mindless

      — Артемий, почему ты так поздно вернулся?       Голос матери Тёму напугал. Обычно родители не замечали время, во сколько он приходит, да и вообще его. Зачастую он был нужен для каких-то дел или чтобы поругать его за оценки, поэтому сейчас, около полуночи, увидев на пороге женщину с очень усталыми чертами лица, словно опавшими глазами и упавшими сверху в безвольном жесте бровями, услышав её грозно-уставший голос, Тёма почувствовал себя ужасно. Также он почувствовал себя каким-то нарушителем, чуть ли не преступником.       — Я… привет, мам. Я это… с другом гулял, — сбиваясь вслух и матерясь в своих мыслях, всё же ответил Тёма. Мать эти слова не впечатлили. Вообще не было ясно, что могло впечатлить эту женщину.       У них однажды был разговор, касаемый нежелательной беременности. Мол, сына, ты мальчик взрослый, так будь ещё и умным. Ни девушке какой-то там, ни тебе ребёнок не нужен, а аборты дело невыгодное, к тому же ещё какие осложнения могут быть, так что осторожнее там. Тогда Артём спросил: «А если не девушка, а парень?». Честно, не такой реакции он ожидал. У родителей лишь слегка приподнялись брови, но и то на секунды три, а потом через вновь расслабленное лицо они сказали, что бы поаккуратней, потому что СПИД не лечится. И это было без оскорблений, а просто фактом.       Не сказать, что родители были как-то сильно разочарованы сыном. Просто он для них был чем-то вроде ачивки, которую они зачем-то открыли. Постоянно погружённые в работу они были только рады, когда Тёма начал обособляться от них, ведя более самостоятельный образ жизни. Они только своевременно подливали ему денег и порой что-то просили или о чём-то говорили ему. Наставляли. Не на путь истинный, а «Ты вырастишь скоро, мы всю жизнь работать не будем, так что у тебя должна быть своя голова на плечах». Ты сам хозяин своей жизни, а мы просто впустили тебя в этот мир и дали старт — остальное дело твоё. Такой была их догма. Тёме она импонировала, но щекочуще-печальное чувство внутри всё равно было. Любви и внимания от родителей было не очень много, а это било по каким-то внутренним ощущениям человека.       Классе в шестом Тёма особенно крепко сдружился с Глебом и тогда понял, что его проблемы не такие уж и весомые. Он хотел помогать другим — хотел быть полезным, хотел быть замеченным. Был открытым, не считающим деньги человеком. Да и сейчас по большей части остаётся им. Но чем больше он общался с Глебом, тем больше понимал, насколько по-разному они мыслят. Глебу было нормально не интересоваться проблемами других, грубо отказывать и огрызаться. Тёма же всегда хотел помочь и до сих пор не утратил чувства стыда, от того-то сейчас и сбивался, вступив в ночной разговор с матерью.       — Ты всегда так поздно домой приходишь? — спросила она с явным интересом. Не сильным, но явным.       — Часто, — не стал врать Тёма.       — Ты понимаешь, что на улице ночью лучше не гулять? — спросила она, впрочем, выглядя так, словно удивлялась сама сказанными собой же словами. Не из-за того, что это неправда — тут как раз-таки суровая действительность их городка. Ночью к тебе часто могли приебаться какие-то аморальные граждане, помощи тогда ждать не от кого, потому что полиция зачастую работала (и сейчас продолжает) спустя рукава и вообще была (и по сей день) сильно коррумпирована. В этом-то то и дело, что вещь, которую она озвучила, была банальнее некуда, поэтому и «удивлялась». Скорее даже не удивлялась, а находилась в каком-то внутреннем противоречии.       — Да, понимаю, — ответил Тёма, наступая себе на пятки, чтобы снять кроссовки, заодно отводя взгляд от её болезненно красно-голубых глаз. Они были к тому же и проникновенными. Всё же она не «забила» на ребёнка, как кто-то мог сгоряча подумать. Да, бывало, часто бывало, что вела себя с ним она слишком отстранёно, но всё же ей не безразлична его судьба. Хотя бы обычная человеческая черта, которая возмущается, когда происходят войны или грабят людей или прочее, хоть и утрированно, но присутствует у многих. Зачастую, ты просто переносишь всё на себя: «Ах, вот если бы на меня напали ночью, а если бы меня отправили на бессмысленную войну?..», но и доля гуманизма в этом есть. Крайне небольшая, если сравнивать. Своя жизнь всегда дороже — все люди в той или иной мере эгоистичные, а порой они даже не понимают насколько. Но и стопроцентных эгоистов встретишь редко. Делить всё на категории — дело на самом-то деле неблагодарное. Категории можно сделать в еде или водительских правах, но ни как не в социальной сфере. В сфере понятия чего-то людьми.       