Спасение

Как только Жавер погрузился в сон, вызванный опиумом, Вальжан вышел из дома и направился в полицейский участок. Чуть раньше он дал одному из гаменов монету, чтобы тот сообщил префекту полиции, что инспектора Жавера сегодня не будет на работе, но, поразмыслив, Вальжан решил, что уличный мальчишка, возможно, не захочет вступать в такой тесный контакт с полицией, особенно с префектом. Поэтому Вальжан решил сам повидаться с этим человеком, господином Жиске, чтобы удостовериться, что того действительно предупредили. Вальжан и сам ощутил легкую дрожь предчувствия, когда появился в дверях полицейского управления; в конце концов, он провел почти всю свою сознательную жизнь, скрываясь от полиции. Но, конечно, никто, кроме Жавера, не мог знать, что господин Фошлеван и Жан Вальжан, бывший № 24601, нарушивший условно-досрочное освобождение, – одно и то же лицо, а инспектор, очевидно, больше не желал его арестовывать. Итак, Вальжан доложил жандарму о своем деле, дал ему визитную карточку, и, к его удивлению, через несколько минут его провели прямо в кабинет господина Жиске. Вальжан еще больше удивился, когда префект встал, быстро поклонился и с энтузиазмом пожал ему руку. – Приветствую вас, месье Фошлеван! Пожалуйста, садитесь – я позвоню, чтобы принесли кофе. – В этом нет необходимости, – заверил префекта Вальжан, садясь на предложенный стул. – Я только хочу, чтобы вы знали, что инспектор Жавер, получивший ранения при исполнении служебных обязанностей во время недавнего восстания, не сможет явиться на работу по меньшей мере в течение нескольких дней. Я отправил вам сообщение сегодня утром, но хотел убедиться, что вы его получили. Было бы несправедливо подвергнуть инспектора взысканию из-за недоразумения. Господин Жиске кивнул, снова усаживаясь на свое место. – Сообщение прибыло, месье, но я все равно рад вас видеть. Не думаю, что может идти речь о взыскании при каких бы то ни было обстоятельствах, потому что инспектор лучший человек, который у меня есть, и лучший полицейский, которого я знаю! – Ах, вот как? – откликнулся Вальжан. Жиске широко улыбнулся и с энтузиазмом заговорил: – Хотел бы я иметь дюжину таких, как он, месье! Он умен и предан, честен и неподкупен, решителен и мужествен. Он никогда не останавливается в поисках справедливости, и я не знаю ни одного человека на Земле, который бы так твердо верил в силу закона. Жавера нелегко запугать, и он арестует любого человека, независимо от статуса, если сочтет его виновным. Я думаю, он арестовал бы самого короля, если бы Его Величество совершил преступление! – Жиске засмеялся, а Вальжан слабо улыбнулся. – Возможно, мне не следовало бы делать таких замечаний в свете последних событий, месье, – поспешно добавил префект, – но я совершенно искренне заявляю вам, что никогда не видел человека, более преданного делу правосудия, чем инспектор Жавер. Он считает, что закон – единственная защита, которая есть у каждого из нас, а без закона наступит хаос. – Похоже на инспектора, – пробормотал Вальжан. – Могу я спросить, месье, откуда вы с инспектором Жавером знаете друг друга? – Мы впервые встретились много лет назад, – сказал Вальжан, – но потом потеряли друг друга из виду и только недавно возобновили наше знакомство. – Он невольно задумался о том, что так оно и есть. К счастью, префекта полиции это краткое объяснение, похоже, удовлетворило. – Рад это слышать, месье. Мне очень приятно узнать, что у инспектора есть друг. Особенно такой, кому он доверяет настолько, что может остаться у него в доме в качестве гостя, пока не оправится от ран. Признаюсь, я был очень удивлен, получив сегодня утром такое сообщение, поскольку, насколько мне было известно, у Жавера не было ни родных, ни близких друзей. Если у этого человека и есть недостаток, так это то, что он слишком замкнут и нелюдим. Я уверен, что вы знаете, коль скоро вы были его другом так долго, – инспектор терпеть не может, когда что-то выходит из-под его контроля, и ему очень трудно кому-либо доверять. В большей степени, чем обычному