Спасение

Вальжан и его приемная дочь шли своей обычной неспешной походкой, Козетта держала отца под руку. Жавер следовал за ними, или, скорее, тащился за отцом и дочерью, как угрюмый подросток, вынужденный терпеть общество родителей. Солнце скрылось за облаками почти сразу же, как они вышли из дома, поэтому Козетта не потрудилась раскрыть зонтик, но показала им на цветы, растущие на одном из балконов: – Какие чудесные цветы, папа! Инспектор, вы когда-нибудь видели подобное? – Козетта добавила последнее замечание, оглянувшись с улыбкой, явно пытаясь привлечь внимание Жавера. – Они действительно прелестны, мадемуазель, – сказал Жавер скорее вежливо, чем восторженно. Но по мере того как они шли дальше, таких признаков буржуазного благополучия становилось все меньше и меньше; они входили в менее богатые районы. Вальжан, как обычно, достал кошелек и протянул дочери несколько монет, чтобы они оба могли раздавать милостыню. При виде кошелька начали появляться нищие, и некоторые подходили к ним с каким-то подобострастным нетерпением. Вальжан притворился, что не слышит насмешливого фырканья за спиной, когда они с Козеттой раздавали деньги тем, кто в них больше всего нуждался. Одна девочка, которая подошла к Вальжану, выглядела особенно жалкой. – Прошу вас, месье, дайте что-нибудь для моей матери и младшего брата. Мама родила его только сегодня утром, и она слишком слаба, чтобы дать ему молока, и все еще истекает кровью! – У нее все еще кровотечение? – озабоченно переспросил Вальжан. – Где твоя мать, дитя мое? – Сюда, месье! – Девочка нырнула в темный переулок. – Пойдем, Козетта, бедной женщине будет спокойнее в присутствии другой дамы, – сказал Вальжан, положив руку на рукав дочери. Козетта кивнула, ее беспокойство было столь же велико, как и у отца, и крепче сжала его руку. – Подождите! Вальжан, не обращая внимания ни на оклик инспектора, ни на предостерегающие нотки в его голосе, поспешил вслед за девочкой в переулок. Там, однако, не было ни девочки, ни женщины – лишь два молодца с грубыми лицами. Они шагнули вперед: – Мы возьмем этот кошелек, месье. И эту девушку тоже! – Нет! – Вальжан немедленно встал между дочерью и незнакомцами. Козетта закричала, когда они схватили отца за руки. – Заткни ей рот! – приказал один из бандитов, но в это время в переулке из-за спины Козетты показался инспектор. Выхватив неоткрытый зонтик из рук девушки, Жавер описал им зловещую дугу, чтобы ударить первого нападавшего в лицо. Рукоятка из слоновой кости ударила его по переносице с такой силой, что сломала ее, кровь хлынула, и он закричал от боли. Жавер резко развернулся, чтобы вонзить острие зонтика в пах второго, чей крик в ответ на это движение заставил вопль первого бандита показаться хныканьем. Вальжан оттолкнул парней от дочери и отвел Козетту подальше от схватки, а Жавер снова занялся головорезом с разбитым носом. Вновь используя зонтик как штык, он вонзил его в солнечное сплетение противника, отчего тот задохнулся и согнулся пополам. Затем Жавер пнул в голень его товарища, все еще прижимавшего руки к паху, так что оба негодяя упали на землю, корчась от боли. Жавер стоял над ними, продолжая сжимать зонтик, который так эффективно использовал в качестве оружия, но ни один из двух головорезов не был склонен оказывать дальнейшее сопротивление. Бой начался и закончился менее чем за минуту. Послышались тяжелые шаги, и два молодых жандарма с дубинками наготове протиснулись в переулок. – Мадмуазель! Мы услышали крик, вы в порядке? – обратился к Козетте один из них, молодой блондин. Заметив отца, который обнимал ее, защищая и успокаивая, светловолосый жандарм обратился к Вальжану: – Сударь! Что здесь произошло? Второй жандарм, такой же молодой, но темноволосый и чуть плотнее сложенный, заметил человека в униформе, склонившегося над двумя мужчинами на земле. Он увидел и узнал мундир и его владельца. – Инспектор Жавер! – сказал он с благоговением. Жавер был чем-то вроде легенды для многих молодых полицейских, и этот темноволосый молодой человек не был исключением. – Арестуйте этих