И у Тёмы всё было весьма радужно. Он не был альтруистом, но гуманистом очень даже. Отчасти поэтому и очень сильно хотел помочь чем-то Глебу, оттого и сильно расстраивался, когда понимал, что это не в его силах. Родители же, что мать, что отец, были весьма нейтральны ко всему. Если их дело не касалось, то можно было пропустить мимо, но порой внутренние позывы сделать мир лучше были и у них. Но такого не было ни у Глеба, ни у его отца. Мирона лучше вообще не рассматривать, потому что в его весьма прямолинейных мотивах можно на самом-то деле и заблудиться. Так зачастую бывает, если рассматривать какую-то вещь поверхностно — то это просто, но если вникать в неё, то можно и потонуть. Человек состоит из разных тканей — банальность, что проходят в школе. Ткани состоят из клеток, а клетки из веществ, те из молекул, а молекулы из атомов. Из атомов состоит вообще всё на нашей планете. Космос мы опустим, ибо там есть и нечто другое. Мы знаем, как двигаются тела состоящие из огромного количества атомов — это изучает классическая физика. Мы можем понимать как протекают те или иные процессы. Физика ещё в школе многих пугала, путала, вызывала желание сжечь учебник чуть ли не больше других. У многих. Так же было и с химией. Но те вещи были на самом деле в некотором роде простыми. Сперва нам рассказывают базу, потом углубляются на нижний уровень. Мы знаем формулу прямолинейного пройденного пути равноускоренного движения — S=v(0)t + at^2 /2. Может показаться сложно, но на деле — умножим ускорение на время, потом ещё раз на время и возьмём из полученного половину. Прибавим к этому ещё начальную скорость умноженную на время. Звучит, возможно сложно, но на деле сложного ничего и нет. Эту формулу когда-то вывели, а сейчас мы ей пользуемся. Но углубимся ещё глубже — за атомами идёт ещё более маленькие частички. Их много разных, крайне много. Как с ними работать? Из чего состоит, например, баскетбольный мяч? Какой-то там резиновый материал — это мы видим, знаем, понимаем. Когда нам скажут, что он состоит из молекул, то нас дезориентирует, но всё же мы врубимся. Но когда мы опустимся на квантовую физику, в которой вообще лучше забыть про многие вещи обычной физики, ибо они просто не сработают, то мы поплывём. Много людей поплывёт.       Человеческая психология вещь тоже сложная, многогранная. Из одного мы приходим к другому, от того к другому более базисному. Мы не говорим сейчас о том, каким магическим образом появился человеческий мозг, да и для начала вообще любой. Но человеческий — это отдельная история. Человек осмысляет жизнь, пока животное её проживает. Вещь, конечно, удивительная, согласитесь. Но сейчас я говорю именно о психике, о том, как мы приходим к тому, что каждый человек имеет свою какую-то особую личность. Бывает и так, что у человека нет своей морали, он не думает о другом со своей точки зрения, а берёт какую-то общественную, слепо за ней следует, не разбираясь в деталях, не понимая толком. Он не имеет своего мнения, а словно животное просто проживает жизнь, подобрав себе удобные условия существования. Таких людей многие не любят — бесхарактерные. Ну серьёзно, кому интересно иметь с ними дело? Ну, разве что мошенникам и другим порой бесчестным людям для собственного интереса. Но всё же и у тех людей есть что-то такое психологическое. Как-то они пришли к тому, что бы быть бесхарактерными. Как-то они пришли к тому, что лучше сделать так, здесь лучше согласиться с этим, а про это лучше вообще не думать. Но ведь в детстве большинство, ярое большинство — любознательные дети. Так как из них вырастает что-то такое сформировавшееся, но настолько аморфное? Психология — вещь, конечно, интересная, но сложная и относительная. Её понять можно только из вечных сравнений. Когда узнаёшь какие-то аспекты внешних факторов, которые влияли на создание того или иного человека, выявляешь закономерности и прочее. Всё в психологии округляется, потому что нет ничего более относительного, чем человек и все придуманные им вещи.       