полицейскому, – добавил Жиске с добродушным юмором. – Все дело в его прошлом, я полагаю. – Я не совсем понимаю. Жиске посмотрел на него, словно решая, говорить или нет, и, казалось, тщательно подбирал слова. – Вы знаете обстоятельства рождения Жавера? – Что он родился в тюрьме? – спросил Вальжан, вспомнив злые слова инспектора, сказанные им во время их стычки в больнице. Жиске кивнул, явно испытывая облегчение от того, что Вальжан уже в курсе дела. – Именно. Его мать была цыганкой-гадалкой, заключенной в тюрьму за ворожбу. Его отец тоже был преступником – по-моему, каторжником, галерным рабом. Боюсь, никто из них не был способен воспитывать ребенка. Увидев удивление на лице Вальжана, Жиске встревожился. – Простите, месье, боюсь, я сказал слишком много. Я бы не стал обсуждать личную жизнь инспектора, но, судя по вашему замечанию, вы уже были посвящены в этот секрет. – Я не знал подробностей. Но это многое объясняет. – Не правда ли? – Префект, казалось, испытал некоторое облегчение от того, что не зашел слишком далеко. – Родился и воспитывался он в тюремной камере, с двумя узниками в качестве родителей, ни один из которых не любил его и никогда не заботился о нем как следует; провел детство в этой тюрьме, да к тому же еще и полуцыган... И все же Жавер поднялся из низов, благодаря честной жизни, решительности и заслугам. Сколько еще людей могут сказать о себе то же самое? – Немногие, – признался Вальжан. – Я рассказываю вам все это, месье, потому что вы его друг и, следовательно, должны понимать, почему инспектор, скажем так, чрезмерно дисциплинирован. – Жиске заколебался, а затем, казалось, решил закончить оценку своего самого ценного сотрудника. – Если инспектор кажется излишне строгим, с подходом «все или ничего» к закону и к жизни, я знаю, что это из-за его большого уважения к закону. Но я также подозреваю, что это происходит потому, что на каком-то уровне он все еще пытается доказать, что он чего-то стоит… и, возможно, отрицает ту часть себя, которая связана с двумя осужденными – цыганкой и вором. – Понимаю, – сказал Вальжан, поднимаясь. – Благодарю вас, господин префект. Я не смею больше отнимать у вас время. Префект полиции встал и обменялся поклонами с Вальжаном. – Уже дважды, по предложению жены, я приглашал инспектора Жавера отобедать у нас дома. Но он всегда отказывается: очевидно, он считает, что подчиненный не должен общаться с начальником вне службы. – Жиске покачал головой. – По крайней мере у него есть друг в вашем лице, месье. Вальжан поблагодарил префекта за то, что тот уделил ему время, и, прежде чем вернуться домой, отправился на долгую прогулку. Ему было над чем подумать. «Большую часть своей жизни я видел в Жавере не личность, не человеческое существо, а непреодолимую силу, живое олицетворение закона. Автомат без сердца и души. Но все изменилось с той ночи, когда я увидел Жавера на коленях в том кабаке, окровавленного, с петлей на шее. Признаюсь, я испытал некоторое нехристианское удовлетворение, видя, что мой давний недруг повержен, но даже тогда я не желал ему смерти. И вот теперь префект не только говорит мне, как он восхищается характером этого человека, – он говорит мне, что инспектор был нежеланным ребенком цыганской гадалки и отца-каторжника. Кто я такой, чтобы судить этого человека? Я так долго ненавидел этот мир и всех в этом мире, потому что чувствовал, что он обошелся со мной несправедливо. Насколько справедливо он когда-либо относился к Жаверу? Если у него нет милосердия к другим, так ли он виноват? Кто когда-либо проявлял к нему милосердие? Сомневаюсь, чтобы ему посчастливилось встретить кого-нибудь вроде епископа Мириэля. И, будучи полицейским в течение стольких лет, он постоянно видел только худшую сторону жизни. Жавер не умеет любить? Если нет, то кто мог бы научить его этому? И я не научился бы любить, если бы Козетта не вошла в мою жизнь...». Вальжан понял, что спасти инспектора будет сложнее, чем просто стащить его с парапета моста. Туссен с улыбкой поздоровалась с ним, когда он вошел в дом, и вручила