Часть 1. Болото, которого нет
- Никита Иваныч! Задумавшись, я едва не подскочил - Митька! Всю рыбу распугаешь. Чего тебе? Мы сидели на невысоком берегу речушки, свесив вниз босые ноги, и лениво наблюдали за застывшими в воде поплавками. Наши удочки, закреплённые на вбитых в землю раздвоенных палочках, были абсолютно неподвижны. Солнце шпарило совсем по-летнему. Я поднял голову и взглянул на него из-под полуопущенных век. Хорошо! - Никита Иваныч, а я вот всё думаю… - А ты не думай, - посоветовал я. – От твоего думанья у нас с бабулей потом головы болят. С момента официального закрытия нашим ведомством дела о воскресших покойниках прошло полтора месяца. Не знаю, как Яга, а я лишь спустя пару недель начал выходить из состояния беспросветной тоски, что охватила нас под конец следствия. Мне снова захотелось жить. Стремительная весна помогала отвлечься. Я просыпался с первыми лучами солнца, иногда даже не дожидаясь противного до судорог кукареканья бабкиного петуха, и чувствовал невероятный прилив сил. Мы заслужили эту передышку. - Вы не жалеете, что боярышня уехала? – похоже, этот вопрос не давал покоя нашему младшему сотруднику. Мне, если честно, было лень его даже ругать. - Уволю, - беззлобно пообещал я и откинулся на спину, заложив руки за голову. Было часов восемь утра. На рыбалку мы с Митькой решили выдвинуться пораньше, чтобы к обеду уже прийти с уловом. У Яги на этот счёт были большие планы. В частности, уху она варит просто божественную, а за её карасей в сметане я однажды родину продам. Как видите, задание у нас было нешуточное. - Дык ить я токмо ж о вас душой болеючи, - обиженно надул губы Митька. Ну да, конечно. Я закрыл глаза. Далась ведь ему Лариска… у нас с ней и не было ничего — так, лёгкая обоюдная заинтересованность. Слишком уж мы разные. - Ты следи, вдруг клевать начнёт, - посоветовал я. Пригревало солнце, убаюкивающе плескалась внизу вода. Впервые, наверно, за прошедшее время я был абсолютно, безоблачно счастлив. За прошедшие три часа мы поймали неполное ведро карасей. Место здесь хорошее, стрельцы советовали. Не обманули, бабкино задание мы выполнили неплохо. Пока я грелся на солнышке, Митька вытянул из воды ещё пару рыбёшек, однако на этом, похоже, рыба кончилась. - Чой-то не идёт боле, - посетовал Митяй и заглянул в ведро. – Но ужо бабуленьке хватить должно. - Тогда сворачиваемся, - я зевнул и сел. Нет, правда, после беспросветной тоски нашего последнего дела это ощущение беззаботного тёплого счастья было особенно острым. Мне хотелось летать. Митька послушно свернул удочки, сложил их в телегу, туда же поставил ведро с уловом. Конь наш мирно пасся неподалёку, привязанный к колышку. Лёгкий ветер пробежал над берегом, шевеля длинные плети ивовых ветвей. Пока я обувался, наш младший сотрудник отвязал коня и повёл его запрягать. Не сомневаюсь, бабка будет довольна — обедом и ужином мы обеспечены. - Готово, Никита Иваныч! Я собрал с земли наши вещи — две фляги с водой, промасленную бумагу от бабкиного курника, туесок с ягодами — и тоже закинул в телегу. Затем спрыгнул к воде, ополоснул руки и взобрался обратно по выступам в склоне, напоминавшим ступени. - Ну что, тогда поехали, - я легко перемахнул через борт телеги и приземлился на солому. Хорошо! Хочется жить, работать и ценить каждую минуту отведённого нам времени. Митька забрался в телегу следом за мной, устроился поудобнее и стегнул коня. Тот лениво фыркнул и неспешно потрусил по направлению к городу. В пути мы молчали. Митяй думал о чём-то своём — вполне возможно, разрабатывал план очередной облавы на тётку Матрёну, а я вытянулся на соломе и жмурился на утреннее солнце. Я люблю этот мир и готов отдать за него жизнь. Все предыдущие наши дела сталкивали нас с хрестоматийным злом — таким, как его описывают в сказках. Кощей, пастор Швабс, да даже Алекс Борр… главное то, что я чётко понимал: это враги. Последнее же наше следствие показало мне, что не всё так просто. В нём не с самой лучшей стороны отметился государь, да и к Ульяне у меня до сих пор было двойственное отношение. И почти никто ведь не умер, вот в чём парадокс. Однако ощущение всё равно было мерзкое. Видно, права бабка, пора мне отвыкать от привычных сказочных врагов. Да и вообще, ну их к лешему! У меня заслуженный отдых. Мы подъехали к воротам. Скучающие стрельцы немедленно заметили ведро с рыбой. - С уловом, Никита Иваныч! - Спасибо, - чинно кивнул я, изобразив самое серьёзное выражение лица. - Эх, ушицы-то хорошо бы! – размечтались мужики. Я махнул Митьке рукой: поехали, чего им душу травить. Им сменяться только часа через два. Мы распрощались с караулом у ворот и двинулись в сторону отделения. А в нашем родном дворе уже вовсю кипела жизнь. Яга припрягла дежурных еремеевцев таскать воду из колодца, а сама месила тесто на каравай. Фома тоже был здесь — похоже, дожидался меня. Я спрыгнул с телеги и пожал ему руку. - Здоров будь, воевода. Я по твою душу. - Рад тебя видеть. Пошли в терем, бабуля наверняка уже чай поставила. Я не ошибся, у Яги к нашему приходу (и как она так подгадывает только?) было всё готово: и чай, и ещё горячие, только из печи, плюшки, и ароматное смородиновое варенье. Митька сдал ей с рук на руки ведро с рыбой, и мы уселись за стол. На запах рыбы немедленно нарисовался из сеней чёрный кот Василий, но Яги сурово цыкнула на него зубом, и кот, трагически воздев глаза к небу, скрылся обратно. Ничего, я бабку знаю: она его позже накормит. Василий, жертва нерастраченной бабкиной любви, и так скоро в окно пролезать перестанет. - Откушайте, ребятушки, во славу Божию, - завела привычную песню бабка. По её мнению, мы все слишком мало едим. У меня же, в свою очередь, есть серьёзные опасения, что я скоро буду похож на наших бояр. Хотя, с другой стороны, при наших стрессах и забегах по городу… А, ладно, имею право! У меня отпуск. - Спасибо, бабуль, - я взял плюшку и придвинул к себе варенье. – Погода сегодня отменная, настоящее лето. - Ну, дай-то Бог, - кивнула Яга. – Вона сколько рыбы принесли, что ж из неё сделать-то теперь… - и она с притворным сомнением взглянула на меня. Это значило, что я могу выбрать. - Бабуль, а можете в сметане зажарить? Хотя у вас всё вкусно получается! - Ох и льстец ты, Никитка! Ну да ладно, будут тебе караси в сметане, Васеньку токмо в терем пущать нельзя будет. Ить всю душу мне выест, стервец! В принципе, я его понимаю. Даже на царской кухне готовят хуже, чем наша бабка. В кои-то веки мы никуда не торопились. Спокойно пили чай и вели мирную беседу ни о чём. Я правда был счастлив. Никто не умер, никто не воскрес. Ничего не украли, и даже бояре вроде бы притихли. Ну в конце-то концов, сколько можно? Хватит с меня уже нервотрёпки со стороны нашей думы. - Фома, так что за дело-то у тебя? Мы налили по второй чашке чая. Я жевал уже третью по счёту плюшку. - А, да… - Еремеев рассеянно подёргал себя за бороду. – Короче. В отпуск съездить не хочешь? Опа. Я удивлённо приподнял бровь. - Куда? - В деревеньку одну. Тут, понимаешь, какое дело… есть у меня дядька, матушки моей брат. Живёт в деревне, вёрст двести отсюда. Вспомнил, что я при милиции служу, да тут же письмо матушке выправил: пусть, дескать, приедет сын твой сотоварищи да порядок в наших краях наведёт, ибо дела у них там творятся зело странные. - А именно? – лениво уточнил я. Если честно, мне пока что ехать никуда не хотелось. Да и какие у деревенских могут быть странные дела… курица пропала? Валенки перепутали? - Вот про то не ведаю, - Фома развёл руками. – Родич не написал. А токмо в тексте несколько раз повторяется: дела зело странные. Давай съездим, а? Интересно же! - Да ну… - его энтузиазм мне явно не передался. – Только время потеряем. - А что за деревня-то, Фома Силыч? – полюбопытствовала Яга. - Кóлки. Мозырского повету. Бывали там, бабуль? - Бог миловал, - хмыкнула Яга. – Но слыхать — слыхала. Да ить токмо, Фома Силыч, там же ж во всём повете не сказать чтоб людно, а уж в деревне небось и вовсе три двора. Ты бывал там хоть? - Годков до семи моих почитай каждое лето у дядьки с тёткой проводил. Ну так а что, и развеяться, и людям помочь. Поехали, участковый, всё равно дома киснешь. После твоих подземных похождений не грех и взбодриться. - Да мне вроде и так нормально… Яга между тем поразмыслила, причмокнула губами. Я подозрительно покосился на неё. - И не смотри на меня так, Никитушка. А токмо земля та древняя, со своими законами. Одному Богу вéдомо, чего там у них твориться могёт. Ты подумай, не торопись, но я бы на твоём месте съездила. - Ну так и поезжайте вместе, в чём проблема? - Ага, а на кого я хозяйство оставлю? На вас, мужиков? Нет уж, сокол ясный, на то я не согласная. И потом, кто у нас сыскной воевода? - Ну я… - Вот! А я мышленью детективному не обучена. Я старуха простая, необразованная. - Бабуль, так ведь и я без вашей помощи мало что могу! В любом нашем деле половина успеха — ваша заслуга. Я и в магии ничего не смыслю, и вообще… - А я тебе блюдечко дам заговорённое да яблоко к нему. Пустишь яблоко кататься по блюдечку — оно враз меня тебе и покажет, тогда и побеседуем. Интересный способ связи, надо же. Впрочем, пока даже это не добавило мне желания тащиться в неведомую даль. С одной стороны, Фома прав: делать нам тут особо нечего. Жизнь понемногу возвращается в прежнее русло. А с другой… ну серьёзно, какие странные дела там могут