Так можно говорить и про Мирона. Не хочу вызвать у читателя какое-то сочувствие к его персоне. Да, его жизнь была не из лёгких, сделала его в итоге эгоистом и вообще тем, кто он есть. Ни в коем случае его не оправдываю, но у всего есть причины. В его поведении они тоже есть, и с этим ничего не поделать. Мирон уже давно сформированная личность. В неком плане ужасающая, а в неком и прекрасная. Согласитесь, что не каждый может быть человеком, ответственным за целые подпольные сети. Не каждый сможет «влиться» из «подземелья» наверх. По большей части именно мафия коррумпировала полицейских. Власти вели себя как-то обособленно от жизни, что-то там делали, особо не влияя на что-либо, но потом они стали наглеть, а вскоре, глядя на полицейских, решили, что коррупция — вообще ок. Опять же — взгляд поверхностный, он не включает всё, что было. Не включает всю историю государства, не включает менталитет людей в нём, но, округляя, можно понять, что принцип был схож. Что это всё имело место быть. Пошла цепочка действий, которая привела к тому, что, грубо говоря, Мирон построил свою империю. Целую империю, которая живёт параллельно с империей самого государства. Порой соприкасается, так что у нас функция параболы, но согласитесь что это не хило. Создать свои порядки в обществе, где уже были свои порядки. То есть изменить общественный строй. Совершить негласную революцию. Как некоторые авторы совершают революцию в литературе, музыке или в других сферах, как некоторые люди совершают открытое изменение государства — вспомнить хотя бы революции России, — так и Мирон совершил революцию, но только в определённом городе. Он протиснулся, как бактерия или какой-то круглый червь, и начал паразитировать.       Мы имеем, что имеем. Тёма «добрее», можно сказать гуманнее, своих родителей, а те в свою очередь «добрее» Глеба и его отца. Мирон же настолько сильно преследует личные интересы, что даже толком нельзя определить его куда-нибудь. Глебу похуй на других — его колышит только своё. Но Мирон пользуется и очень активно пользуется всем, чем только может. Похуй? Но, если… то… а значит… из этого Я получу.       Мы отошли от темы. Так или иначе, мать Тёмы наконец-то прямо обратила внимание на его судьбу. Внимание — вещи уже весьма приятная для Артёма.        — Артемий… Ты точно понимаешь?.. Нет, конечно, это твоя жизнь, но всё же если с тобой что-то случиться, то мы ведь будем волноваться. Я понимаю, что мы с твоим папой постоянно работаем и…       — Да… — Тёма кивнул головой.       — Мы всё же хотим, что бы ты себя реализовал, чтобы ты хорошо жил… Надеюсь, что ты это понимаешь…       — Да… — опять кивнул.       — Просто ночью по улицам ходят…       — Да, мам. Я понимаю. Я знаю. Не беспокойтесь, я буду в порядке. Я с другом гуляю, он… поможет если что.       Мать продолжала смотреть скептично и так, словно хотела ещё что-то сказать, но в итоге только кивнула, сделав один громкий вздох, и ушла в свою комнату. Тёма же проследовал в свою. В его душе теплилось что-то приятное и что-то пугающее. Он был каким-то воодушевлённым, практически летал. Но летал очень неумело, часто срывался вниз камушком. Что это за чувство такое Тёма не разбирал, но заснул он с улыбкой на лице.                     Уже подступала весна, хотя было практически начало февраля. Снег шёл настолько мокрым, что это лучше назвать дождём. В целом можно было ходить в осенних куртках и чувствовать себя прекрасно.       