Вальжану четки, сообщив, что нашла их в карманах инспектора вместе с бумажником, в котором лежали удостоверение личности, один франк и несколько су. Вальжан рассеянно взял у служанки бумажник и его содержимое, заверив, что вернет их владельцу. Но, взяв четки, долго держал их в ладони, глядя на них. Он был уверен, что это те самые четки, которыми он так небрежно одарил инспектора много лет назад, когда Жавер впервые появился на фабрике месье Мадлена. Очевидно, инспектор не только сохранил их, но и все это время продолжал держать при себе. Вальжан не знал, как к этому отнестись, но чувствовал, что здесь кроется что-то важное. Он осторожно положил вещи в карман. Туссен повесила шляпу и пальто и сообщила ему, что господин инспектор проснулся и сидит в гостиной с мадмуазель Козеттой. При этих словах Вальжан пристально посмотрел на Туссен, сердце его забилось быстрее, и он поспешил к закрытым дверям гостиной, опасаясь даже предположить, как его давний противник поведет себя по отношению к девушке. Ему не о чем было беспокоиться. Жавер, уже полностью одетый, сидел в кресле напротив Козетты, которая читала гостю вслух. Она оторвалась от книги и улыбнулась вошедшему отцу. – Папа! Где ты был? А мы с инспектором наслаждаемся поэзией. – Она оглянулась на гостя, одарив его улыбкой, и, к удивлению Вальжана, Жавер улыбнулся ей в ответ. Это делало его моложе на несколько лет, но видеть это было так же странно, как инквизитора, который забавляется с котенком. Девушка не стала ждать ответа. – Папа, можно мне завтра вместе с тобой навестить Мариуса? Мне нравится читать инспектору, – она снова одарила Жавера своей милой улыбкой, – но я хотела бы сделать все возможное, чтобы Мариус скорей поправился. Вальжан колебался. – Не знаю, Козетта. Возможно, еще слишком рано… – Ну пожалуйста, папа! – умоляюще воскликнула девушка. Жавер молчал и внимательно наблюдал за ними обоими. – Мы обсудим это завтра, – уклончиво ответил Вальжан. – А сейчас пора обедать. Инспектор, вы, конечно, присоединитесь к нам. – Последняя фраза была произнесена вежливо, но было ясно, что это не просьба. Вальжан не думал, что Жаверу сейчас полезно быть одному. Жавер посмотрел на него с непроницаемым выражением лица: «Нет. Я должен…». Козетта, переводя взгляд с одного мужчины на другого, была достаточно проницательна, чтобы уловить скрытый поток эмоций, даже если она не совсем понимала причину и характер этих чувств. Нежно и ласково она наклонилась и положила свою изящную руку на плечо Жавера: – Пожалуйста, присоединяйтесь к нам, инспектор. У нас с папой так редко бывают гости, и нам будет приятно ваше общество. Жавер некоторое время смотрел на руку девушки, лежащую у него на плече, словно не понимая, почему она здесь, но потом поднял глаза и посмотрел на ее улыбающееся лицо. Он снова улыбнулся, хотя, судя по всему, для него это было непривычно, и слегка кивнул: – Благодарю вас, мадмуазель. Как вам будет угодно. Если Козетта и заметила, что последние слова прозвучали несколько натянуто, то виду не подала. Жавер поднялся и даже предложил девушке руку, чтобы проводить ее в столовую, что заставило Вальжана удивленно моргнуть. Он никогда бы не поверил, что инспектор способен на такой учтивый, даже галантный жест. Не то чтобы Жавер, снова надевший форму, выглядел неавантажно – Туссен привела ее в полный порядок. Она до блеска начистила ботинки; воротник инспектора был накрахмален, рубашка сияла белизной, даже эполеты были аккуратно уложены на плечах. Тем не менее Вальжану показалось, что инспектору чего-то неуловимо недостает. Почти машинально он спросил вслух: «Инспектор, где ваша медаль?» Жавер перевел взгляд на Вальжана, и тот коснулся левой части груди, чтобы показать, что он имеет в виду: медали за участие в походе Великой Армии, которая когда-то покоилась на сердце Жавера, больше не было. – Я отдал ее более достойному человеку, – загадочно ответил Жавер и снова повернулся к Козетте, чтобы отвести ее в столовую. Вальжан последовал за ним в еще более задумчивом настроении. Усевшись за