***
Через некоторое время они уже ехали к заливу — Харука вела автомобиль как всегда мягко и умело, а Усаги расположилась на заднем сидении, одной рукой обнимая Тоши, добермана подруги. Ветер обдувал лицо, высушивая слезы, которые порой наворачивались на глаза, и дышать как будто становилось немного легче. — Вот, — Харука остановилась в удобном месте, недалеко от воды. — Пожалуй, одно из наиболее пустынных мест нашего мегаполиса. Так здорово, что даже в таком огромном, полном людей городе можно найти подобные места. Усаги непроизвольно зажмурилась, представляя, как чувствовал себя Сейя, оказавшись один в такой местности, где было фактически бесполезно звать на помощь. Едва она очутилась тут, ее накрыло неприятное, давящее чувство — она понимала, что ночной визит не привиделся ей. Ее начало трясти. — Я разложу снедь, хорошо? — Харука достала корзинку с едой. — Конечно… — Усаги изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрожал. — Я пока пройдусь с Тоши вдоль воды? Харука улыбнулась и кивнула, и девушка направилась вдоль кромки воды, пока пес то вился у ее ног, виляя хвостом, то отбегал вдаль; ее сердце дрогнуло, когда, отбежав в очередной раз, Тоши не вернулся, а начал бегать вокруг кучи веток и пытаться их разгрести. — Харука… — слабо позвала она. — Тоши что-то скулит… Она не чувствовала в себе никаких сил — справиться самостоятельно у нее просто не получилось бы. Если ее дорогой, бесконечно любимый Сейя в самом деле лежал мертвым под этой грудой веток, то она бы не выдержала. Дрожь в ее теле усилилась, глаза вновь увлажнились, и струйки слез побежали по щекам. — Котенок, ты там далеко? — раздался голос Харуки, которая уже скрылась из виду. — Я все приготовила, возвращайтесь! Усаги поняла, что ее тихий зов не мог быть услышан — он фактически произнесла его себе под нос, — поэтому она повторила его намного более громко, и тогда ее подруга вскоре появилась. — Что такое? — спросила она, и Усаги, подрагивая, указала ей на суетящуюся у груды хвороста собаку. — Тошихико! — позвала Харука, подходя ближе. — Ты чего, мальчик? — она наклонилась и несколькими движениями сильных рук раскидала верхний слой веток, и тогда у нее все похолодело внутри — она поняла, что под ними что-то… или кто-то есть. Когда она заметила прядь длинных черных волос, что-то защемило у нее в сердце, однако она постаралась отмахнуться от гнетущих мыслей — мало ли кто еще мог обладать подобной шевелюрой? — однако неприятный голос в голове не переставал шептать, что подобный оттенок был лишь у одного знакомого ей человека… Когда она окончательно справилось с преградой, у нее не осталось сомнений, и она зажала рот ладонью. — Господи… Сейя… — только и смогла прошептать она. Когда Сейя и Усаги начали встречаться, Харука сперва относилась к нему немного предвзято — она думала, что он будет обращаться с ней так же, как и Мамору или Алмаз, однако быстро поняла, что парень всей душой и совершенно беззаветно любил свою избранницу — и тогда прониклась к нему уважением. Они подружились, и она была искренне счастлива за Усаги… И тем больнее было сейчас осознавать, что он был мертв. Тяжелый вздох сорвался с губ девушки, когда она поняла, что рубашка Сейи была почти полностью пропитана кровью, а лицо было в синяках и кровоподтеках, однако ее весьма удивил тот факт, что он выглядел так, словно его убили несколько часов назад. — Мистика какая-то… — прошептала она, однако быстро подумала о том, что так Усаги было бы намного легче принять факт его смерти. — Усаги, — она подняла голову, глядя на застывшую, словно статуя, юную подругу, — нужно вызывать полицию. Сейя… он… здесь.***