Тёма до сих пор не рассказал Глебу о своих отношениях с Ваней, а это очень сильно грызло его совесть. Сейчас, например, когда Глеб активно доказывал Олегу, что кактусы лучше животных, и зачем заводить собаку, если есть кактус, пока Мирон о чём-то беседовал со своими ребятами, включая Ваню, за отдельным столом, было это чувство недосказанности. Но оно было только у Тёмы. Глеб же вёл себя как обычно. Расслабленно и нагло. С Мироном его скилл наглости на самом деле прокачался. Тёма лично видел, как Глеб что-то требовал у Мирона, как он его посылал, как отбирал у него вещи, будь то стакан с алкоголем или телефон, один раз видел, как Глеб своровал у Мирона сигареты, и видел потом, что за это Мирон ему сделал. Но на новые синяки Глеб смотрел сквозь пальцы. Тёма так не мог, хотя это даже было не его тело. Но наглость Глеба выражалась не только в сторону Мирона, а вообще возросла во все стороны. Он и раньше вёл себя открыто вызывающе, но сейчас, казалось, утратил хоть какие-нибудь границы. Мог закинуть ноги на стол, перебить если хотелось и т.д. Однако, было и что-то хорошее. Что именно Тёма так поймать и не смог. Но хорошее было явно. Из того, что он понял: у Глеба стал в разы подвешенннее язык. Как-то раз Глеб обмолвился, что читал у Мирона какую-то книгу. Из этого Тёма вывел, что нечитавший и нетерпевший ещё недавно книги Глеб начинает вникать в литературу. Сам Тёма читал не очень часто — за это ему тоже было совестно, — но в целом литературу любил и понимал её важность. Отчасти из-за родителей, которые имели хорошую домашнюю библиотеку, доставшуюся ещё от их бабушек и дедушек. Они сгребли все книги, что были к себе домой и порой могли взять что-нибудь прочитать. Смотря на читающую Гёте мать, Тёме хотелось это повторить. Каким-никаким, а авторитетом она для него была. Даже немного больше, чем отец. В общем информация о том, что Глеб взялся за книгу, его обрадовала.       — А я тебе говорю, что кактус не лает, а значит в доме всегда будет тихо. К тому же, если кактус сдохнет, то его можно просто выкинуть. А если сдохнет собака? А если большая? Это же столько проблем!       — Я понял. Заведу черепаху, — кивнул Олег. Глеб на него посмотрел как на дебила.       — Почему черепаху?       — Она тоже зелёная и её тоже можно просто выкинуть.       Глеб призадумался. Можно было нафантазировать звук шестерёнок, что закрутились у него в голове.       — Но в аквариуме надо менять воду и черепаху надо чаще кормить, чем кактус.       Олег потёр большим пальцем подбородок.       — Но черепаха не статична, а это плюс. И бесшумна.       — Определённо. Но черепаха будет занимать больше места, чем кактус.       — Ну кактус может быть здоровый. Или много маленьких, а это уже широкий горшок, а аквариум может быть и маленьким.       — Это убьёт черепаху, — поднял брови Глеб. Он смотрел ровно в глаза Олега, который каким-то чумным взглядом смотрел на него в ответ. Они оба были полувозбужденны своим бессмысленным полуспором-полуразговором. Артём наблюдал за ними, летая в своих мыслях. Атмосфера была очень лёгкой и позитивной, что не могло его не радовать. Так же находясь в прострации, он проследил взглядом за тем, как рука Глеба взяла со стола апельсиновый сок, а потом за тем, как Олег взял свой, но смешанный с водкой.       — А если подселить к черепахе кактус, то будет два в одном?       — А если… — начал Глеб, его глаза загорелись, в пальцы крепче сжали стакан. Олег слушал его с таким же вниманием, и вообще поддерживал весь этот чумноватый настрой. Однако, Глебу договорить не дали. За их спинами образовался Мирон — Артём даже не сразу заметил, что тот со своими закончил разговор и направлялся к их столу.       — Малой, пошли, — сказал Мирон. Глеб закатил глаза и раздражённо вздохнул. Весь настрой ушёл, словно они с Олегом здесь строили пирамидку из карточек, а кто-то открыл окно и в комнату ворвался ветер.       Тёма видел, как Глеб хотел послать Мирона, так же видел, что это видели и сам Мирон и Олег. И если первый только скептично наблюдал и ждал чего-то, то Олег опять же глазами — они у него весьма выразительные — кричал о том, что бы Глеб не разевал пасть и пошёл домой. «Ну камон, тебе нужны очередные проблемы? Всё равно он добьётся своего, а если и нет, в чём я сомневаюсь, то обратно вернуться к тому, на чём остановились, мы уже не сможем».       Посмотрев волком на Мирона, Глеб всё же встал и, коротко попрощавшись с Олегом и Тёмой, пошёл к выходу. Порой Глеб шёл на поводу Мирона, но почему-то казалось, что Мирон это делал — шёл на поводу уже у Глеба — куда чаще, чем сам Глеб.       