mindless

      Вокруг очень шумно, очень громко играет музыка, прям бьёт по ушам и ощущается вибрацией и на ногах, и на руках. Глеб оглядывает мрачное, но на данный момент весьма яркое помещение бара, отпивает из большого бокала пива и зажмуривается. О таком он пару раз мечтал. Давно ещё. До Мирона. Те мечты о подобном были очень сладкими и горестными, потому что он тогда понимал, что не светит ему ни весёлой компании, ни вечеринки в дорогом баре, ничего из того, что есть сейчас, а он это тогда хотел.       Очень хотел. И получил это сейчас. Не так, конечно же, как хотел. И вообще эта сказка закончится, стоит его дню рождения закончиться, однако и в будущем ведь могут быть подобные моменты. Его так-то, как он понял, компания Мирона принимает. Он им даже очень нравится, как сказал по секрету Ваня: «Ты немного успокаиваешь этого». «Этого» — означало Мирона. Глеб об этом судить не мог, потому что понятное дело не знал Мирона до знакомства с собой же, но Ване верил, потому что они уже как бы сдружились.       Фиолетовый свет залил бар, и музыка переключилась на более плавную. Под неё только вальс и танцевать, ну или завывать изголодавшимся мартовским котом. Так как все пьяные, Глеб охотно ставит на второе.       Многих здесь он не знает. Большую часть, если говорить честно. С его стороны тут вообще только Тёмыч, который затерялся где-то в толпе. Все остальные с подполья Мирона. Человек сорок или даже пятьдесят. Некоторые лбы здоровые, так что на глаз как-то посчитать не удаётся, тем более со спиртным в крови. Это ведь уже не первый бокал.       — Малой, харэ ворон считать, пошли, — слышит Глеб голос позади себя и параллельно с этим чувствует, как его со спины взяли за предплечья и повели к столу. Краем глаза он заметил наконец-то Тёму. Тот очень мило разговаривал с Ваней. Это хорошая компания, можно не волноваться за друга.       — Осторожнее, пиво разольёшь, — буркнул Глеб, встряхнув головой. В ногах он уже начал немного путаться. Точнее как. Ступал он ровно, но уже дошёл до такой стадии, когда был не совсем уверен, насколько ровно — ровно, да и на пол ли вообще ставится нога. Вдруг она... ну летаем там. Не доходит до пола.       — Ты его держишь, — парировал Мирон. Это было весьма правильно замечание.       — А ты держишь меня, — ответил на это Глеб, тоже, кстати, выразив правильное замечание, и повернул голову к Мирону, встретившись с его улыбающимися губами и глазами.       День рождение, если говорить честно по эмоциям Глеба, проходит хорошо. О большем он и мечтать не мог. Да, ему не хотелось собраться на речке в компании пяти-шести человек с гитарой, ему не хотелось отмечать этот праздник дома, с семьёй, не хотелось идти в какой-то парк аттракционов. Или видеть в каком-нибудь ресторане с компанией из шести человек, нажираясь на шесть тысяч (постоянно так нажирался, потому что мог заказать у Мирона что угодно). Ему не хотелось отмечать этот праздник как-то так. Как обычно это отмечают. Ему хотелось именно этого — огромного сборища, в котором ты практически никого не знаешь, где все поддатые, а кто-то и под чем-то нелегальным. Ему хотелось ужасной музыки, разрывающей перепонки, и как же он сейчас морально счастлив, ведь именно это он и получил.       Он знал, что его предпочтения во многом специфичны, его циничные взгляды тоже были такими. Скорее всего это результаты многократных психологических травм. Первая, с которой всё и началось — смерть матери. После неё пошла та самая полоса, после которой должна идти белая, но жизнь почему-то оказалась не зеброй, или белый цвет как-то странно трангресировал в какой-то серый. Тёмный серый.       Но сейчас цвет был исключительно фиолетовый. Тёмный и чарующий фиолетовый с лёгким бархатным и немного кристальным дымком, который делал этот фиолетовый ещё более загадочным и обворожительным.       Глеб смотрел, как всё перед глазами начало плыть, слушал завывания Ромы, которого уже раз пять назвали Англичанином, особенно сильно это выделили когда тот пришёл за стол с чашечкой чая. С чем этот чай он разбавил, Глеб думать даже не хотел, но попробовать очень даже. Одно он знал точно — ему это сделать не даст один уже тоже подвыпивший, но до сих пор контролирующий ситуацию человек, который сидит сейчас рядом, упираясь ему в колено своим, и порой гладит по ляжке.       