двоих, – сказал инспектор, указывая на тела на земле. – Они пытались ограбить этого господина и его дочь, а также обесчестить молодую девушку. – Козетта, вспыхнув, уткнулась лицом в плечо отца. – Жавер! – прошипел Вальжан. Инспектор посмотрел на него. – Они обвиняются также в нападении на полицейского, – закончил он. – Отвезите их в участок. Поскольку я все видел, я могу дать вам показания позже. Этот господин хочет увести свою дочь домой, так как она прошла через тяжелое испытание. Нет необходимости в том, чтобы кто-то из них был вовлечен в это дело. Белокурый жандарм удивленно моргнул, но сказал только: «Слушаюсь». Он и его напарник уже обыскали двух головорезов и заковали их в наручники; плотный жандарм рявкнул на них, чтобы они вставали и двигались. У обоих головорезов он нашел при себе зловещего вида ножи, что не прибавило ему человеколюбия по отношению к ним. Жандармы вытолкали избитых пленников из переулка в сторону полицейского участка. Вальжан, Козетта и инспектор вместе вышли из переулка на улицу. Выглянуло солнце, и все трое безотчетно подняли головы к голубому небу. Жавер все еще держал дамский зонтик-парасоль. Это должно было выглядеть странно, но не выглядело. В его руках безобидный девичий аксессуар выглядел тем, чем только что был: оружием. – Спасибо, инспектор, – пробормотал Вальжан, благодарный не только за вмешательство своего спутника, но и за то, что он – Вальжан – и уже перепуганная Козетта избежали дальнейшего общения как с двумя головорезами, так и с полицией. Жавер кивнул, а затем почти небрежно протянул зонтик Козетте. – Благодарю вас, мадмуазель. Ваш зонтик, конечно, не то что моя дубинка, но тоже полезная вещица, – заметил он с оттенком удовлетворения. Это замечание вкупе с полным отсутствием у инспектора заботы о личной безопасности рассердило Вальжана. Он не мог не беспокоиться о том, какому риску подвергся его спутник; его беспокойство было таким сильным, что походило на гнев. – Жавер, ты с ума сошел? Эти двое были вооружены, и оба моложе тебя! – Неужели вы думаете, что я увижу, как преступление совершается на моих глазах, и ничего не сделаю? – возразил инспектор. – Я думал, что ты воздержишься от самоубийства! – Вальжан был слишком расстроен, чтобы рассуждать здраво. – Не думайте, инспектор, что я не понимаю, к чему вы клоните! Существуют разные способы расстаться с жизнью! – Ты идешь по темному переулку небезопасной улицы с хорошенькой девушкой под руку, с кошельком в другой руке, и называешь меня самоубийцей? – прорычал Жавер. – Пожалуйста, перестаньте! – умоляюще произнес девичий голос. Мужчины, как по команде, замолчали и уставились на Козетту. Она была бледна и все еще явно потрясена, хотя говорила решительно, крепко сжимая руку отца. – Пожалуйста, папа, инспектор, перестаньте ссориться. Вы ругаетесь только потому, что вы друзья, и каждый из вас беспокоится, что другой мог пострадать, я знаю, но именно по этой причине вы и не должны кричать друг на друга. Друзья должны проявлять друг к другу доброту и понимание. Двое мужчин перевели взгляды с девушки друг на друга. «Она считает нас друзьями?..» И тут же, вслед за этой мыслью: «А разве нет? Стали бы мы так переживать, если бы не заботились о благополучии друг друга?» Эти мысли пришли им в голову одновременно, и они поспешно отвернулись. – К тому же, признаюсь, я немного напугана, – закончила Козетта, слегка дрожа. – Папа, пожалуйста, мы можем пойти домой? Мгновенно раскаявшись, Вальжан взял ее маленькую руку и поцеловал ее. – Конечно, дорогая. Мне жаль, что я подверг тебя этому ужасному испытанию. – Еще бы не жаль, – проворчал Жавер. Вальжан бросил на него мрачный взгляд. Козетта подошла и взяла их обоих под руки, так что они оказались слева и справа от нее, одновременно притягивая их друг к другу. – Инспектор, я еще не поблагодарила вас за храбрость, проявленную в борьбе с этими людьми. Я вам очень благодарна, – сказала она Жаверу и посмотрела на отца. – Папа, как всегда, ты был рядом, и твоей первой мыслью было защитить меня. Вы оба такие храбрые! – заключила она с