Олег отсалютовал Артёму стаканом и пошёл к ребятам из кру Мирона, а в частности к Роме Англичанину. Они постоянно были вместе. И сюда приехали они вместе. Они вроде бы даже жили вместе, но в этом Тёма уверен не был.       Вместо Олега сразу же пришёл Ваня. Это вызвало непроизвольную улыбку на лице. Ваня сам по себе тоже улыбался, находясь в весьма положительном настроении. Скорее всего у них нет никаких проблем с продукцией в этом месяце и сейчас немного отошёл вопрос о каком-то СТД. Как это расшифровывается Артём не знал, но несколько раз слышал это слово. Зачастую в негативном ключе. Один раз он спросил про это слово у Вани, но тот лишь хмуро помотал головой, тем самым сказав, что ничего он не скажет.       — Пойдём?       — Может ещё посидим? — спросил Тёма. — Или к тебе?       — Так ко мне или посидим? — по-чеширски улыбнувшись, сказал Ваня и сел на место, где недавно сидел Олег.       — Не знаю. В принципе пить не особо хочу. Можно и к тебе.       — Флюгер, — добро сказал Ваня. — Я место одно красивое отыскал. Хочу пофоткать его. Поедешь?       — Давай, — кивнул Тёма и глупо улыбнулся, смотря на улыбку Вани. Чем-то он сравнил себя с Глебом и Олегом. С ним Глеб мог так же глупо улыбаться, а с Мироном… Тёма не припоминал подобное.       Тёме всегда нравилось, когда Ваня сидел за рулём, нравился запах машины, нравилась пробегающая мимо дорога, ветерок из окна тоже безумно нравился. В целом ему очень нравилось кататься на машине и проводить время с Ваней.       Ехали они минут сорок или всё же около тридцати. В этом Артём уверен не был, потому что Ваня его слишком заболтал по дороге всякими незначительными разговорчиками. А вот по лесу они шли минут пятнадцать и здесь уже точно, потому что Тёма настолько боялся заблудиться, что посчитал, сколько они идут по времени, сфотографировал несколько кустов и деревьев, постоянно оглядывался. В лесу находиться он не привык.       Место, которое хотел снять Ваня, было по правде красивым. Открытое, немного на возвышенности. Вокруг был то густой, то редкий лес с самыми разными деревьями и травами. Солнце уже довольно далеко ушло, поэтому Ваня особо не мешкал, а сразу же начал обход местности, подготавливая на ходу камеру. Тёма же ходил за ним хвостом.       Минут шесть или десять прошли в тишине, а потом, почему-то шёпотом, они завели новый разговор. Шёпотом видимо хотели не испортить какую-то опустившуюся на лес атмосферу предночного спокойствия.       — Мне Лёша сказал, что ты недавно «Лотос» покупал, — как бы между прочим сказал Ваня, неглубоко присаживаясь напротив горизонта.       Тёма испугался, к нему в очередной раз пришла совесть.       — Ты же помнишь, как мы познакомились и что ты мне тогда сказал? — чётко, но обманчиво мягко продолжил Ваня.       Артём почувствовал себя ещё более пристыженным. «Лотосом» называется одно наркотическое вещество, которое в большинстве своём вводят через вену. Розоватое вещество по очереди расслабляет разные части тела и приятной негой ударяет по голове. От него не штырит особо, от него не улетаешь, а успокаиваешься, попадаешь в умиротворённое место. Ты даже счастливым себя особо не ощущаешь, а вот именно спокойным-разнеженным. Под «Лотос» любят «медитировать», сидя в одноимённой названию наркотика позе. Кто-то под него читает, но с ним особо не сконцентрируешься, зато музыка, особенно классическая, становится идеальной, самой прекрасной, совершенной вещью на свете.       Побочек у «Лотоса» не особо много. Тошнота и головокружение, но это пока наркотика нет небольшое время в крови, а потом тебя начинает к нему тянуть, переламывая все кости на много раз. Кажется, что под кожей сидят уже острые крошки, вместо нормальных костей, а по крови течёт кислота. Возможно, это соленая выливается из желудка, но, конечно же, не с биологической точки зрения, а исключительно со стороны принимающих.       