быть? Найдём пропавшую курицу — и домой? Неинтересно. - Ладно, я подумаю. Завтра обсудим. Еремеев просиял, как будто я уже согласился. А я, заметьте, ещё не согласился. - Ну вот и ладненько, - Яга матерински погладила нас обоих по головам. – А теперь сходите куда-нибудь, не путайтесь под ногами. Я обед готовить буду. Это серьёзный аргумент. Мы с Еремеевым переглянулись. - Мне как раз посты проверять, давай вместе, - предложил сотник. Я подумал и кивнул. А что ещё делать-то, не в тереме же сидеть. Тем более Яга нас вполне целенаправленно выпроваживает. Ну и ладно, я не в обиде. Зато к обеду будут караси в сметане! Мы вышли во двор. Я отправился на конюшню, просить Митьку подготовить мне кобылу. Я, признаться, до сих пор не умею сам седлать коней. Хотя… спасибо и на том, что ездить худо-бедно научился. Было время, когда я в седло взбирался с приставного чурбачка и спешивался с грацией мешка картошки. Я подошёл к дежурным стрельцам. - Всё ли спокойно, орлы? Последнее дело сплотило нас ещё больше. Да и для них стало новостью, что не всё в этом мире так просто. До Игнашки Гришина никто из них и помыслить не мог, что стрелец способен поднять руку на своих. В самом деле, лишь столкнувшись с общей бедой, начинаешь ценить друзей гораздо больше. Каждый день в этом мире я не перестаю радоваться, что судьба послала мне именно этих людей. Бабку, государя, Митяя, стрельцов… они все в какой-то мере — моя семья. - Как есть спокойно, Никита Иваныч! Но мы ужо бдим, ни один лиходей не просочится. - И правильно, - кивнул я. После закрытия дела о нашествии неживых-немёртвых Горох представил к государственной награде Фому и его десятников. Хотел и нам с бабкой вручить по медали, но мы отказались: зачем нам две? Мы одна команда. И медаль взяли одну — просто в качестве напоминания об успешно завершённом деле. Хотя, на самом деле, и успех у нас был относительный. Никто в отделении не умер — уже слава Богу. Не умер я сам, хотя все шансы имел, - ну так и вообще отлично! Государь, боюсь, ещё не скоро свыкнется с мыслью, что ростки предательства проникли в аппарат управления страной слишком глубоко. Бороться с этим бессмысленно, попробуем минимизировать ущерб. Митька вывел из конюшни осёдланную кобылу. Я поблагодарил его и взобрался в седло. - Ты готов ли, воевода? – Фома уже давно меня ждал. - Ага. Поехали, - и я, подражая великому космонавту из своего мира, махнул рукой. Мы выдвинулись за ворота.***
В городе действительно было спокойно. Я бы даже сказал, пришибленно спокойно. Нашествие оживших покойников сильно подорвало общее настроение лукошкинцев. Народ пытался прийти в себя. В принципе, я их понимаю: к ним возвращались родственники, давали ложную надежду. А потом в одночасье исчезли, рассыпавшись серым песком. Надеюсь, время пойдёт людям на пользу. Не зря ведь говорят, что время лечит. Меня угнетала эта пришибленность обычно весёлых лукошкинцев. Я не знаю, сколько точно оживших мертвецов было в городе, но было их очень много. Под конец следствия едва ли не в каждой семье кто-то воскрес. Практически не осталось тех, кого не затронули последствия странного, циничного боярского заговора, основанного исключительно на холодном расчёте. И кто бы знал, как мне было больно и холодно иметь дело с этими мертвецами, с Ульяной, с государем, чувствами которого хладнокровно воспользовался пан Твардовский. Думаю, меня ещё не скоро отпустит. Может, Яга и права, мне нужно развеяться. Не подумайте, я не сижу целыми днями в тереме подобно тоскующей девице. Мы включились в работу на следующий же день после того, как я подшил в архив дело о нашествии неживых-немёртвых. Проводил профилактическую работу с населением, успешно раскрыл пару мелких краж. Стремительно приближавшееся лето не давало углубиться в собственные страдания. И всё же… иногда я ловил себя на том, что замираю, будто в прострации, поражённый неприятными воспоминаниями. Да, наверно, бабка права. Мне некогда страдать. Я справился, и это главное. Теперь нужно продолжать жить. Мы неспешно объезжали город. Ребята из сотни Еремеева патрулировали улицы, и в целом всё было спокойно. Мы останавливались, обменивались со стрельцами пустяковыми фразами. Было не то чтобы скучно, нет… было тихо, как после грозы. Никто даже особо не нарушал. Город приходил в себя. - Слушай, насчёт твоего родственника… - Да? Мы проезжали мимо Червонной площади. Я невольно повернул голову и бросил взгляд на Никольский собор. Месяц прошёл с момента смещения их настоятеля. Епископ Никон был освобождён патриархом от должности и уехал в дальний монастырь в качестве обычного монаха. Я не знал, сможет ли он однажды вернуться в Лукошкино, да и захочет ли. У него было всё: деньги, власть, уважение… Церковная верхушка всегда была значимее самого государя, Горох не раз говорил мне, что свалить епископа Никона он не в силах. Да даже просто повлиять на владыку не так-то просто. Никон подчинялся патриарху, а тот сидел аж в Константинополе и делами Лукошкина практически не интересовался. Едва попав в этот мир, я логично предположил, что страной управляет царь. Вникнув в дела страны чуть глубже, не на уровне вчерашнего туриста, я вынужден был признать, что фактическая власть находится в руках совсем других людей. Горох правил, оглядываясь на волю Церкви, представленной епископом Никоном, и решения боярской думы, возглавляемой Бодровым. Такое положение дел влекло за собой определённые проблемы. Если честно, я не думал, что в ближайшие годы что-то изменится. Ну разве что всесильного боярина хватит удар… Так что, наверно, оно и к лучшему. Дума без Бодрова куда более послушна и лояльна к воле государя. Сам боярин уехал за границу и сейчас, по слухам, обосновался с женой где-то во Франции. А епископ… ему в целом будет полезно избавиться от греха гордыни. На его место должны были кого-то назначить. Горох предложил этот сан отцу Кондрату, но тот резко воспротивился. Может, оно и правильно: на нём охранные щиты, руководство храмом, к тому же он принимает активное участие в духовной жизни горожан. К нему и его подчинённым кабы не полгорода исповедоваться ходит. Короче, отец Кондрат предложение отверг. Не подумайте, он не святой и определённую слабость к мирским искусам имеет, но в Бога верит совершенно искренне. А обязанности епископа Никона были больше административными, на это отец Кондрат никогда бы не согласился. Поэтому государь отправил патриарху список, содержащий ещё несколько возможных вариантов, и теперь ждал ответа. В Никольском соборе тоже было тихо. Обязанности настоятеля временно исполнял уже знакомый мне отец Борис. Мне вообще почему-то кажется, что теперь эти должности разграничат: собор возглавит один человек, а духовным владыкой епархии станет другой. Так должно было произойти и в случае Никона, но он, идя на повышение, сумел каким-то образом оставить за собой право руководить собором. В моём мире из него получился бы отличный чиновник, но как священнослужитель епископ был просто никаким. Он не мог себе позволить добровольно оставить хлебную должность: в Никольском соборе венчали боярские браки, короновали царей, крестины и отпевания членов знатных родов тоже проводились именно там. Епископ и его подчинённые катались как сыр в масле. Сказать по правде, я надеялся, что смена руководства повлияет на общую политику Никольского Собора. Как минимум, что он станет снова открыт для простых горожан. Нет, формально никакого запрета нет, но большинству лукошкинцев не по карману даже поставить в соборе свечку. Прейскурант на входе даже меня вгонял в ступор: цены там были заоблачные. Мы проехали мимо. На территории собора в кои-то веки не толклись туристы. Оно, наверно, и правильно, отцу Борису с текущими проблемами бы разобраться, прежде чем снова экскурсии водить. Я отвернулся, стараясь не смотреть на сверкающие купола. Золотое покрытие сияло так, что глазам было больно. - Так вот, о чём я… - я почесал в затылке. – Ты уверен, что проблемы твоего родственника не окажутся пустяковыми, а мы только зря потеряем время? - Ну как тебе сказать, - Фома задумался. – Чёрт его знает. Дядька Ничипор никогда к нам с подобными просьбами не обращался. Они люди душевные, подарки всегда шлют, к себе зазывают, но... вообще ни с того ни с сего, понимаешь? - Ага. - А токмо я вот что думаю. Места там красивые. Ежели и следствия там никакого не занадобится, дык просто отдохнём. Ты сам отдохнёшь, Никита Иваныч. Зело нас эти покойники потрепали. Это точно. Вот вроде бы ничего особенного, и почти никто не умер, а ощущение всё равно мерзкое. - Что такое повет, кстати? - Типа уезда нашего. Там это так называется, - пояснил Фома. – Это ж, почитай, вся земля – польская, вот токмо недавно государю нашему передадена королём ихним. А они себя уж и не ведаю кем считают… Что, воевода, сумел я тебя заинтересовать? – хитро прищурился сотник. – Я ж вижу, тебе уже неймётся. - Да не то чтобы… - уклончиво ответил я. Но отчасти Фома был прав: я, сперва относившийся к этой идее скептически, теперь смотрел на неё вполне благосклонно. Собственно, почему нет? Нам обоим будет не лишним сменить обстановку. Я могу не чувствовать этой усталости или делать вид, что не чувствую, но для дальнейшей эффективной работы я должен переключиться. – Но попробовать можно. Правда, если там действительно придётся что-то расследовать, я боюсь без бабули не