***
— Ещё два коктейля, пожалуйста! — Осаму, хватит пить так много! — беловолосый молодой человек укоризненно смотрит на актёра и выдыхает. — Ты невменяем, Осаму. — Сочту за комплимент… Осаму — он и в Африке Осаму. Шатен сейчас сидит в баре своего друга, Одасаку, и пьёт всё, что потянет его кошелёк. Рядом — совсем юный сценарист, гений, мастер своего дела. Накаджима Ацуши. Девятнадцать лет, приютский парень. Обладает неординарной внешностью в виде белых длинноватых волос, что часто заплетает в косу, и двухцветных глаз. Очень стеснительный, но при этом дружелюбный и открытый. Очень много читает, учится, взят на роль сценариста того самого фильма, в котором снимается Осаму с напарником. Любит, когда его чешут. Ненавидит огурцы, сниматься в фильмах и Акутагаву Рюноске, оператора. С Дазаем парень познакомился около шести месяцев назад, когда вся эта дурацкая идея насчёт эротического фильма только зарождалась. У парня тогда было очень трудно с деньгами. Он со дня на день мог оказаться на улице. И Осаму, спасибо ему, сумел все обыграть так, что из нескольких сотен (!) претендентов на роль сценариста попал именно Ацуши. Сейчас парни сидят и обсуждают отвлеченные темы. Ацуши скромно теребит свою косу на плече и изредка бросает косые взгляды на друга. Тот уже раскраснелся и теперь лежал подбородком на стойке, гипнотизируя стакан. — Дазай… — неловко позвал Ацуши друга по фамилии. — А? Еще один бокал, пожалуйста! — Почему вы… Так ненавидите друг друга с Чуей? — Ацуши нервно сжимает свои волосы — дурацкая привычка еще с приюта. — Вы же хорошо общались, когда снимались в фильмах «Останься на том свете», «Разговор тьмы»… Да даже в «Лиге отцов» все было здорово! — Накаджима замолкает и тихо продолжает. — Что же случилось? — А я и не знаю… — бурчит Дазай, даже не замечая, как у Ацуши от его слов глаза из орбит повылезали. — Дружили, дружили, а потом он как начал орать и злиться! Ну что сказать, добрых гномов не бывает, особенно рыжих… — Т-то есть как? Ты — и не знаешь?! — Накаджима буквально застопорился. Неожиданно. Обычно Дазай как раз-таки был в курсе всех событий! — Ага… Эх, Ацуши-и-и-и… — все, началось. Сейчас парень будет виснуть на сценаристе, жаловаться на свою жизнь и просить отвезти его домой. — Почему меня никто не любит? — Я тебя люблю, — легко отвечает Накаджима. Он не вкладывает в эти слова должного понятия. — Сильно-сильно? — сценарист горестно кивает. Дазай улыбается, но тут же грустнеет. — А Чуя почему не любит? — Ну спроси у него… — Ацуши-и-и-и… Пошли домой. «Как об стенку горох!», — возмущенно думает Накаджима, когда едет с Осаму в такси. Тот пьяно напевает песенки на непонятном языке, но голос у него хороший, приятный, поэтому не раздражает. «Думаю, не стоит сюда вмешиваться, но… Хочу узнать и помочь им. Решено!», — Ацуши радостно стискивает кулак и улыбается. «С завтрашнего дня начну «Дело о прошлом Дазая и Чуи!». Дазай только глупо хихикнул, словно бы прочитал мысли сценариста. Тот густо покраснел. Но ничего не сказал.***
— А твои вкусы неизменны. — Кто бы говорил, хмурик. Чуя вяло улыбается уголками губ, кивая в сторону гостиной. Художник дёргает плечами и начинает раздеваться. — Пить будешь? — На твой вкус, — хмыкает Акутагава, бесшумно проходя в указанную комнату. Акутагава Рюноске. Двадцать три года. Художник-постановщик и художник по костюмам в одном лице. «Дитя трущоб», из семьи — Акутагава Гин, младшая сестра. Высокий и худой, болеет так же часто, как Чуя пьёт. Всегда одевается тепло, в карманах любимого плаща залежи таблеток. Характер ужасный, Акутагава ворчлив, вечно чем-то недоволен, груб, часто злится