стол, они посмотрели друг на друга, но поначалу не проронили ни слова. Козетта перевела взгляд с одного на другого, а потом сказала: – Я думаю, вам понравится суп, инспектор. Наша Туссен отлично готовит. Служанка, подававшая первое блюдо, просияла от такой похвалы. – Уверен, – тихо сказал Жавер, снова робко улыбнувшись Козетте. Девушка взглянула на своего приемного отца, но даже после того, как суповые миски были наполнены, ни один из мужчин не попытался начать разговор, поэтому она заговорила снова. – Папа, инспектор так ценит поэзию, и он был так добр, что сказал, что у меня голос, как у жаворонка. Он очень приятный человек, и я удивляюсь, почему он раньше не был у нас в гостях! – под конец ее голос слегка повысился, и она вопросительно посмотрела на отца. Вальжан понял, как ей любопытно, почему, если он знаком с Жавером, инспектор никогда раньше не навещал их, но сделал вид, что не понял вопроса. Обед продолжался. Для Вальжана трапеза с его бывшим врагом была довольно необычным опытом. Что чувствовал по этому поводу инспектор, бывший заключенный не мог сказать. Жавер ел достаточно вежливо, хотя и без особого энтузиазма, не выказывая никаких эмоций ни на лице, ни в голосе. Большая часть его внимания была направлена на Козетту. В какой-то момент, заметив, с каким восхищением инспектор слушает молодую девушку, даже когда она обращается к отцу или к служанке, Вальжан с удивлением подумал: ему нравится слушать ее голос. Инспектор проявлял такие черты характера, о которых Вальжан до сегодняшнего дня не подозревал, да и не мог себе представить. В самом деле, именно Козетта сделала трапезу приятной, потому что с тактом, которому позавидовали бы многие хозяйки салонов, она поддерживала беседу. Она никогда не переходила на личности и никого не смущала. Ей даже удалось сподвигнуть отца и инспектора обменяться несколькими вежливыми, хотя и натянутыми замечаниями. Наконец обед закончился, и все встали, позволив Туссен убрать со стола, вышли из столовой и прошли в гостиную. – Извини, папа, я вернусь, как только переоденусь, – сказала Козетта и, прежде чем уйти, задержалась на миг. – Инспектор, вы присоединитесь к нам на прогулке? Жавер, казалось, на мгновение смешался, как будто идея прогуляться для собственного удовольствия была ему чужда. – Пойдемте с нами, инспектор, – сказал Вальжан. Он предпочел бы, как обычно, компанию дочери, но счел неразумным оставлять инспектора одного. И снова слова прозвучали достаточно вежливо, но Вальжан ясно дал понять, что это не просьба. – Козетта, иди переоденься, мы подождем тебя здесь. – Да, папа. – Девушка вышла из гостиной. – Мне пора идти, – сказал Жавер, отводя глаза. – Инспектор, вы все еще нездоровы, – начал Вальжан. – Я хочу, чтобы вы пока остались моим гостем. – Ты не отвечаешь за меня! – зарычал Жавер. – Разве нет? – мягко возразил Вальжан. – Однажды я прочитал очень интересную книгу об обычаях народа Китая. Оказывается, там, если человек спасает жизнь другого, с этого дня он за нее отвечает. – Здесь не Китай, – отрезал Жавер, – и я не буду тебе признателен. Я не просил тебя вмешиваться. – Возможно, это сделал Бог, – мягко сказал Вальжан. – Инспектор, я не хочу оставлять вас одного. Я боюсь, что вы снова попытаетесь причинить себе вред. Жавер с разъяренным видом шагнул к нему. – А если даже так? Ты снова накачаешь меня наркотиками? Ты мне не сторож, и я не потерплю твоей жалости! Пожилой мужчина поднял руки ладонями наружу в умиротворяющем жесте. – Успокойся, Жавер. Это всего лишь прогулка. Пойдем с нами. Пожалуйста. – Я готова, папа, – прервала мужской разговор Козетта. Она стояла в дверях, одетая в уличное платье, с накинутой на плечи шалью, в шляпке на золотистой голове и кружевных перчатках на изящных руках, в которых она держала зонтик. Она с тревогой посмотрела на двух мужчин, и Вальжан подумал, что она слышала часть разговора, не предназначенного для ее ушей. Жавер мельком взглянул на нее, потом снова на Вальжана. Он глубоко вздохнул, снова выдохнул, разжал кулаки и нехотя кивнул Вальжану.