Пока стражи порядка ехали на вызов, Харука прижимала к себе рыдающую Усаги и гладила ее по спине. — Прости, прости… — упрашивала она, — я никак не ожидала, что наша поездка сюда обернется таким кошмаром… Прости… — Все… нормально, — глухо прошептала Усаги, глядя в никуда. — Я так страдала от неизвестности, а теперь… Теперь буду страдать по совершенно другому поводу… Сейя-а-а-а!! — вдруг закричала она и рванулась к телу любимого, и Харука чудом смогла ее удержать. — Прошу, не нужно его трогать! — взмолилась она, но Усаги все же вырвалась из ее хватки и добежала до Сейи, наконец найдя в себе силы взглянуть на его труп. Упав на колени, она рыдала, касаясь бордовых пятен на его рубашке, ледяных рук и лица, темных волос, и проклинала свою судьбу и тех, кто лишил ее настоящей любви, а вместе с ней — и смысла жизни. Как только она представляла себе, как сильно он должен был страдать, ее сотрясали еще более отчаянные рыдания. Прибывшим полицейским стоило огромных трудов попробовать оторвать ее от тела Сейи, но им так и не удалось; тогда одного из них оставили с Усаги в качестве поддержки, а остальные направились к Харуке, чтобы задать ей несколько вопросов — и та ответила на все спокойно и с достоинством, хотя в глазах у нее и стояли слезы. — Скажите, а у него были недоброжелатели? — задал вопрос один из полицейских, и Харука вздохнула. — Он был хорошим, честным и любящим человеком, поэтому к нему тянулись и любили, — ответила она. — И только двое ненавидели его за то, что Усаги полюбила именно его, а не их, — и на этих словах она повернулась посмотреть на Усаги, и все остальные последовали ее примеру, хотя эта картина и была способна разорвать сердце на мелкие кусочки.***
Следующая неделя прошла насыщенно — полиция занялась расследованием дела и поисками подозреваемых Мамору и Алмаза, а также Сейджуро, пока безутешная Усаги, поддерживаемая подругами, проводила любимого в последний путь — как он и просил, его кремировали и захоронили рядом с родителями. Каждый день подруги навещали Усаги, чтобы не дать ей скатиться еще глубже в бездну отчаяния и одиночества, отвлекали ее разговорами, и девушка была искренне благодарна им за всю помощь и заботу; тем не менее, в один из вечеров она попросила дать ей побыть в одиночестве, и те пусть и нехотя, но все же согласились. Оставшись одна, она долго сидела за столом, глядя вдаль и в первый раз позволяя себе ни о чем не думать, окунувшись в пустоту. Если раньше Усаги строила планы на следующий день, неделю, месяц и даже год, то теперь планировала лишь дожить до следующего дня, не сдаться и не умереть от тоски, одиночества и отчаяния. Внезапно вспомнила слова полицейских о том, что ни одного из подозреваемых еще не нашли. — Как жаль, что ты расправился с ними сам, не позволив мне помочь тебе, — негромко произнесла она, — Сейя… Тебе стоило переломать им руки и ноги на берегу залива, а потом позвать меня, и я бы вытащила из них каждый нерв, как и говорила… Встав, она подошла к столу и взяла в руки рамку с фотографией любимого. На ней он был запечатлен совершенно счастливым и как будто сияющим, и его улыбка грела сердце. — Для меня ты всегда жив… Всегда, Сейя… Она вытерла слезы и прижала рамку с фото к груди, а потом поставила ее обратно и коснулась своего помолвочного кольца. Украшение, принадлежавшее Сейе, было похоронено вместе с ним, и Усаги таким образом считала себя его супругой; так ей было легче, так она имела слабую надежду и радость. Она искренне надеялась, что ему хорошо на том свете, как он и говорил. Только эти мысли и просьбы Сейи и поддерживали в девушке хоть какое-то желание жить — любимый ведь просил ее продолжать жить и стать счастливой за двоих…***
Сейя сидел на берегу Токийского залива и смотрел вдаль, улыбаясь; улыбка была немного грустной, однако все же слегка освещала его лицо. Теперь он не мог ощущать касаний воды или ветра — он был призраком, упокоенной душой; ему хотелось в последний раз побыть там, где завершилась его земная жизнь и где его любимая пролила по нему столько слез. Вечерело, солнце садилось; глядя на последние отблески заката, Сейя встал и послал Усаги воздушный поцелуй, мысленно прося ее не забывать его, и хотя невозможность быть рядом причиняла ему душевную боль, он все же знал, что смог рассказать, оградить, защитить… И самое главное — он был отмщен.