улыбкой, столь же нежной, сколь и очаровательной. Она поцеловала отца в щеку и снова улыбнулась инспектору. – Слава Богу, никто из нас не пострадал. Так что давайте больше не будем об этом говорить. Жавер посмотрел на нее. – Конечно, мадемуазель, – сказал он немного грубовато, бросив взгляд на ее отца поверх ее головы, давая понять, что ему есть что сказать Вальжану на эту тему. – У меня нет желания расстраивать вас еще больше. – У меня тоже, – сказал Вальжан, еще крепче сжимая руку дочери в своей. – А теперь пойдем домой. Жавер двинулся было в другую сторону, но Козетта удержала его за руку. – Инспектор, куда вы? – простодушно спросила она. – Разумеется, вы идете домой с нами! Вальжан кивнул. Жавер, казалось, хотел вырваться, но ему пришлось бы применить силу, которую он явно не хотел использовать против девушки. Он закрыл рот и кивнул в ответ. Все трое отправились вниз по улице, чтобы вернуться в дом Вальжана на Рю Плюме. Когда они вернулись домой, Козетта извинилась и ушла к себе. Вальжан, предложив девушке отдохнуть до ужина, попросил Жавера присоединиться к нему в гостиной. Занавески были еще открыты с утра, и, поскольку вечера были прохладными, Туссен развела огонь в камине. Вальжан занял свое обычное место – кресло, которое Жавер занимал утром, слушая, как Козетта читает стихи, – и указал на второе кресло, стоявшее напротив него, возле дивана. – Садитесь, инспектор. Жавер осторожно опустился в кресло. – Не думайте, Вальжан, что можете сделать мне выговор. Вы больше не господин мэр. – А когда мы разговаривали сегодня утром, вы уверяли меня, что вы больше не полицейский, – возразил хозяин. – Ваши недавние действия опровергают это. – Я сделал то, что было необходимо. – Совершенно верно, и я вам благодарен, – искренне сказал Вальжан. – Вы помогли не только мне, но и, что гораздо важнее, защитили Козетту. Я просто хочу отметить, что, когда вы это сделали, вы действовали как офицер полиции, не так ли? Кажется, все еще есть что-то хорошее, что вы можете продолжать делать, оставаясь полицейским. Жавер встал и прошелся по комнате. – Возможно. Это не отменяет того, что я испортил вам жизнь на долгие годы. Или того, что, когда дело дошло до вашего ареста, когда мне пришлось выбирать между долгом и вами, я выбрал... – он замолчал, но слово «вас», хотя и не было произнесено, повисло между ними так же явственно, как если бы он произнес его вслух. – Вы очень хороший полицейский, инспектор… Жавер остановился как вкопанный, сердито глядя на пожилого мужчину. – Только не надо меня утешать, Вальжан! – Ладно, – ответил тот, не в силах убедить инспектора, что действительно так думает. Их споры шли по кругу, но мысль о том, что чуть было не сказал Жавер – и о том, что он говорил раньше, но что Вальжан в то время не понял до конца, – заставила его крепко задуматься. – Так вот почему вы собирались броситься в Сену! Потому что это был выбор между моим арестом и нарушением вашего долга? Лицо Жавера приняло загнанное, отчаянное выражение. – И единственный выход, которое вы смогли придумать, – это в буквальном смысле полностью выйти из ситуации? – настаивал Вальжан. Жавер отвернулся. – О Боже, – выдохнул пожилой человек. – Ты собирался покончить с собой, чтобы защитить меня… – Смени тему, Вальжан, – прорычал инспектор. Он все еще волк. И никогда не надо загонять волка в угол. Затем, вслед за этой мыслью: Нет, не волк. Он человек. Уважай его человеческое достоинство. – Хорошо, – сказал Вальжан вслух. – Однажды вы сказали мне, что родились в тюрьме. Господин префект сообщил мне, что ваша мать была цыганкой-гадалкой, а отец – галерным рабом на каторге. – Жиске слишком болтлив для полицейского. Как ему удалось стать префектом, загадка, – пробормотал Жавер и сердито посмотрел на хозяина дома. – Ну так что же? – Вы думаете... – Вальжан говорил как человек, идущий по минному полю. – Вы полагаете, это как-то связано с тем, что вы стали полицейским? – Да, конечно! – рявкнул Жавер. – Я с самого рождения знал, что могу быть таким, как они, или выбрать сторону добра и справедливости. Я