справиться. Всё-таки она у нас по части магии первый эксперт. - Ну, ежели она и вправду тебе блюдце заговорённое с яблоком даст, дык мы завсегда с ней связь иметь будем. Так что она нам подмогнуть сможет. - И то верно. Ладно, давай так. Мы вечером с бабулей положение дел обсудим и тогда уже решим. - Отлично, - Еремеев аж просиял. – А завтра поутру и выдвинемся, ежели чего. - Ага, - рассеянно пробормотал я. Мы приближались к базару. – Ты дальше сам езжай, если хочешь, я в ряды зайду. К чаю чего-нибудь возьму, леденцов ребятам… С соседскими детьми у нас сложилось обоюдовыгодное сотрудничество. Я регулярно снабжал их леденцами и иногда участвовал в их забавах, а они платили мне искренним обожанием и помощью в мелких бытовых делах. На мой взгляд, это куда больше способствует пониманию функций нашего ведомства, чем любые профилактические беседы. - Давай, - кивнул Фома и пожал мне руку. - На ужин приходи, - напомнил я. – Бабуля карасей в сметане обещала. - Благодарствую, с радостью. Он развернул коня и поехал прочь. Я же спрыгнул на землю, привязал коня в специально отведённом месте и вошёл в ряды. На базаре царила привычная кутерьма. Ну хотя бы тут всё более-менее нормально. Сновали коробейники, перекрикивались торговки. Пахло мёдом, травами и ещё чем-то сладким. Я люблю здесь бывать. И даже почти привык, что лукошкинцы цепляются за любую возможность, чтобы завязать разговор. В моём мире это не принято, поэтому первое время я терялся. Народ в Лукошкине открытый, живой, им всё интересно. Иногда мне кажется, что такого понятия, как частная жизнь, здесь просто не существует. Сегодня, однако, ко мне никто не цеплялся. Повезло, не иначе. Обменялся парой ничего не значащих фраз с тёткой Матрёной, проведал бабкину приятельницу тётку Аксинью – она торговала земляникой и какими-то лесными травами. А в целом… ощущение было какое-то странное, словно после нашествия оживших мертвецов и явления Ульяны горожане относятся ко мне несколько подозрительно. Почему – понятия не имею. Может, винят меня в том, что с ней случилось… ведь многие видели, что она начала рассыпаться у нас с бабкой на глазах. Нет, там были ещё царь и стрельцы, но, похоже, крайним считают всё-таки меня. Ладно, переживут. Я купил штук пятнадцать леденцов, прихватил связку баранок к чаю и вышел из рядов. Сунул свои покупки в седельную сумку, отвязал коня и взобрался в седло. Яга уже наверняка ждёт меня к обеду. Остаток дня прошёл спокойно и лениво. Я успел поиграть с Ягой в карты, с детьми в городки и выпить не одну чашку чая. Бабке в карты я, кстати, продул вчистую, причём, как мне кажется, причина в том, что кот Василий всё время сидел за моей спиной. Наверняка ведь, стервец, как-то Яге подсказывал. Ну да ладно, я не в обиде. *** К ужину пришёл Фома. Ещё до его визита мы с Ягой успели ещё раз обсудить предложение поехать в деревню, и бабка окончательно убедила меня, что ехать-таки надо. Если и не следствие вести, так хоть просто отдохнуть. - Места там красивые, Никитушка, - улыбнулась она. – Ежели б не хозяйство, сама бы с вами выправилась. Да и здоровье ныне уже не то, куда мне, старой, на телеге трястись… - Бабуль, не прибедняйтесь. Вы у нас ещё всех молодых за пояс заткнёте! - Ох и льстец ты, Никитка, - заулыбалась Яга. – Ну дык ты поезжай, лишним не будет. Голову проветришь, да авось и раскопаешь чего. - Вот уж спасибо, - притворно нахмурился я. – Опять меня работать отправляете. - Тебе полезно, - фыркнула бабка. – Митеньку с собой возьми, пригодится. Втроём и отправитесь. В принципе, предложение дельное. Митька у нас – непревзойдённый специалист в плане физического воздействия на неприятеля. Если нужно кому-то дать в рыло, то у нашего младшего сотрудника не заржавеет. - А вы одна справитесь тут? - Да почему ж я одна, сокол ясный! Вона стрельцов во дворе почитай десяток, ужо подмогнут мне, старой, ежели чего. - Ну тогда ладно. Ужинали мы втроём – я, бабка и Еремеев. Митька ел в сенях, стрельцы – на своих местах. Был тихий июньский вечер. - Ну дык чего ты надумал-то, Никита Иваныч? – поинтересовался Фома, когда мы закончили жевать и перешли к чаю. Яга настолько вкусно готовит, что во время ужина никакого желания отвлекаться на разговоры у нас не было. - Давай съездим. Посмотрим, что там у дядьки твоего приключилось. Ты хоть знаешь, куда ехать? - В целом знаю, а там, ежели чего, добрые люди подскажут. Не заблукаем. Тут не особо далеко, вёрст за двести. Я попытался подсчитать. Спешить нам некуда, вещей у нас будет мало. Если конь будет идти шагом, делая вёрст семь в час, то с ночёвками где-нибудь на постоялых дворах мы должны прибыть на место примерно на третий день. Ну и нормально, так и поступим. - Тогда завтра поутру и выправимся? – уточнил Фома. Я кивнул. Теперь осталось обрадовать Митьку. Ему-то в принципе без разницы, он всегда за любую деятельность. Мы ещё немного посидели. Уже стемнело, когда Фома собрался домой. Пожал мне руку, поклонился Яге и вышел. Дело можно считать решённым: едем. Я выглянул в сени: наш младший сотрудник уже спал. Ну и ладно, завтра его озадачу. Телега наша вроде исправна, конь недавно подкован. Мы с Ягой ещё пару раз перекинулись в карты, и я решил, что пора на боковую. - Ужо ложись, Никитушка, - Яга погладила меня по плечу. – А я тебе то-сё в котомку соберу. Блюдечко заговорённое да ещё мелочёвку разную, абы помогло тебе на новом месте. - Спасибо, - кивнул я. Встал с лавки, чмокнул старушку в щёку. – Скучать небось по мне будете. - Ещё как буду, Никитушка. Да токмо тебе мысли переключить надобно. Ить вона какое дело мы с тобой распутали – врагу не пожелаешь. Это верно. Одна призрачная дорога чего стоила. Я пожелал бабке спокойной ночи и отправился наверх. Переоделся в домашнее, умылся перед сном и рухнул в постель. Что интересно, кстати: я ведь никогда не выезжал из Лукошкина. Кратковременные вылазки вроде ревизии трактира на Кобылинском тракте не в счёт. А теперь мне предстояло настоящее путешествие! Да, мне было любопытно. Я поймал себя на мысли, что понятия не имею, на какие территориальные единицы разделено Горохово царство. Что ж, будет повод восполнить пробел в здешней географии, а то даже стыдно как-то. С этой мыслью я уснул. Спал я спокойно, без сновидений, а проснулся с первыми лучами солнца. Коварный бабкин петух своими воплями, похоже, выработал у меня своеобразный рефлекс: я просыпаюсь сам, лишь бы не слышать, как он орёт со двора. А орал паршивец качественно, я пару раз спросонья с кровати падал. Гораздо удобнее встречать пернатый будильник во всеоружии: он только клюв разинет – а я уже умылся, переоделся и мелкие яблоки, чтобы метать в него из окна, подготовил. Знай наших. Я как раз заканчивал зарядку, когда петух взлетел на забор. И моё появление в проёме открытого окна не осталось для него незамеченным. Петух покосился круглым глазом на яблоко у меня в руке, но противостоять инстинкту не смог. - Ку-ка-ре… бум! Да, я в него попал. И нет, мне не стыдно. Не подумайте ничего плохого, яблоки я использую мелкие, больше похожие на черешню, и исключительно в воспитательных целях. А потому что нечего орать в четыре утра! Петух, сражённый яблоком, опрокинулся назад и свалился с другой стороны забора. Оттуда кто-то удивлённо вскрикнул. Видимо, какой-то запоздалый пьяница полз домой вдоль нашего забора. Не каждый день сверху петухи сыплются, несколько неожиданно, согласен. Я невольно рассмеялся. Когда я спустился в горницу, бабка как раз доставала из печи чугунок с кашей. - Встал уже, сокол ясный! – заулыбалась она. – Доброго утречка! - Доброго, - я улыбнулся в ответ. - Хорошо ли спал? - Отлично. Даже не снилось ничего. - Значит, работает колдовство моё… - задумчиво пробормотала Яга. Поставила чугунок на стол и, заметив мой удивлённый взгляд, поспешила пояснить: - Я тебе в подушку травы заговорённые вложила. Зело беспокойно ты спишь последнее время, Никитушка. Тут она права. Несколько раз я просыпался весь мокрый от пота, а вспомнить, что мне снилось, в упор не мог. А иногда – мог, но лучше бы не вспоминал. Например, видел свадьбу Гороха с Маргаритой Бодровой (почему с ней, кстати?), а ещё пару раз – как весь город на моих глазах рассыпался серым песком. Деревья, дома, люди… всё начисто. В ту ночь я, кажется, даже заорал от ужаса. - Спасибо, бабуль, - я благодарно обнял Ягу. Она всегда потрясающе чувствует моё душевное состояние. Что бы я делал без нашей бабули… - Досталось тебе, участковый, - она заботливо стряхнула с моего кителя невидимые пылинки. – Садись, Никитушка, кашки гречневой откушай. Я ужо варенья клюквенного тебе к ней подам. В ягодах лесных вся сила. Я не стал спорить и сел за стол. Ароматы бабкиной стряпни поднимались на второй этаж и коварно щекотали ноздри ещё до того, как я спускался вниз. Я наложил кашу из чугунка в тарелки себе и Яге – она согласилась составить мне компанию. Василий где-то пропадал, Митька отправился закупать дрова – их в город привозили централизованно, самим жителям рубить деревья было запрещено. Стояло ясное, прохладное июньское утро. - Я тебе котомку малую в дорогу собрала, - вновь подала голос бабка, когда мы закончили жевать и налили по первой чашке чая. – Вроде всё, что на чужой земле занадобиться может, предусмотрела. Клубок волшебственный, блюдечко заговорённое, шапку-невидимку туда же сунула. Я кивнул. С шапкой и клубком мне уже доводилось