За стол упал Тёма. Только напротив Глеба. Туда, куда недавно приземлился Ваня. Вместе они, со всеми сидевшими за столом, начали поздравлять именинника с его днём. Все в разнобой. Говорили порой несвязно, но так тепло, что невозможно было не улыбаться. Уютная атмосфера пронизывала буквально всё, можно было думать, что это самый прекрасный день из всех, что с ним был и, возможно, будет. Он всё ещё никак не хотел принимать то, что это его новая семья.       Отчасти и потому,       что семья —       это плохо.              Семья — это, когда пьёт отец, но продолжает считать себя отцом, воспитывать, требует любви. Это когда близкий тебе человек, которого любишь, делает больно. Например, умирает.              Например,       бьёт.              Мирон был нереальным. Реально, ага. Да, так и было. Мирон это какой-то очень странный человек, которого есть за что любить, и есть много поводов, чтобы ненавидеть. Очень много поводов.       В большинстве своём они перевешивают то, за что его можно любить.       Но что такое любовь? Это привязанность и влечение, это желание быть вместе.              Да, сейчас почему-то захотелось подумать об этом. Захотелось разобраться в себе, глядя на восторженные лица Тёмы, Вани, Дарио и других. Чувствуя боком Мирона, ощущая в крови тёплый алкоголь, дурман в голове. И музыка уже не бьёт по ушам, она отошла на второй план, а всё, что сейчас происходит стало каким-то нереальным.              Так что там с любовью?       А её просто нет.       Если бы она была, то было бы больно, поэтому лучше, если бы её не было.       Было бы лучше бы.       БЫЛО БЫ.       «Почему время прошедшее, Глеб?» — спрашивает он себя.              — Налей текилы, — просит Глеб Мирона, хотя тот же Рома сидит к ней ближе. Просто всё ещё есть правила, которые нельзя нарушать во благо мира. Например, пить больше сказанного.       — Мне кажется, что тебе уже хватит, — говорит Мирон полумягко, полурешительно. Этот голос означает, что переубедить его ещё можно. Глеб падает ему на плечо, утыкаясь носом в шею и шепчет что-то про «ещё немного» с очень милым и требовательным «пожалуйста».       Оборона прорвана, стена упала, и Мирон попросил кого-то за столом передать бутылку текилы. Сейчас нужно было идти таким мягким способом, а не требовательным.       — Только одну…       Глеб энергично кивает на это предложение, ловко забирая бокал со стола. Одна, две — какая разница? Главное не выше непростительного. На данный момент портить себе день рождения совершенно не хотелось. А синяки его явно испортят. Да и ребро сломанное ещё не то, что бы зажило хорошо. Зато в школе на физре освобождение. Теперь он её легально прогуливает.       Время продолжает течь, переливаясь чьим-то умелыми манипуляциями из бокала в бокал. Приятное амбрэ распространяется вокруг, из чего можно сделать вывод, что время — какое-то очень качественное вино с долгой выдержкой. А может не вино, а коньяк. Но коньяк не такой. Он более резкий и сладкий, а здесь терпкое и грязное. Грязное — вино хрен отстираешь. Глеб предпочитал раньше пить водку и пиво, порой брал дешёвое пакетированное вино.       Правая рука Мирона лежит на поясе, плавно поглаживает. Сам Мирон поплыл в его самое прекрасное состояние. Самое, можно так сказать, романтичное. Он легонько сближается с Глебом, утыкается носом со свистящим дыханием ему в верхний ободок уха.       Он выпил больше.       Глеб улыбается на щекотку, трясёт головой, потираясь о этот птичий нос, тянется за вторым по счёту фужером. Надо догонять. Надо, чтобы тело стало единым организмом. Чтобы всё оно загудело, стало приятно сейчас и неприятно ватным завтра. Чтобы мысли уплыли ещё дальше, чтобы завтра память отказалась вспоминать, что было после.       Губы как-то оказались на шее, и Глеб совсем не против.       Последнее воспоминание, которое сохранит мозг Глеба — это взгляд Тёмы. Вопросительный и настороженный. Так и хотелось ему ответить: «Да, чел. Это нормально, так и должно быть. Не боись». Он же целует, а не бьёт.              — Млфой…млой. Ма-а-ал…лой. Малой, — сонно подранным голосом говорит Мирон, пробуя на ощупь толкнуть что надо. Точнее кого надо. Глаза до сих пор закрыты — открывать их страшно.       — Угммм.? Ммм… эй-а… — без особого восклицания вскрикивает Глеб и сильнее накрывается одеялом. Тело какое-то неудобное. Похоже на лодку. А матрас — море. А одеяло — ветер. А Мирон — хуйня, которая громко гудит. — Мгхм… иди. К. Чо. Р.Т.У.       — Я уже пришёл, — мычит Мирон и широко зевает. Рукой опять шарит в поисках тела рядом.       — Тогда иди лесом, — стонет Глеб и отбрыкивается от руки, сильнее укутывается в ветер. Какой хороший поток всё же...       — Далеко. Я тебе не баб' Яга.       — А нос говорит обратное, — парирует Глеб и плотно закрывает глаза, стараясь вернуться в уплывающий сон.       — Аспирин принеси.       — Тебе надо — ты и иди.       — Тебе тоже надо.       — Мне не спешно.       — У меня сегодня день рождения.       — А у меня вчера был.       — Ты подарок получил за вчера, а сегодня пиздуй за цитрамоном.       — Уже за цитрамоном?       — Что-нибудь уже принеси, — стонет Мирон, и Глеб чувствует вибрацию от этих звуков у себя на теле, хотя его и источник звуков разделяет целое одеялко.       На очередной пинок Глеб недовольно разлипает глаза, переворачивается к Мирону, осматривает его ленивым взглядом из-под наполовину закрытых век, вздыхает.       — Вода на голову сойдёт?       Мирон, не разлипая глаз, по-лягушачьи разводит губы и еле заметно кивает. Подкладывает руки под подушку, слабо зевает.       — Ну ты попробуй, — бормочет он, а Глеб, меж тем задумывается, а после нашёптывает себе под нос:       — А у меня на днях контрольная будет…       Мирон разлепляет один глаз, столетней черепахой смотрит на блондина.       — Малой, — пауза. — Пиздуй за аптечкой. Я за твоими оценками не слежу.       — Так нахуя в школу сплавляешь? — говорит Глеб, начиная подниматься. Голова у него болит не особо больше тела, которое он ощущает как что-то стороннее, координация слегка нарушена, хочется спать.       — Чтоб не шатался где попало, — зевая, отвечает Мирон и переворачивается на другой бок. Глебу хочется осуществить свои слова и вылить воду ему на голову. Но его останавливает даже не то, что у того сегодня днюха, а нежелание ссориться с утра. Ещё можно спокойно поспать, поваляться в теплоте одеяла или даже в тепле другого тела. Мирон порой любит обниматься. Как схватит в тиски — хрен выберешься.       Погода на улице ясная, солнце яркое, совсем не греющее. Дороги оледеневшие, на машинах лёгкий слой снега. Бр. Глеб ёжится, потирает носком щиколотку другой ноги, наливая воду по стаканам, берёт пачку таблеток и бредёт в комнату.       — Выливать?       Мирон, лежавший головой в подушке, переворачивается, слабо улыбается, подсобирается, забираясь выше по кровати, протягивает руки.       — На руки выливать? — впрочем, стакан Глеб протягивает сразу, а с ним и таблетки. Сколько надо он не знает. Мирон выдавит сам.       Процедура длилась минут семь. После стаканы оказались на прикроватной тумбочке, а Глеб рядом с Мироном в очень «нежеланных» объятиях.              Момент с повторным гулянием только уже по поводу дня Мирона мы в основном пропустим, ибо особо они ничем не отличаются. Опять же много народа, которых Глеб не знал и знать не хотел, верная кру, Тёмыч, что опять пропадал, да и, наверное, всё. Но разница всё же была. Глеб познакомился с Олегом — очень близким другом Ромы Англичанина.       Насколько именно они были близки сам Глеб не понял. Ближе, чем братья. А может они вообще были любовниками. Так или иначе, но на прошлую гулянку Олег не пришёл из-за того, что в тот момент был не в городе. Всё бывает.       Разговаривать с Олегом зато было легко. Они были на одной какой-то безумной волне, несмотря на то, что оба были почти полностью трезвыми.       Пока Мирон где-то шатался, Олег объяснял Глебу действие каннабиса.       Весёлый парень. С кучеряшками. Точнее с весьма вьющимися волосами по плечи и какой-то безумной улыбкой. Словно не было у него губ, но их взяли и сделали ножиком. Острая и немного страшная улыбка. Неизвестно, как она сочеталась бы с глазами, ведь те были спрятаны за очками-хамелеонами.       Завершение вечера было практически таким же, как и конец вчерашнего. Только сидели они уже в других местах, за другим столом, с другой музыкой, другими напитками, другим кальяном. Но атмосфера в целом была той же. И забыл Глеб приблизительно то же самое.       Проснулся утром, а рядом Мирон дрыхнет, хотя последнее воспоминание было явно в ресторане. Ну, как проснулся, так и заснул.