могу охранять и защищать закон. Стать тюремным надзирателем, а потом полицейским – вот единственный выбор, который у меня был. Это было самое реальное, на что мог надеяться ублюдок-полуцыган, чтобы стать частью общества! Вальжан вздрогнул. – Прошу вас, Жавер, не говорите так о себе. Инспектор пожал плечами. – А почему бы и нет? Это факт. Не смотри на меня так, Вальжан. Я слышал гораздо худшие эпитеты, применяемые ко мне, даже в раннем детстве. Какое-то время я даже думал, что меня зовут «Ублюдок». – А как вас зовут на самом деле? Я имею в виду, ваше христианское имя? Инспектор посмотрел на него с непроницаемым видом. – Оно у вас, конечно, есть? – Вальжан улыбнулся своему гостю. – Послушай, Жавер, как бы тебя ни звали, это твое имя. Второй мужчина проговорил бесцветным голосом: – «Ребенок мужского пола» – «Жавер». Вальжан был слишком потрясен, чтобы продолжать. Он родился и вырос в Февероле, среди крестьян, где еще один ребенок слишком часто означал лишний рот. Но даже среди таких людей, даже недоношенным младенцам давали имена и крестили, прежде чем они умрут. То, что мать, что родители могли произвести на свет живого, здорового ребенка и не потрудились дать ему имя, было почти за пределами понимания бывшего № 24601. – Твои родители... – произнес он вслух, не в силах скрыть изумление. – Они никак не назвали тебя?.. Инспектор пожал плечами. – Они не хотели меня, Вальжан. Я родился, поскольку моя мать была неосторожна. – Но... – бывший № 24601 с трудом выговаривал слова. До сих пор одной из самых страшных вещей, пережитых им, когда он содержался в тюрьме, было то, что он был лишен своего имени. Лишить человека имени значило уничтожить все следы его индивидуальности; даже не дать имени ребенку было, на его взгляд, преступлением едва ли не более тяжким, чем те, за которые сажали в тюрьму. – Как они тебя называли? – спросил он. – Охранники звали меня Малыш Жавер, по крайней мере некоторые из них. Мать обычно называла меня «мой маленький ублюдок». Какое это имеет значение, Вальжан? На лице Вальжана отразилась глубокая тревога. – Конечно же, вам дали имя при крещении? Вы ведь были крещены, не так ли? – спросил он озабоченно. Жавер вздохнул. – Да, Вальжан, в конце концов так оно и было. Имя, данное мне тюремным священником, совершавшим таинство, было то же, что и имя моего отца, которого я ненавидел уже тогда. Поэтому я никогда им не пользуюсь. От него я унаследовал свое телосложение, силу и голубые глаза, от цыганки-матери – темные волосы, смуглую кожу и изворотливый ум. Это все, что я когда-либо получал от кого-либо из них, кроме оскорблений. Больше говорить не о чем. Это была чистая правда. Бывший № 24601-й не мог придумать, что сказать, кроме того, что ему очень жаль, но инстинктивно чувствовал, что это, возможно, самое худшее, что он мог сказать этому человеку в данных обстоятельствах. – Перестань так смотреть на меня, Вальжан. Я уже сказал тебе, что не потерплю твоей жалости! – Мне жаль ребенка, которым вы когда-то были, инспектор, – искренне ответил он. – Я уважаю и восхищаюсь тем человеком, которым вы являетесь сейчас. Вы преодолели невероятные трудности. Жавер отвернулся, потом встал, взял кочергу и несколько раз ткнул ею в поленья. Вальжан, понимая, что дело не столько в том, чтобы разбить золу, сколько в том, чтобы скрыть волнение, вызванное разговором, терпеливо ждал. Через несколько минут инспектор вернулся в кресло и посмотрел собеседнику прямо в глаза. – Хватит меня допрашивать. Если мне суждено остаться полицейским, это должна быть моя прерогатива, не так ли? Вальжан уставился на гостя. – Вы только что… пошутили? Губы инспектора дрогнули. – Простите, если шутка вышла так себе. У меня мало опыта. – Он стал серьезным, его глаза сузились. – Не пытайтесь меня отвлечь. А вы, Вальжан? Почему вы помогаете человеку, который был вашим врагом столько лет? – Я больше не думаю, что вы мой враг, – сказал пожилой человек. – И даже когда я так думал, я не хотел видеть вас мертвым. Вы исполняли свой долг, как вы его понимали. – Вы, кажется, чрезмерно увлечены