иметь дело. - Бабуль, вы только расскажите мне, как этим блюдечком пользоваться, ладно? - Дык там, Никитушка, сложного-то ничего и нет. Тарелка обычная, словом чародейным заговорённая. - А яблоки? Какие-то особенные? - И яблоки обычные, я бы тебе их вона сколько бы насыпала, да токмо ж спортятся по жаре. Как на постой остановитесь – дык попроси там где-нибудь яблочко наливное, ну вроде как фруктов поесть хочешь, тебе и дадут. А дале дык и вовсе просто всё. Пустишь яблоко катиться по блюдечку да попросишь меня показать. - Алё, барышня! – я сделал вид, что кручу ручку воображаемого телефона. Яга не поняла шутку, я махнул рукой, мол, не обращайте внимания, юмор другого мира. – А какими словами просить, бабуль? - Да обычными. Просто вежливо попросишь: покажи мне, блюдечко, бабу Ягу. Оно и повинуется. - Ага… - записывать я не стал, но запомнил. Думаю, уж с тарелкой справлюсь. Во дворе сменялся ночной караул. Я помахал ребятам на прощание, они, заметив нас с бабкой в окне, поклонились и организованно двинулись прочь – спать. Заступала новая смена. После дела о Чёрной мессе государь распорядился обеспечить нашему отделению круглосуточную охрану. Стрельцы сторожат наш двор в три смены, по пять человек в каждой. Мы ещё пили чай, когда пришёл Еремеев. Когда никуда не нужно торопиться, я отдыхаю душой. Честно говоря, мне кажется, что одно из главных отличий этого мира от моего – в возможности неторопливо созерцать окружающую красоту. - Здоровы будьте, хозяева! - И тебе не хворать. Заходи, - я пожал сотнику руку. Яга выставила на стол блюдо со свежими плюшками. Еремеев сел на лавку рядом с ней. - Ну что, Никита Иваныч, не передумал? А то я уже своим всем сказал, что пару недель меня в городе не будет. Степана Мухина заместо себя поставил. Он мужик дельный, справится. - Не передумал, поехали. Бабуля вон уже мне багаж подготовила. - Помимо вещей волшебственных, запасную форму, да белья, да сапоги, - отчиталась Яга. – Карандашей немецких, Кнут Гамсунович по случаю пожаловали, да блокнот новый. Свечей церковных на всякий случай, да спичек, да Ивана Воина икону малую. Живой воды флягу, настойку ту, что ты любишь зело. Ну и так, разного по мелочи. «Разного по мелочи» оказалось две больших сумки, их во дворе стрельцы грузили в телегу. Я даже спорить не стал – Яге виднее. Фома одобрительно кивнул. - Ну тады я тоже готов. Там дорога по лесу в основном, поэтому и днём ехать сможем – не жарко. - Бабуль, чуть не забыл. Можно мне ладанку от мертвецов? - Сделаю, - кивнула Яга. – Молодец, вдруг пригодится. Ладанка, которую однажды выдала бабка, очень помогла мне при расследовании дела о краже перстня с хризопразом. Собственно, я только благодаря этой штуке тогда в живых и остался. Чувствовал я себя сейчас, честно говоря, немного растерянным. Первый раз в этом мире я еду на чужую землю, к чужой магии. Мне даже в голову не приходило, что ещё может понадобиться в таком путешествии. Ну, будем надеяться, ничего сверх того, что уже предусмотрела Яга. Мы ещё немного поболтали о пустяках. Потом Яга отправилась в свою комнату делать мне ладанку, а мы с Фомой остались одни. - Жить будем у дядьки моего. Я вчера письмо ему отправил, пусть ждёт. Уж ежели приглашает нас – дык будь добр ночлегом обеспечить. Заодно и я снова на родине матери побываю – мать ведь моя оттуда будет. Я кивнул. - Что-то у тебя вещей мало. Один я – как барышня на выданье. У Митьки вон тоже свёрток какой-то. - Дык а чего мне? – Еремеев пожал плечами. – Одёжу сменную взял да саблю верную. Ты б тоже, кстати, взял, лишним не будет. - Смеёшься? Я ей владеть-то не умею. - Для устрашения, - он нравоучительно поднял палец. – Какому-никакому лиходею одного виду сабли государевой достаточно будет. Будешь стоять и подавлять врага морально. А махать чем ни есть – это нам оставь: я саблей, Митька ваш – оглоблей али дрыном каким. Справимся. Я, кстати, так и не понял, шутит он или нет. Но рациональное зерно в его словах имелось. Я сбегал наверх и принёс подарочную царскую саблю. В горницу вновь вплыла Яга. - Вот тебе, сокол ясный, оберег от упырей разных, - она протянула мне маленький тканевый мешочек, наполненный солью и перевязанный шнурком. – Носи при себе, аки крест нательный. - Спасибо, бабуль, - я сунул ладанку в карман и обнял бабку. В это время во двор въехал Митька на подводе, полной дров. Колоть их уже стрельцы будут в наше отсутствие. Мы вышли на крыльцо. Митька спрыгнул на землю и пошёл в конюшню, откуда спустя несколько минут вывел коня, которому предстояло тащить телегу в пути. Пока наш младший сотрудник запрягал коня, Яга перекрестила нас с Фомой на прощание. - Держите меня в курсе, ребятушки. Ежели выпадет вам дело расследовать, дык и я помогу, чем смогу. А токмо берегите себя, ибо неприятности на нас сыплются, аки манна небесная, щедро да с размахом. Особливо ты, Никитушка, ибо голова твоя бедовая, вечно ты в передряги попадаешь. - Вечно ты куда-нибудь вступишь, - пробормотал я уже ставшую привычной присказку. – Мы постараемся, бабуль. - Будьте спокойны, матушка, - заверил Фома. – Постараемся ни во что не вляпаться. Яга тепло обняла сначала меня, потом Еремеева. - Земля та, ребятушки, древняя да со своей магией. Оно вроде и близко от нас, а всё чужое. Ничему по первости не верьте, ибо с непривычки такого наворотить можно – потом и за год не расхлебаем. Мы ещё раз пообещали, что будем вести себя максимально осторожно. Митька уже запряг коня и теперь ждал нас в телеге. - А ты, Митенька, - Яга строго взглянула на него, - во всём слушайся старших товарищей да без меры самодеятельности не проявляй. - Да как вы могли подумать, бабуленька! – обиженно надул губы наш умник. – Я ж ить токмо во рвении служебном..! - Ну вот и ладненько, - улыбнулась Яга. – А ежели опять творческому порыву поддашься да содеешь чего не след – дык век тебе бегать барсуком бесхвостым. Уразумел? Митька смущённо почесал в затылке. Мы от его творческой натуры натерпелись, это правда. Разве что в последнем деле он особо не отличился – ну, щелбан отцу Алексию не в счёт. Исправляется, что ли? Мы с Фомой тоже запрыгнули в телегу. Я помахал Яге на прощание, и Митяй стегнул коня. Стрельцы махали нам вслед шапками.***
Спустя примерно полчаса мы выехали через западные ворота. Гружёная телега да трое пассажиров – конь у нас, конечно, сложения самого богатырского, но слишком его утомлять смысла не было. Мы ехали спокойным шагом, ворота прошли часов в девять. Солнце сияло в безоблачном небе, начинало припекать. Июнь, погода самая летняя. Однако впереди маячил лес, поэтому мы могли не опасаться жары. Я раскрыл блокнот и пометил на чистой странице дату – девятое июня. - Можешь мне ещё что-нибудь рассказать про это место? – попросил я. К своему стыду, я действительно понятия не имел об устройстве Горохова царства за пределами столицы. Ворот в Лукошкине четыре, по сторонам света. Соответственно, от каждых из них я представлял территорию километров на пять, а потом для меня начинались неизведанные земли – одно большое белое пятно. За два года здесь я настолько сосредоточился на собственных проблемах, что не озаботился даже покупкой карты. Позор мне, но что поделать. Конь плёлся спокойным шагом. Митька, по-моему, начал задрёмывать. Дорога просматривалась достаточно, чтобы мы не волновались о внезапном нападении и могли спокойно разговаривать. К тому же Еремееву тоже было скучно. - Да запросто. Мозырский повет – земля древняя, но к государю нашему токмо недавно перешла. Уж кем там они себя считают – то на ихней совести. Народ там даже говорит по-особому, тебе по первости непривычно будет. Речь у них такая… интересная, но красивая зело, плавная. Я в детстве часто там бывал – ух заслушивался. Я мысленно прикинул: ехали мы на запад. Поскольку география этого мира оставалась для меня загадкой, я мог только предполагать. Запорожцев, положим, я своими глазами видел, значит, Украина (ну или какой-то её сказочный аналог) здесь имеется. А мы едем, получается… в Беларусь. Про Беларусь я и в своё время мало знал. Картошка, Машеров, партизаны… собственно, всё. Стыдно, конечно, а что делать. Но вроде было там в истории что-то с разделом территорий… возможно, в результате одного из них повет и перешёл в подчинение нашего Гороха. Кстати, заметьте, к слову «повет» я уже привык. Привыкну и ко всему остальному. К тому же интересно, что там за земля такая. Другая, как говорит Яга, со своими законами и своей магией. - А боле ничего и не знаю, я ж совсем малой был, когда к дядьке меня отправляли, - Фома развёл руками. – Хотя по матери все предки мои оттуда будут. - Ну вот и восполнишь пробел. А то сидим в городе, за ворота носа не высовываем. Надо у государя хоть карту попросить, что ли… - Да на кой тебе? - Для общего развития, - я важно поднял палец. - Ты ж столичный воевода, лукошкинские дела расследуешь. Тебе вона Тмутараканью какой али иной глухоманью интересоваться и смысла нет. У них там свои порядки, государь туда даже наместников не шлёт последнее время – не жалуют в провинциях чужаков. У них на местах вся власть из своих. - Знаю я эту власть из своих, уж поверь мне. Все родством повязаны, рука руку моет. - То не наше дело, Никита Иваныч. Мы с тобой за правопорядком бдить поставлены да на страже закона стоять. Как кто закон нарушит – дык мы тут как тут. А уж кто там и как землями дальними правит – то на их совести пусть и остаётся. В принципе, определенная логика в этом имеется. Я кивнул. Мы ещё немного поболтали ни о чём, и я понял, что от монотонной дороги меня тоже начало клонить в сон. Но ведь время ещё даже не обеденное! Я спрыгнул из телеги на землю и зашагал рядом – просто чтобы размяться. В своём мире я привык к поездам и самолётам, позволяющим покрывать сотни километров за считаные часы. А здесь и скорости другие, и расстояния. Мы несчастных двести вёрст будем тащиться три дня. Хотя, с другой стороны, общая неторопливость жизни позволяет наслаждаться каждым моментом. Дорогу, по которой мы ехали, я мысленно в шутку окрестил «трассой М1». Она шла через лес, прямая и хорошо накатанная. Навстречу попадались редкие крестьянские подводы, мужики и бабы приветливо махали нам, и мы махали в ответ. Шелестела листва, пели птицы. Здесь, среди густых крон деревьев, дневная жара нам нисколько не докучала. Я шагал вслед за телегой, вдыхая полной грудью свежий лесной воздух. И знаете, мне начало казаться, что чем больше мы удаляемся от города, тем глубже в моей памяти скрывается наше последнее дело. Надеюсь, однажды я смогу спокойно, без дрожи в голосе, кому-то о нём рассказать. Мне просто нужно это пережить. Мы коротали время за пустой болтовнёй. В этом мире книгопечатание ещё не было поставлено на поток, книги стоили бешеные деньги, а потому даже речи не шло о том, чтобы взять с собой какой-нибудь «детективчик в дорогу». Да и размеры у здешних книг были абсолютно сумасшедшие. Сантиметров семьдесят в высоту и двадцать толщиной – запросто. И всё это с самоцветными каменьями, золотом, коваными элементами… короче, ладно, не очень-то и хотелось. Полуденное солнце висело высоко в небе. Я немного устал шагать и запрыгнул обратно в телегу. Яга выдала нам на обед запечённую курицу и горшочек с овощами, который заботливо завернула в несколько слоёв ткани, чтобы не остыл. Решение пообедать мы приняли единогласно, после чего Еремеев сменил Митьку на месте кучера, и наш младший сотрудник тоже приобщился к нехитрой дорожной трапезе. Мы пересекли по мостику небольшой ручей и остановились, чтобы сполоснуть руки и набрать воды. Вода в этом мире потрясающе чистая, местные её даже пьют прямо из водоёмов. Не знаю, как это возможно, но кишечные болезни здесь и правда явление нечастое. Я долго не мог к этому привыкнуть. Сам по-прежнему стараюсь из незнакомых источников не пить, но уже не смотрю круглыми глазами, когда пьёт кто-то другой. Мне, человеку из Москвы двадцатого века, далеко не сразу удалось уяснить, что местные жители не относятся с глупой беспечностью к своему здоровью, - они вполне обоснованно не боятся. Это скорее я – перестраховщик. Мы напоили коня, набрали воду в походные фляги и двинулись дальше. От нечего делать я принялся рисовать в блокноте – сначала бабкин терем, потом – портрет кота Василия за поеданием сметаны. Картинки мои представляли собой довольно неумелые наброски, но Фома одобрил, сказал, что получается забавно. Митька бессовестно дрых на соломе, и я по большому счёту был предоставлен сам себе. Спустя ещё пару часов снова спустился на землю, чтобы размяться. Когда лес ненадолго кончился, я умудрился в поле поймать июньского жука, и тот около километра ехал с нами – сидел на борту телеги. Потом я сам его спихнул, а то дорогу домой не найдёт. Когда лес начался снова, мы с удивлением отметили, что тут свирепствуют комары, - очевидно, где-то недалеко располагалось болото. И быть бы нам троим покусанными, если бы предусмотрительная бабка не сунула в мои вещи среди всего прочего склянку с маслом, обладающим резким запахом какой-то травы. Несколько капель на себя, на коня – и никто не пострадал. Часа в четыре мы остановились на короткий привал, во время которого доели выданные Ягой припасы. Она бы нам и больше наложила, да ведь испортится. А на ночлег остановились часов в девять в какой-то деревушке. Узнав, что мы из столицы, нас охотно пустила переночевать молодая женщина с тремя детьми. Как она пояснила, муж её в Лукошкине на заработках, а она ведёт хозяйство на пару со свекровью. Хозяйка даже денег с нас не взяла – потребовала столичных новостей. Мы старались, как могли, особенно Еремеев, у него забавных баек о стрелецкой службе – на неделю бы хватило. Мать, ребятишки и даже свекровь слушали нас во все уши. Когда мы улеглись спать, было около полуночи. Но проснулись рано, часов в пять. В дорогу нас провожала бабка – пояснила, что невестка уже ушла в поле. Нас даже снабдили завтраком – хлебом, куском домашнего сыра и крынкой топлёного молока. Мы поблагодарили, ещё раз попытались расплатиться, но бабулька нас даже слушать не стала – перекрестила на дорогу и выпроводила вон. Господи, да во сколько же они тут встают?! И я ещё что-то имею против нашего петуха? - Сразу видно, участковый, ты городской, - хмыкнул Еремеев. Мы проехали деревню насквозь и теперь тряслись по полю. Митька снова правил конём – держал поводья одной рукой, в другой у него был импровизированный бутерброд. Мы тоже жевали. - А чего? - Да того, ты так всему удивляешься – любо-дорого посмотреть. Молодая в поле ещё до рассвета идёт, пока не жарко. А бабка печь растопит, воды натаскает, малых выкупает… все так живут, это нормально. - А чего ж мы ей не помогли? - Мы гости, нам не положено, - пояснил Фома. – Могли предложить, конечно, но без толку, бабка бы отказалась. - Ну всё равно неловко как-то. - Жизнь такая, - сотник философски развёл руками. – Я ж сам из деревни, всю эту кухню хорошо знаю. Я задумчиво кивнул. По моим прикидкам, мы отъехали от города километров на сто. На нашем пути попадались деревни, но в основном места были безлюдные. Один раз вдалеке видели медведя, но ему мы были глубоко параллельны. Животные здесь непуганые, их стараются не обижать, да и они без нужды на людей не нападают. Ближе к обеду нам удачно подвернулся трактир, и мы бы с удовольствием там остановились, но хозяин уж очень настойчиво предлагал нам «отменного самогону, чистого, как берёзовая слеза». Берёзовая слеза – это что, кстати? А впрочем, не важно. Проблема была в том, что наш Митяй имеет слабость к зелёному змию и никогда не может вовремя остановиться. Так что к самогону его нельзя было подпускать ни в коем случае. Во избежание ненужных соблазнов мы попросили завернуть еду с собой, покормили и напоили коня и двинулись дальше, остановившись на привал ещё спустя час. Готовили в трактире, как оказалось, сносно. Нам достались жареные свиные колбаски, печёная картошка и свежие ватрушки в качестве десерта. Мне понравилось, моим спутникам тоже, а что ещё надо в пути? Еремеев и Митька снова поменялись местами, а я, как начальник и потому почётно освобождённый от обязанностей водителя, снова принялся рисовать в блокноте. Рисовал я всякую ерунду – например, поймал блестящего зелёного жука и попробовал изобразить его. Получилось не очень – я ещё не закончил, когда жук улетел. Пару раз я выбирался из телеги и шагал рядом, даже пробежался немного. Честно говоря, подобное безделье было для меня непривычным. В городе мы вечно куда-то торопимся и всё равно ничего не успеваем. Темп жизни другой. А тут хочешь – спи, хочешь – рисуй всякую ерунду или коротай время за болтовнёй. У меня уже руки чесались чем-нибудь заняться. Ночевать мы снова остановились в деревеньке. На этот раз нас приютили пожилые супруги. Они накормили нас ужином и даже растопили баню, а хозяйка забрала наши вещи в стирку, пообещав, что к утру будут готовы. Нам же предложили переодеться в чистое – как пояснила старушка, одежда их сыновей. Где сейчас эти сыновья, мы спрашивать не рискнули – вполне могло оказаться, что их уже и в живых-то нет. Захочет – сама скажет. Мне нравится этот мир. Разве я, человек из двадцатого века, мог себе представить, что нас вот так просто, фактически за спасибо, пустят переночевать, да ещё и накормят от души? В этом, кстати, разница между мной и моими попутчиками. Я удивлялся гостеприимству местных жителей, Митьке и Еремееву оно казалось абсолютно нормальным. - Все под Богом ходим, - пояснил Фома. – Сегодня ты подорожного не пустил, а завтра у тебя дом сгорел. На самом деле, мне кажется, дело не совсем в этом. Просто народ здесь добрее в целом. Яга вон тоже, когда меня забросило в её погреб, не выпнула на улицу, хотя толку ей от меня не было никакого. Человек не пойми откуда, одет странно, умом явно не в себе… Если бы кого-то из их мира к нам в двадцатый век забросило при схожих обстоятельствах – немедленно сдали бы в дурку. Менталитет другой. Меня хлебом не корми – дай порассуждать о различиях двух миров. Но факт остаётся фактом: здесь мне нравится гораздо больше. В благодарность за ночлег мы помогли старикам наколоть дров. После бани нас настолько разморило, что спать мы свалились ещё до полуночи, но уж и встали с рассветом. Старик выгонял коров в стадо, его жена топила печь. Поскольку совсем скоро мы должны были прибыть в конечную точку маршрута, Еремеев уточнил у женщины дорогу. По всему выходило, что мы будем в нужной нам деревне ещё до темноты. Мы позавтракали (старики бы просто не отпустили нас голодными) и отправились в путь часов в шесть утра. Уже в воротах я обернулся. На щеках обоих супругов, махавших нам вслед, блестели дорожки слёз, из чего я сделал вывод, что с их сыновьями действительно что-то