядит реальным. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, слишком реально и проблемно, чтобы быть неправдой. Это – потрясающе. Это потрясающе. Это заебись. Это - есть. Это. Сэм добавляет: – Там был пудель, в моём сне. – Иди нахер, – говорит Дин, сияя. – Нахер, Сэмми. Это нормально.