и кричит без оснований, но при этом преданный и верный, как пёс. Любит теплую постель, свою уродливую плюшевую игрушку Расёмон и, как ни странно, животных. Не переваривает на дух сценариста их съёмочной группы. Знакомы парни очень долго, если не всю жизнь. Еще в первом классе Чуя убегал на окраину их улицы, туда, где начинались трущобы. Цель таких побегов одна — увидеть Акутагаву. Тот всегда сидел на шаткой лавочке и ждал друга, несмотря на погодные условия. Вместе они прошли всё: школу, выпускные экзамены, актерское (ну почти, ведь Рюноске на втором курсе ушёл на художника), и теперь работали вместе. Уже стало привычкой раз в несколько недель собираться у Чуи дома, чтобы просто поговорить и выпить. Квартира Чуи под стать хозяину. Стиль хай-тек потрясающе сочетается со всякими старомодными штуками в виде антикварной вешалки или старого телевизора. В спальне не так много вещей, лишь кровать, шкаф, тумба и ковёр. Зато зал пестрит всякой мелочёвкой. Чуя притаскивает с кухни два бокала, бутылку десертного Кокура и сыр с колбасой. Акутагава под удивленный взгляд голубых глаз кладет на стол коробку конфет. — Хигучи прислала, — нехотя отзывается Рюноске, хмурясь. Бровей, кстати, у него нет из-за одного случая, а потому выглядит это… Ужасно. — Может, скажешь уже ей? — Чуя разливает вино, косясь на друга. — Она ж всех на уши поднимет. Потом. Хигучи-тян — невеста Акутагавы. Но это лишь официально, ведь на деле они видятся раза два в году. И то не всегда. Эта девушка еще со старшей школы была неравнодушна к Акутагаве, но тому как-то параллельно на чувства девушки. Но та все равно не теряла надежды, чем сильно выводила хмурика из себя. — Как знаешь, — хмыкает Чуя, толкая несильно друга в плечо. Тот встревоженно оборачивается. Чуя молча протягивает ему бокал. — За что пьём? — За удачные съёмки. Чуя, уже отпивший из бокала, поперхнулся и выплюнул напиток. Рюноске прыснул. — Скажешь тоже! — буркнул Накахара, удаляясь за тряпкой, потому что рубиновая жидкость грозила залить белый ковер. Потом был еще бокал. И еще. И так далее, пока Чуя не выдул всю бутылку. Акутагава пить не любил, поэтому его с горем напополам хватило на два бокала. А Накахара, ничуть не стесняясь, наливал себе ещё. И вот уже голубые глаза игриво блестят в лунном свете, а руки нервно подрагивают. Рюноске фырчит, когда этот наглый хам переползает к нему на колени, а потом и на грудь. Ничего такого. Друзья вполне могут позволить себе объятия, верно? — Я всегда хотел спросить почему ты так ненавидишь Дазая, Чуя-кун? — осторожно начал Акутагава. Накахара вздрогнул от столь неожиданного вопроса и удивленно открыл глаза. — Вы ведь хоть и ругались каждый день, но были хорошими друзьями во время учёбы, жили вместе в одной комнате общежития… Я это помню, учились с вами в одном корпусе. А потом, на четвёртом курсе между вами словно чёрная кошка пробежала.Что тогда между вами произошло? — в ответ ничего не последовало. Рюноске грустно хмыкнул и уже собирался извиниться, как… — Мы переспали по пьяни! — обречено ответил Чуя. Серые глаза художника распахнулись в удивлении. — И Дазай был настолько пьян той ночью, что даже не помнит этого. Акутагава потерял дар речи, ведь он ожидал чего угодно кроме этого. У него вообще не укладывалось в голове, как подобное могло произойти. Парни до сегодняшнего дня вообще не вступали ни в какой интимный контакт… Кажется. Но тут размышления художника прервал громкий всхлип. Темную кофту Рюноске сжали. — Дазай был груб с тобой? — осторожно спросил Акутагава, не зная, какие слова подобрать к данной ситуации. Полный тупик. — Он… Что-то сделал против твоей воли? — Нет. Но знаешь… — грустный всхлип. Снова. — Лучше бы он был груб тогда… Потому что я тогда поверил в его слова, что он был влюблен в меня еще с первого курса, ведь пьяные люди обычно говорят правду.