случилось. Возможно, когда-то, давным-давно, родители так же махали на прощание своим детям – в последний раз. А мы своим появлением напомнили о постигшем их горе. Я через силу улыбнулся им и помахал в ответ. - Тут шамаханы проходили лет пятнадцать назад, - словно уловив мои мысли, пояснил Фома. – Пожгли всё, многих в рабство угнали. Я кивнул: вот оно что. Вскоре деревня скрылась из виду. Я даже не запомнил, как она называется. - Нам на развилке налево, там дальше всё просто. Будет верстовой столб с указателем – там повет и начинается. - Ага, а дальше? – неизвестно зачем, скорее просто от скуки, спросил я. Я тут пока вообще не ориентировался. - Комаровичи проедем, а там дальше, не доезжая Птичи, налево. Вот тебе и деревня. До Птичи вёрст тридцать, дядька писал. Деревня на реке стоит, не ошибёмся. Я кивнул. Дорога вела нас через сухой бор. Я с наслаждением вдыхал сосновый воздух. - … живицы настоем смолистым, - вдруг уловил я обрывок фразы. Фома что-то бормотал себе под нос. - А? – заинтересовался я. - Дядька стихи какие-то говорил, я и запомнил, - пояснил он. – Про лес что-то, про чабрец и мёд. Звучало красиво. Я задумчиво кивнул и запоздало пожалел, что в своём мире не интересовался этой землёй. Это вам не в Турцию слетать. В Турции, кстати, я один раз был – с Наташей, моей тогдашней невестой. А здесь – пусть отчасти и родственная нашей, но в то же время другая, самобытная культура. Ладно, изменить я всё равно ничего уже не могу, горевать о своём невежестве смысла нет. Будем восполнять пробелы в моём образовании по ходу дела.***
Сосны кончились, теперь мы ехали по берегу реки. Было около полудня. Впереди показалась деревня. - Комаровичи, - прочитал я название, нацарапанное на дощечке, прикреплённой к столбу. - Значит, правильно едем. Эй, ребята! – Еремеев окликнул двух парней, шедших вдоль улицы. – До Колок далеко? - Гадзіны за тры, - ответил один из них, смерив взглядом нашего коня. В деревне конь – великая ценность, а наш к тому же был крепким и ухоженным. – А навошта ж вам туды? [1] - В гости едем, - не стал вдаваться в подробности Фома. Неожиданно откуда-то сверху спустился аист и, взмахнув широкими крыльями, пролетел совсем низко над нашими головами. Парни проводили его взглядами и одновременно перекрестились. - Бусел! - Что? – не понял я. Они удивлённо воззрились на меня и указали руками в сторону птицы. - Зямля вiтае вас. [2] Я догадался, что бусел – это про птицу. - Аист? – уточнил я. - Бусел, - строго поправили они. – Ён вiтае вас. Ну бусел так бусел, я ж не спорю. - Ото едзьце напрамкi, хутка вёска будзе. [3] Я понимал чисто интуитивно. Скорее всего, смысл каких-то отдельных слов я буду уточнять, но общий посыл угадывался без труда. Мы поблагодарили и двинулись дальше. Аист облетел над деревней круг и уселся в гнезде на верхушке деревянного столба. Больше не обращая на нас ни малейшего внимания, он принялся чистить перья. - Добрый знак, - Еремеев, глядя на птицу, тоже перекрестился. - Бусел — душа этой земли. Знаешь про них легенду? - Нет, откуда? - Старые люди говорят, аист раньше был человеком. Господь собрал полный мешок разной мелкой пакости — мошкары, жуков, других букашек — и велел ему выкинуть в реку. А человек тот из любопытства в мешок заглянул — да и утекли оттуда твари ползучие. И в наказание Господь превратил человека в бусла да повелел ему всю жизнь собирать то, что из мешка уползло. - Интересно, - кивнул я и проводил взглядом столб, увенчанный гнездом аиста. - Коли бусел рядом с домом гнездо мастерит — дык то к удаче великой. Божья птица. Потому их и приманивают, на столбах основы для гнёзд городят. А они за то эту землю своими крыльями осеняют. Такое почтение к птице как нельзя лучше укладывалось в мои представления об этом мире. Люди здесь относятся к природе с вниманием и заботой. Вот взять, к примеру, ту же рубку леса. В лесах под столицей самовольно рубить запрещено – и делать это приходит в голову лишь тем, кто на эту самую голову отшиблен. Лес на дрова рубят лишь в специальных местах, боятся нарушить места обитания животных и птиц. Так-то, конечно, и ворота не пройдёшь с подводой неизвестно откуда добытых дров – стрельцы задержат, но народ останавливает не это. Просто здесь верят, что любое действие имеет равное по силе противодействие, за всё придёт расплата. Деревня кончилась, теперь мы ехали вдоль реки. Справа от нас простиралось засеянное поле, на нём уже колосилась рожь. Всё вокруг дышало умиротворением и покоем. - Как река называется? – поинтересовался я. Фома пожал плечами: - Бог её знает… У дядьки спросим. Гляди-ка, на Федосью уже рожь колосится – грибы будут. Пойдём по грибы? - Что? – не понял я. - Городской ты житель, участковый, - хмыкнул Еремеев. – Федосья Колосяница сегодня – ежели рожь колосится, то жди грибов. А, вон что. Деревенские, да и многие горожане наряду с христианскими отмечают бесчисленное количество народных праздников. По календарю примет отмечают, когда пахать, когда сеять, в какой день мыться нельзя и так далее, я это никогда не запомню. Еремееву виднее, он всё детство и юность в деревне провёл. Я повернул голову в сторону реки. Невыразительная, размытая долина, по весне наверняка заливает чуть не на километр. По берегу росли ивы, полоскали в воде длинные лозы. Ещё был какой-то кустарник, названия которого я не знал. Плавное течение несло прозрачную воду в попутном нам направлении. Искупаться бы… Я озвучил эту мысль своим товарищам. Еремеев моего энтузиазма не разделил, а Митька так и вовсе принялся креститься. А что я такого сказал? - Никита Иваныч, это чужая земля, - видя моё искреннее непонимание, пояснил сотник. – В воде кто угодно может быть – русалки, иная какая нечисть… Смородины тебе мало? Сначала надо у местных про эту реку выяснить, а уж потом нырять будем. Он прав, я городской человек. Более того, я из другого мира. Раньше мне такое объяснение показалось бы бабкиным суеверием, теперь же я не был столь категоричен. Ведь это именно я – не кто-то другой, какой-нибудь крестьянин необразованный, а я! – покорно шёл в воды Смородины, увлекаемый холодными руками русалок. Я не стал спорить и молча кивнул. Не подумал. - Смотри, ещё бусел, - Фома заметил на берегу птицу. Аист, сложив крылья, неторопливо прохаживался вдоль воды и что-то высматривал. – Рыбу ловит. Мы ехали медленно и имели возможность наблюдать за успехами местного символа в нелёгком деле рыбной ловли. Аист между тем был вполне удачлив: заметив добычу в воде, он быстро подбежал и схватил клювом мелкую рыбёшку. Та немного потрепыхалась, однако безуспешно, и через несколько секунд была проглочена. Я впервые видел аистов настолько близко. - И не боятся ведь, - пробормотал я себе под нос. - А чего им бояться? На них напасть – это ж совсем креста не иметь! Мы медленно ехали вдоль реки. Справа от нас шелестела рожь – высокие, больше метра в высоту, стебли стояли сплошной стеной. Мне почему-то вспомнился старый фильм ужасов, который я смотрел с приятелем по школе милиции. Тот фильм, правда, был про кукурузу. Припекало солнце, меня совсем разморило. Близость воды вкупе с невозможностью искупаться сделали своё дело. - Ребята, я посплю, - я растянулся на соломе и прикрыл лицо и голову белым платком, который специально для этой цели выдала мне Яга. - Хорошо вам, Никита Иваныч, - пробубнил Митяй – я имел возможность любоваться на его богатырскую спину. – А я, сирота, с раннего утра токмо конский зад перед собой наблюдаю. Некрасивственно как-то. - Тебя сменить, что ли? – предложил Еремеев. Он из нас троих был самый бодрый. Митька просиял. - Токмо ты, Фома Силыч, сострадание к сироте имеешь! Век Бога за тебя молить буду! - Да ладно, - отмахнулся тот. – Всё равно скучно. Они поменялись местами. Я одним глазом уже дремал. - Тем более скоро приедем. В полусне мне показалось, что по сплошной стене колосящейся ржи пробежала рябь. Так, словно кто-то двигался параллельно с нами. Вполне возможно, это от жары – не галлюцинации, но, скажем так, фантазии. Я закрыл глаза и, убаюканный мерной тряской телеги, заснул окончательно.***