моим прошлым. А как насчет вашего? – Что вы хотите знать? – Почему у тебя такое странное желание спасти всех? – Потому что однажды меня спас очень хороший человек, – просто ответил Вальжан. – И не всех. Я просто делаю, что могу. В основном занимаюсь раздачей милостыни. – А это опасно, – проворчал инспектор. – Тебе не следует отправляться в трущобы, чтобы потакать своим желаниям. Вальжан улыбнулся. – Бедняков редко встретишь в богатых кварталах, дорогой инспектор, – мягко сказал он. Гость заерзал. – Замечание принято. И после всего, что произошло, я думаю, вам следует позволить называть меня «Жавер». Вальжан снова улыбнулся, искренне довольный. – Но вы не должны брать девушку с собой в такие вылазки, – настаивал инспектор. – На улицах, которые вы посещаете, небезопасно. Они – не место для молоденькой барышни. Лицо хозяина дома стало серьезным. – Я никогда не подверг бы Козетту опасности. Но я считаю важным научить ее милосердию, доброте и состраданию. То, что произошло сегодня, едва ли типично, Жавер. Инспектор проворчал: – Что ж, возможно, в будущем я буду сопровождать вас обоих. Чтобы это не повторилось. – Возможно, – согласился Вальжан, подозревая, что попрошайки не осмелятся приближаться к нему в присутствии грозного инспектора Жавера. – Именно поэтому ты пытался спасти уличную девку много лет назад? Из милосердия? Бывший № 24601 уставился на него. – Ты имеешь в виду Фантину? Конечно, зачем же еще мне ее спасать? Жавер поморщился. – От бессердечного полицейского, который арестовал бы ее, – сказал он с сарказмом. – Я не знал, почему ты помогаешь ей, Вальжан. По моему тогдашнему опыту, мужчины из общества не лезут вон из кожи, чтобы помочь проституткам, если только не рассчитывают на вознаграждение. – Это была больная женщина с ребенком и без денег! Ей нужна была помощь. – Да, именно это она и сказала, когда я ее арестовал. – Он поднял руку, предупреждая возражения. – Вальжан, я знаю, что вы думали обо мне и о моих поступках. В то время вы ясно дали это понять. Но у каждого человека, которого мне приходилось арестовывать, всегда была какая-то причина, по которой я не должен был выполнять свой долг. Ее история ни в коем случае не была самой душераздирающей, даже если это была правда – а в большинстве случаев, уверяю вас, такие истории не были правдой. – Я удивлялся, почему ты так суров с ней. – Суров с ней?.. У меня не было никаких доказательств, кроме жалобы уважаемого гражданина. Может, Баматабуа и был никчемным хлыщом, но он был респектабельным буржуа без полицейского досье, и у него были некоторые доказательства его рассказа в виде царапин на лице. Никто не вышел вперед, чтобы сказать, что все было не так, как он утверждал. И по крайней мере, арестовав Фантину, я на время избавил бы ее от холода, от жестоких клиентов и злобных сутенеров. – Никогда не думал об этом, – признался Вальжан. Он одарил инспектора слабой, довольно грустной улыбкой. – Это надолго настроило меня против вас. Особенно когда вы пришли арестовать меня прямо у нее на глазах. Жавер поморщился. – А как я себя вел? Признаюсь, мое поведение было ужасно. – Он глубоко вздохнул, и слов, которые последовали за этим, бывший № 24601 никогда не ожидал услышать из уст инспектора Жавера. – Простите меня, Вальжан. Но, возможно, вы позволите мне объяснить. Как вы знаете, я считал вас заключенным, человеком, нарушившим условия досрочного освобождения. Когда я поделился своими опасениями с начальством, они не только отказались слушать, но сказали мне, что я сошел с ума. Я пришел к вам извиниться, ожидая, что вы сместите меня с моего поста... – Видя, что хозяин собирается что-то сказать, Жавер снова поднял руку, предупреждая любое вмешательство. – Пожалуйста, дайте мне закончить, или я никогда этого не сделаю. Я знаю, что вы никогда бы так не поступили. Вы не сделали этого. Но такое милосердие было совершенно за пределами моего опыта. Это заставило меня задуматься, не хотите ли вы оставить меня на моем посту, потому что, как человек, простивший мою глупую ошибку, вы чувствуете моральное превосходство