Что он просто устал бороться с этими чувствами каждый день. И я поверил, потому что любил его. Понимаешь? Это такой призрачный шанс на то, что мои собственные чувства были взаимны… — голос сломался, и Чуя замолчал. Он ничего не говорил несколько минут, а Акутагава не смел его торопить. Но потом актер тихо продолжил, и его голос сочился ядом, обречённостью и тоской. — Ведь так не целуют человека, который тебе безразличен. — А дальше?.. — А на следующий день он ничего не помнил и вел себя как обычно. Я подумал, может, стесняется, придуривается. Может, просто пока не хочет об этом говорить. Но через пару дней, вернувшись с занятий, я застал его в постели с девушкой. Я его простил, хотя видеть это было больно, — голос почти сошел на нет, Акутагава едва различал слова. — Потом ситуация повторилась. Мне было невыносимо это видеть, сердце едва не раскалывалось на части. Я честно пытался намекнуть, что нехорошо сперва признаваться в любви, а после мутить с кем попало. И знаешь что? — театральная пауза. — Он тогда с саркастичной усмешкой ответил: «Ты мне никто, Чуя, и слушать я тебя не стану!». Накахара сжался настолько сильно, что у художника кольнуло от жалости сердце. Действительно, услышать такие слова от объекта своей любви — худшее наказание. Почему-то Акутагава тут же представил, какое у Чуи тогда было лицо. Большие глаза, приоткрытый от шока рот, общий вид растерянный. Невероятно… Трогательно и грустно. — Потом мы крупно поругались, и я съехал из комнаты общежития, так как не мог больше находиться рядом с ним, — пробормотал Чуя, словно завершая историю. Он хлюпнул красным носиком еще раз. — Остальное ты знаешь и видел сам. Только мёртвая тишина обуяла комнату после этих слов. Акутагава от шока не мог ничего сказать. Он чувствовал, как тяжело было Чуе. Как плохо ему сейчас, когда он играет с Дазаем в любовь, хотя это и не игра. Он даже боялся представить, каково будет Чуе совсем скоро, когда фильм подойдет к постельной сцене. Рюноске знал. Знал, что Дазай — та еще сволочь, ведь убеждался в этом на личном опыте. Осаму предложил ему встречаться, от испуга художник согласился. А на следующее утро Осаму объявил, что был пьян и жалеет о своем решении. Но тут… Такое… — Может, вы… — в ответ раздалось тихое сопение. Рюноске непонимающе моргнул и опустил взгляд вниз. От того, насколько умильно и красиво сейчас выглядел актер, стало еще хуже. На языке появилась горечь. Дазай показался еще более отвратительным, чем до этого. — Опять ты расклеился, мистер Модная Шляпка, — Акутагава со вздохом подхватил лёгкого друга на руки и уложил на кровать, что была в соседней комнате. — Спи. Уже собравшийся уходить Рюноске осмотрел помещение еще раз. И замер, когда увидел фото. «На память рыжему гному. Бывало и хуже, справимся!!! Скумбрия». На оборотной стороне были выведены именно эти слова. Акутагава помялся пару секунд, словно делает что-то противозаконное, а потом все-таки повернул изображение к себе. Небольшая фотокарточка, на которой отчетливо виден их университет. Дазай весело улыбается во все тридцать два и прижимает сопротивляющегося Чую к себе. Хотя… Тот выглядит очень радостным и счастливым. Голубые глаза светятся весельем и любовью. Знал бы Дазай, что потерял. Сам не понимая зачем, Акутагава сунул рамку к себе в сумку. Поправил одеяло, прядь рыжих волос и вышел. Кажется, ему надо помочь, чтобы эта проблема решилась.