Мне показалось, что я спал от силы минуту – и вот уже Митька тряс меня за плечо. - Никита Иваныч! Никита Иваныч! - Митя, уймись! Не на пожаре, - хмуро буркнул я, снял с головы платок и сел. Впереди маячила деревня. Река ушла чуть в сторону, засеянное поле заканчивалось у крайних домов. - Приехали, участковый, - обернулся Фома. – Вот тебе и Кóлки Мозырского повету. Мы въехали на центральную улицу. На первый взгляд деревня была небольшой, может, дворов пятьдесят. Я видел единственную улицу, от которой на противоположном от нас конце шло какое-то ответвление. Мы догнали молодую женщину с коромыслом, и Еремеев её окликнул. - Красавица, Ничипор Вашкевич где живёт? И знаете, что ещё мне пришло в голову? Мы единственные здесь из столицы, наша речь разительно отличается от здешней. Забавно чувствовать себя иностранцем. Молодица смерила нас троих взглядом с ног до головы, Митьку почему-то особенно. - Дзядзька Нiчыпар? Ото на рагу, цi правесцi? [4] Дребезжание согласных в местной речи напоминало мне бряцание монист. Молодица заливисто рассмеялась, потом махнула рукой. - Хадземце. Она зашагала впереди нас – высокая, крепкая, в вышитой рубахе и клетчатой юбке. Вёдра на коромысле колыхались в такт её шагам. Наш конь плёлся за ней, лениво пофыркивая. Пройдя домов пять, женщина остановилась – видимо, возле собственного. - Пачакайце трошкi, - и зашла во двор. Я вопросительно взглянул на Еремеева. - Подождите, - перевёл он. - Слушай, а ты что, не помнишь, где твой дядька живёт? Ты ж бывал тут. - Я тогда пешком под стол ходил, Никита Иваныч. А дядька мог и переехать. Женщина сняла с плеч коромысло, поставила вёдра на крыльцо и вернулась к нам уже налегке. - Садись, красавица, - Еремеев обернулся, ткнул Митьку в лапоть, наш младший сотрудник догадался убрать ноги, освобождая место. Женщина весело фыркнула и забралась в телегу. - Здалёк будзеце? [5] - Мы из Лукошкина, - ответил я. – В гости. - Ну то й добра. Мимо проковыляла с клюкой бабуся – божий одуванчик. - Гануся! Адкуль ж у цябе такiя госці, та й одразу тры? Навошта ж табе, аднаго б хоць аддала! [6] Молодица вновь залилась смехом. - Куды ж табе, бабко! Няўжо ж каганец шчэ не згас? [7] Это, очевидно, была какая-то шутка, мы не поняли, но лично я почувствовал себя несколько смущённым. Хотя, с другой стороны, должен ведь уже был привыкнуть к остротам наших языкастых баб – а вот поди ж ты. Старушенция осталась позади. Вскоре мы приблизились к тому месту, где центральная улица заканчивалась, а от неё начинался дугообразный отросток. - Ото Нiчыпарава хата, - женщина спрыгнула с телеги и махнула рукой в сторону большого крестьянского хозяйства, огороженного, как и остальные, забором. Потом принялась барабанить в калитку. – Дзядзька Нiчыпар! Дзядзька Нiчыпар, тут да цябе! На её крики из одной из хозяйственных пристроек показался сам хозяин дома. - Ганка! Чаго лямантуеш, бы зайца пабачыла?! [8] Потом он заметил нас. - Фома! То ты? - Я, - кивнул Еремеев. - А то хто? - Ивашов Никита Иванович, - представился я. - Ганка, цябе ужо у хаце зачакалiся, - дядька Ничипор поманил нас во двор. – А то хто? [9] - А это Митя, наш младший сотрудник. - Зразумеў, - кивнул хозяин. – Ну то каня стаўце i дахаты. [10] Мы не стали спорить. Митяй распряг коня и отвёл его в конюшню, дядька Ничипор показал свободное стойло. Коню принесли воды и сена, а мы отправились в дом. Уклад деревенского хозяйства был мне в диковинку, поэтому я старался не так уж откровенно глазеть вокруг. Мне всё было интересно. Здешние хаты разительно отличались от двух-трёхэтажных теремов, к которым я привык в столице. Здесь строили совершенно иначе. Все дома представляли собой одноэтажные бревенчатые постройки: если в столице в связи с большой плотностью населения осваивали строительство в высоту, то здесь – в ширину и с размахом. Хозяйства были отгорожены друг от друга невысокими заборами – скорее просто для обозначения территории, чем с целью реальной защиты. Я невольно вспомнил трёхметровый сплошной забор вокруг бодровского поместья и ворота, бесшумно двигавшиеся на полозьях. Пожалуй, здешний вариант мне нравится гораздо больше. Хата дядьки Ничипора была бревенчатой, причём брёвна были от разных деревьев. Насколько я смог опознать, нижняя часть выложена сосновыми, а верхняя – еловыми брёвнами. Ну, это логично, в округе хвойных деревьев достаточно. Крыша двускатная, с коньком, крытая простейшей черепицей. На многих домах, кстати, я заметил соломенные или вообще камышовые крыши. Видно, дядька Ничипор относился к своему жилищу с особой заботой. Хата выходила узкой стороной на улицу, дверь же находилась сбоку и смотрела во двор. Это меня несколько удивило – неудобно же. Идёшь, допустим, с ношей, руки отваливаются – а дверь сбоку, ещё несколько лишних метров шагать. Обычно я сдержаннее, но на этот раз мне было крайне интересно. Мы чуть отстали от хозяина. - Почему дверь сбоку? – тихо спросил я у Еремеева. Он пожал плечами, зато меня услышал дядька Ничипор. - Каб нячысцiка ашукаць, - совершенно спокойно ответил он. А ведь действительно, чему я, городской человек, удивляюсь. – Зараз адпачнеце крыху, дый лазню вам справiм. [11] - В баню пойдём, - перевёл Фома. Дядька Ничипор радостно воззрился на него. - Ек добра ты нашу мову разумееш! [12] - Немного. - Дык i то добра! – просиял зарубежный родственник и обнял Еремеева за плечи. – Ото мова зямлi нашай, яе ведаць трэба. [13] Мы поднялись на крыльцо. Дверь в хату была очень низкой: мы с Фомой пригнулись, Митяй так и вовсе был вынужден сложиться едва ли не пополам. Не сразу, но я сообразил: чтобы тепло не уходило. Мы прошли сени и оказались в большой комнате. Первое, что почему-то бросилось мне в глаза, - это проделанная в потолке дыра, застеленная мешковиной. Похоже на своеобразный дымоход. И вообще, лейтенант Ивашов, не стоит уж так-то внаглую таращиться по сторонам! А в хате уже был накрыт стол. И когда хозяйка успела? Мы провели во дворе минут пятнадцать. В комнате было жарко от натопленной печи. Я снял китель и теперь держал его в руках. - Кiдай ото на куфар, [14] - дядька Ничипор кивнул в сторону большого резного сундука. Я послушался. - Спасибо. - Марыся! – заорал в дальнюю комнату хозяин. Оттуда немедленно прибежала маленькая шустрая женщина. Увидев нас, всплеснула руками. - Ай, хлопцы! Мы ж не чакалi, што вас трая будзе! Вы ужо выбачце, бо мейсца замала! [15] Ну, по сути, да – звали одного Еремеева. А тут мы с Митькой. - Ничего страшного, мы не избалованные, - я ободряюще улыбнулся хозяйке. Она снова умчалась и буквально через полминуты притащила здоровенную бутыль самогона. Я вмиг почувствовал себя Шуриком из «Кавказской пленницы». - Сядайце, - дядька Ничипор широким жестом обвёл стол. – Вона зэдлiк падсунь, - это мне. Мне почему-то доставались самые забористые фразы. - Табуретку придвинь, - продублировал Фома. Я охотно придвинул к столу широкий пень, похоже, выдолбленный снизу, - он был подозрительно лёгким. Митьку, как самого объёмного, усадили на сундук в углу – так он занимал меньше места. Дядька Ничипор расположился во главе стола на настоящем стуле со спинкой, Еремееву достался такой же пень, как у меня. Жена хозяина с нами не садилась – она бегала туда-сюда, накладывала нам еду, подливала выпивку, но, похоже, совершенно не чувствовала себя ущемлённой. - Может, мы сначала хоть вещи из телеги достанем? - неуверенно предложил я. А то и правда как-то чудно получается: телега с нашими сумками красуется посреди двора, а мы за столом расселись. Дядька Ничипор лениво отмахнулся и поднял стопку самогона. - Ото гарэлка з перцам, сам гнаў. Ну, будзьма! [16] - Я не пью, - я раскрыл было рот, но под столом мне немедленно прилетел от Еремеева тычок в колено. - Пей, традиция. Эх, была не была… я выпил. Штука оказалась забористой — аж дыхание перехватило. Я поспешно закусил солёным огурцом. По всей видимости, это действительно был некий здешний ритуал: гости ещё оглядеться не успели, а их уже за стол сажают. Впрочем, я напрасно смотрел на эту традицию с таким подозрением. После трёх тостов дядька Ничипор сделал знак жене, и та, не обращая внимания на бурное возмущение нашего Митяя, унесла бутыль прочь. Напиваться в дрова никто не собирался. Из напитков на столе остался только компот в горшке. От него отчётливо пахло грушами. - Квасоўку зварыла, - заметив, что я принюхиваюсь к горшку, пояснила тётка Марыся. – Пiце, хлопцы. [17] Щедрость здешних угощений напоминала мне стряпню нашей бабули. Супруги угощали нас от души. Я впервые попробовал мачанку – что-то вроде супа из мелко покрошенных мясных обрезков. К ней нам подали блины. Остывала на сковороде яичница с салом, сало с чесноком было и отдельно – в качестве закуски. Мы трое, голодные с дороги, наворачивали за обе щеки. Постепенно я переставал испытывать неловкость за то, что приехал абсолютно некстати, воспользовавшись приглашением, рассчитанным, по сути, на одного Фому. Эти простые, открытые люди действительно нам были рады. Тётка Марыся отправилась во двор мыть посуду и топить баню, а мы налили по кружке грушевого компота и предались неспешной беседе. Я потом уточнил у Еремеева, не нужно ли в таких ситуациях ей помогать, на что получил однозначный ответ: лучшая помощь от гостя – это не мешать. К тому же я – начальник, следователь, поэтому мне за домашней работой руки стирать не положено. И я не стал спорить. Здесь вековые традиции, в которые мне, человеку из другого мира, лучше не лезть. Дядька Ничипор расспросил нас про дорогу, на историю про аиста одобрительно покивал. - Бусел – душа зямлi, - он значимо поднял палец. – А вы гэтай зямлi даспадобы. Божая мiласць на вас зышла, [18] - и хозяин перекрестился, повернувшись к углу с иконами. Я взглянул в ту же сторону. Красный угол здесь был оборудован иначе, нежели в тереме Яги. Икона в нём была убрана вышитыми красными рушниками, а на полочке под иконой лежал ржаной колос – очевидно, в честь Федосьи Колосяницы, которая вроде бы сегодня. В который раз я с некоторым удивлением отметил, насколько тесно в этом мире переплелись христианство и народные верования. Люди здесь одинаково рьяно справляют Масленицу и Пасху, Ивана Купалу и Рождество. Я поднял кружку, с наслаждением вдохнул грушевый запах. Не знаю, что нам предстоит пережить на земле белокрылых буслов, но мне здесь нравилось. Я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы помочь этим людям. Из сеней в комнату заглянула тётка Марыся. - Хадзеце да лазнi. Ото й гальнiк вам паклала. [19] - Веник, - Еремеев у нас был сегодня за переводчика. Я кивнул. Мы выбрались из-за стола и вышли на крыльцо. Дядька Ничипор вышел следом за нами и принялся раскуривать