надо мной. Вы могли бы предаваться этому чувству каждый раз, когда смотрите на меня. Я просто не понял вас, господин мэр. И я не понимал вашего милосердия – если это действительно было так, то тогда я в это не верил – к уличной девке. Все, что я знал тогда, – это то, что вы намеренно пренебрегли моим авторитетом и унизили меня перед моими людьми. Вальжан уставился на гостя. Поскольку он никогда не собирался унижать Жавера, ему и в голову не приходило, что инспектор может относиться ко всему этому именно так. Но он заставил себя промолчать, понимая, как трудно ему говорить все это, и терпеливо ожидая, когда он закончит. Жавер еще раз глубоко вздохнул и заставил себя посмотреть ему в глаза. – Итак, когда я узнал, что был прав с самого начала, что господин мэр действительно Жан Вальжан, заключенный номер 24601, я думал только о том, что вы, должно быть, смеетесь надо мной, как смеялись надо мной мои начальники. Вы и ваша шлюха смеетесь над глупым инспектором за его спиной. И уж конечно, я не поверил вам, когда вы предложили вернуться через три дня, после того как заберете ее ребенка. Как я уже сказал, у людей всегда есть причины, почему я не должен их арестовывать. Как бы то ни было, Вальжан, мне жаль, что я так поступил. Вальжан внимательно выслушал все, что было сказано, все, о чем он никогда не задумывался относительно инспектора и его мотивов. Жавер откинулся в кресле, как будто обессилев. Через мгновение он тихо произнес: «Могу я задать еще один вопрос?» – Вы можете задать столько вопросов, сколько вам угодно, – мягко сказал в ответ хозяин дома. – В Тулоне вы всегда говорили, что украли хлеб, чтобы спасти жизнь ребенка своей сестры. Это правда? – Чистая правда. Вы мне не поверили? – Вальжан уже не чувствовал обиды на это. – Нет, – просто ответил инспектор. – Я слышал столько историй от преступников, Вальжан, и большинство из них – ложь. Каждый человек в тюрьме невиновен, по крайней мере если верить тому, что он о себе рассказывает. – Я сказал правду, Жавер. И в то время я винил тебя и всех остальных надзирателей за то, что они мне не поверили. Я больше не злюсь на тебя за это, – признался он. – Теперь я понимаю, что когда-то ты был так же беден и голоден, как я, но никогда не воровал. – Ты воровал не для себя, а чтобы спасти жизнь ребенка. Теперь я верю и понимаю это. – Инспектор помолчал и осторожно добавил: – Не так давно, даже если бы я тебе поверил, такой мотив не имел бы для меня значения. Добро есть добро, зло есть зло, а закон всегда прав. Теперь я вижу, что все гораздо сложнее. Но мне все еще трудно это понять. Компас, по которому я вел свою жизнь, сломан, а я все еще в море. Вальжан поднялся со своего места, протягивая руку для рукопожатия. – Тогда я буду вашим маяком, если вы позволите. Козетта и Жиске уже считают нас друзьями. Почему бы нам и в самом деле не подружиться? Жавер некоторое время смотрел на протянутую руку, потом встал, взял ее и крепко пожал. – Признаюсь, я мало знаю о дружбе и о том, как быть другом, – пробормотал он. – Но я попытаюсь. – Честен, как всегда, – улыбнулся хозяин и встряхнул руку инспектора, прежде чем отпустить ее. В этот момент в дверь гостиной постучали, и голос Туссен сообщил, что ужин почти готов. – Ты, конечно, поужинаешь с нами, Жавер. И останешься на ночь. – Я не могу вам навязываться, – запротестовал инспектор. – Я достаточно злоупотребил вашим гостеприимством. – Чушь. Кровать все еще достаточно велика для нас обоих. – Я спал в твоей постели? С тобой?! – Жавер, казалось, был ошеломлен, и Вальжан вспомнил, что в ту ночь, когда он спас инспектора от самоубийства, тот был слишком потрясен, чтобы осознавать происходящее; более того, оба раза, когда инспектор просыпался, Вальжан был уже на ногах. Так что, по всей видимости, для инспектора это было новостью. Вальжан усмехнулся. – Не волнуйся, Жавер, – сказал он беспечно. – Со мной твоя добродетель в безопасности. Инспектор пристально посмотрел на него, и на мгновение Вальжан подумал, не зашел ли он слишком далеко. И тут, к его удивлению, Жавер рассмеялся.