трубку. - Марыська! Ты свiням дала? - Отож. - От i годунец на сало хутка пойдзе… [20] - удовлетворённо заметил хозяин. Наша телега продолжала красоваться посреди двора. Тётка Марыся с охапкой чистых полотенец шествовала в сторону бани. - А там ужо i пабалакаем, - тихо пробормотал в усы дядька Ничипор. Я с интересом покосился в его сторону, он это заметил. – Ты ж палiцыянт. - Ну допустим. - Ото я й кажу. Гiбзаваць будзеш да выведваць. [21] - Что? Он только отмахнулся – дескать, потом. Я пожал плечами. Странная штука: язык вроде и похожий, доступный для интуитивного понимания, а отдельные слова всё равно додумывать приходится – и не факт, что правильно. С непривычки у меня начинала пухнуть голова. Я спустился с крыльца и зашагал в сторону бани. Мои спутники меня уже ждали. В бане мы были недолго. Мне хотелось уже наконец узнать, ради чего нас сюда вызвали, Митьке – разобрать вещи с телеги. К тому же если мне предстоит беседовать с дядькой Ничипором о следственных делах, то Еремеев будет вынужден мне переводить. Что интересно, ведь они-то нас понимают, а вот я их – через раз. После бани мы сразу забрали с телеги свои сумки. Больше всех вещей было у меня – Яга постаралась на славу. Митяя ожидаемо определили на постой в сени, и он бросил свою торбу там. - Никита Иваныч! Я пойду прогуляюсь? Чего в хате-то сидеть. Опа. Шустро! Хотя, с другой стороны, и правда, что нам троим в хате делать? - Иди. К девкам не приставать! А то знаю я тебя. Митяй заметно огорчился, но пообещал. Он резво переоделся, поклонился мне в пояс и дунул за ворота. Надеюсь, обратно придёт сам и один, а то были прецеденты. Мы с Еремеевым вошли в хату. С крыльца я успел заметить открытую дверь в хлев – оттуда доносилась возня. Видимо, тётка Марыся кормила животных. Дядька Ничипор был в хате один. - Сядайце, хлопцы, пагутарым. Мы сели. Хозяин смотрел сквозь маленькое оконце во двор, задумчиво дёргал себя за усы и не обращал на нас, казалось, никакого внимания. - От яно ек, значыцца… дзеўкi у нас на вёсцы знiкаюць. [22] - Девки пропадают, - перевёл Фома. - В смысле? – не понял я. Нет, не фразу, а в целом. Сбегают, что ли? - Ото пайдуць у грыбы, а дахаты не вяртаюцца, бы нячысцiк схапiў. Ужо трая так згiнула. [23] Я раскрыл блокнот и достал карандаш. Как я это буду записывать, не знаю, но как-то придётся. У меня от непривычной речи начинало расплываться внимание, и я изо всех сил постарался сосредоточиться. Внезапно меня посетила довольно дельная мысль, и я сунул блокнот Еремееву. Он понимает не только общий смысл, но и детали, вот пусть и конспектирует. Итак, пропало три девушки. - Расскажите про каждую. Если браться за поиски, то я должен знать, кого мы ищем. - Ага… - дядька Ничипор кивнул и снова задумался минут на пять. Я его не прерывал. - Ото перша, Акулька Верашчака. Заручыны ейныя былi два тыднi тому… [24] Сосредоточиться у меня не получалось. Я ещё не привык к этой речи – мягкой и плавной, и вроде бы понятной, но смысл постоянно от меня куда-то уплывал. Еремеев, наоборот, слушал внимательно и попутно записывал в моём блокноте. Вот он-то мне потом и перескажет. Я всего лишь старался сидеть с умным выражением лица. Беседовали они долго. Я же рассматривал убранство хаты. Дом дядьки Ничипора был сделан на совесть, брёвна подобраны одно к одному. Щели здесь для тепла затыкали мхом. В хате было две комнаты: в одной, дальней, по-видимому, спали супруги, другая служила горницей. Здесь располагалась печь, правда, без дымохода – для вывода дыма служила дыра в потолке. Обычная крестьянская хата, примерно такими я их себе и представлял. Наконец дядька Ничипор закончил рассказ, взял трубку и отправился на крыльцо. Мы остались одни. - Взгляд у тебя, Никита Иваныч, уж больно стеклянный, - хмыкнул Фома. Я развёл руками: - Скажи спасибо, что не уснул. Я и так понимаю через слово. Переводи давай. - Да запросто. Значит, так. За последние три недели пропало три девушки – по одной в неделю. Все молодые, незамужние, но собирающиеся замуж в ближайшее время. Первая – Акулька, вторая – Наталка и третья – Ганна. Акульку дядька называет «вуйда» - любопытная. Якобы во все щели нос совала, всё про всех знала. Наталка из них младшая, замуж её забирали в город. - В какой? – не то чтобы мне это что-то дало, но уточнить надо. - В Мозырь. Жених оттуда приезжал, свадьба должна была быть вчера. - Ага… а третья? - Ганна – сирота-бесприданница с окраины, брали её Гриневичи, это тут неподалёку. Младшему сыну жену присмотрели, чтобы за стариками ухаживала. Всего там четыре сына, но все разъехались. Короче, для нищей девицы это был бы более чем выгодный брак. Это к слову о том, что не сбежали ли они из-под венца. Наталка и Ганка – точно нет, у них хорошие варианты, насчёт Акульки спорно. Жених у неё самый обычный, из Комаровичей. Дядька говорит, парень как парень, не красавец, но и не урод, дом своей есть. - Хорошо, предположим, сбежали не сами. - Точно. Когда конкретно они пропали – дядька не знает. Только день, да и то примерно. Здесь народ занятой, все по хозяйству хлопочут, обычно до соседей дела особо нет. Ганку бы вообще не хватились, она сирота, - да свекруха будущая заинтересовалась, дескать, сбежала девка, кабы внебрачного потом в подоле не принесла. Так и выяснилось. И дядька решил вызвать нас. - Ну, строго говоря, вызвали только тебя. - Никита Иваныч, ты не путай. Я сотней руководить могу, в атаку вести, город оборонять – это запросто. А вот мышление следственное из всей нашей бригады у одного тебя. Даже у бабуленьки, чтоб ей не кашлялось, всё токмо на чародейство боле. - Уговорил, - усмехнулся я. – Давай дальше. Что тут в целом по деревне? Он подозревает кого-нибудь? - Да никого вроде. Девки совершенно обычные, кому они нужны? - Никому не нужные обычно и не пропадают, - заметил я и забрал у Еремеева блокнот. – Пойдём привычным путём. Вариантов у нас два: первый – пропали сами. В результате несчастного случая, например. В речке утонули или ещё что… пока не важно. И второй – кто-то им помог. Будь их одна или две – я бы, наверно, ставил на несчастный случай. Но их три, а это уже закономерность. - Значит, думаешь, им кто-то помог. - Пока я ничего не думаю, да и тебе бы не советовал увлекаться преждевременными выводами. Будем развивать оба направления. Я не понимаю половину из того, что говорят местные, и вести допросы не могу, этим придётся заниматься тебе. К тому же я слишком выделяюсь своим незнанием языка, со мной могут просто отказаться разговаривать. - Ловко ты от допросов открестился! - Ну так. Я же начальник, - я важно поднял палец. – По всему выходит, я могу делать то, что не требует общения с местными. В основном это обыски и осмотр территории. На обысках при необходимости мне поможет Митька, по окрестностям побродить я могу сам. Теперь ещё один важный момент. Здесь есть кто-нибудь, кто выполняет функции, аналогичные нашим? - А? - Своя милиция здесь есть? – перефразировал я. - А, ты про это. Да как сказать… короче, есть, но не совсем своя. Они его называют «павятóвы палiцыянт», уездный полицейский. Тоже, кстати, приезжий, но поставленный, заметь, не нашим царём. - А кем? - Городскими властями. Полиция здесь одна на весь уезд, раньше размещалась в Мозыре, теперь почему-то в Крóтове – это отсюда вёрст тридцать. - И почему же? – я сделал пометку в блокноте. Оно, может, и не важно, но уточнить стоит. Насколько я успел понять, здешние деревни – классическая глухомань, что здесь делать приезжему полицейскому? - Вот про то не ведаю. Но человек сей уже всем здесь в печёнках сидит. Ненавидят они его от чистого сердца, и похоже, что взаимно. Он часто здесь появляется, так что ещё познакомимся. Я задумчиво кивнул. Но, опять же, не будем делать преждевременных выводов. Народ здесь, при всей моей к ним симпатии, тёмный и необразованный, мало ли, чем им приезжий чиновник не угодил. Познакомимся лично — тогда и действовать будем по ситуации. Итак, первое задание мы получили. - Пошли по деревне пройдёмся, что ли? - предложил я. Надо же было с чего-то начинать. Я хотел составить для себя что-то вроде карты с расположением домов. Еремеев не возражал. [1] Часа три. А зачем вам туда? [2] Земля приветствует вас. [3] Езжайте прямо, скоро деревня будет. [4] Дядька Ничипор? На углу улицы. Или проводить? [5] Издалека будете? [6] Гануся! Откуда у тебя такие гости, да сразу три? Хоть бы одного отдала! [7] Куда тебе, бабка! Неужто фитиль ещё не погас? [8] Ганка! Чего вопишь, будто зайца увидела? [9] Ганка, тебя уже дома заждались. А это кто? [10] Понял. Ставьте коня – и в дом. [11] Чтобы обмануть нечистую силу. Сейчас немного отдохнете – и баню вам справим. [12] Как ты хорошо наш язык понимаешь! [13] Это язык нашей земли, его знать надо. [14] Кинь на сундук. [15] Мы ж не ждали, что вас трое будет. Вы уж извините, что так места мало. [16] Гарэлка (самогон) с перцем, сам гнал. Будем! [17] Квасовку (грушевый компот) сварила. Пейте, ребята. [18] Аист – душа земли. А вы этой земле по нраву. Божья милость на вас сошла. [19] Идите в баню. Вот и веник вам положила. [20] Вот и кабанчик на сало скоро пойдёт… [21] Я ж и говорю. Следить будешь и расследовать. [22] Вот оно как, значит. Девки у нас в деревне пропадают. [23] Пойдут по грибы и не возвращаются, как чёрт забрал. Уже трое пропало. [24] Первая – Акулька Верещака. У неё помолвка была две недели назад.