И тогда Тёма сидел. Тогда, когда они впервые познакомились. Тёма прятался от родителей, приходил поздно и хорошо выучил их расписание. Глеб пытался покончить с собой, а экзамены сдались как-то не особо хорошо. Тогда ему предложили этот наркотик, он согласился, не желая подсаживаться. Просто попробовать что-то новое, но у него этого не получилось. Эффект на организм оказался слишком сильным, подобно другим опиатам, «Лотос» заменяет человеческие нейромедиаторы — эндорфины. Точнее «Лотос» берёт роль эндорфинов — скрывать лёгкую боль и управлять психическим состоянием человека. Вскоре организм человека перестаёт вырабатывать в нужном количестве эндорфины, а от того возникает ломка и депрессия, если наркотик перестаёт поступать в кровь.       И у Тёмы тогда начиналась ломка. Он хотел забрать себе дозу и либо быстро свалить домой, либо остаться в этом отдалённом месте. До дилера он тогда не дошёл, потому что столкнулся с Ваней.       — Господи, ещё один нарик, — вздохнул тогда раздражённо Ваня, отстраняя врезавшегося в него парня. Тёма плохо спал прошлые ночи, ничего не ел, поэтому выглядел ужасно и был на грани обморока. Толком в обморок он не провалился, но потерял координацию и ненадолго «ослеп». Вцепился в Ванины плечи, видел перед глазами светлых и чёрных мушек, летающих очень быстро в разные стороны, слышал ужасающий звук неисправной и неработающей вещи, словно телевизор в ушах сломался или радио. Среди шум внутренний он услышал шум внешний.       Ваня несильно тряс его, мотал за волосы.       — Эй, алё. Алё, додик. Ну ты чего? Эй, парень, ты тут в обморок не падай. Эй, алё! Ты меня слышишь? — говорил он.       Тёма вскоре начал слышать, но переварить услышанное не мог. Тело заново заломало, а это заставило его проглотить все трудности своего состояния и более менее выпрямиться. Ему нужна была доза, тогда уже можно будет жить, говорить и думать. А сейчас не получится. Он выпрямился, оттолкнулся от Вани и пошёл в сторону, куда и шёл. Пошёл неровно, петляя, держась одной худощавой рукой за волосы упавшие на лоб.       — Парень. Эй, парень, блять, — чётко произнёс Ваня, поймав Тёму за плечо. Тот из-за этого нехитрого действия чуть не упал, однако колени у него в стороны всё-таки пошли.       — Э…а…атпусти, — доверительно сказал Тёма. Это выглядело так, словно Ваня какой-то дебил, который не понимает какого-то высшего замысла. Но Ваня понимал замысел бизнеса и дебилом точно не был. Он не повёлся на этот обманчивый тон и сильнее сжал Тёмино плечо.       — Парень, те сколько лет? Коньки отбросить уже хочешь?       — Й-я…аа-э… не хочу, мне надо…       — Чего тебе там надо? Пошли, — сказал Ваня и дёрнул Тёму на себя, но не поймал, а практически поволок за собой. Шёл он быстро, а Тёма был настолько аморфным, что из сопротивления высказал лишь набор невнятных звуков.       Тогда-то Тёма впервые попал в Ванину тачку. И дело было не только в том, что она внешне выглядела круто, блестела смолью на солнце и мягко ехала, а в том, чья это была машина и почему он здесь. Но это уже пришло потом, а сначала Тёма хотел вернуться к дилеру, а после, успокоившись, охуевал от езды на тачке, пытаясь сдержать внутренние позывы. Впрочем, рвать всё равно было нечем. Только желчью. Эта горечь стояла в горле, во рту и даже забралась в нос.       — Ты где живёшь? Родители дома?       — Отстань, — смог проговорить Тёма. На остальное его не хватило. Ваня закатил глаза и помотал головой.       — Как тебя зовут?       — Агрх…р…гр… Тёма. Гм… Слушай… куда мы едем? Мне там это надо… надо это…       — Надо, надо ему. Везут — сиди молча, не слышал такое правило?       А такое правило реально существовало. Если тебя затолкали в машину, то ты должен вести себя тихо. Никому же не нужны лишние проблемы, да?       Дома у Вани, а они приехали туда, было холодно и светло. И чисто ещё. Ничего лишнего, всё по своим местам, аккуратно, несмотря на всякие распечатанные фотографии, множества бумаги и аппаратуру, включающую в себя компьютер с монитором, клавиатурой, мышкой, большими игровыми наушниками, камеру со всеми её сменными объективами.       Окна были открытыми весь день, оно и понятно, ибо на улице утром стояла жара, но днём магическим образом стало очень холодать, так что к раннему вечеру, что царил тогда, по комнате гулял прохладный ветер, который был для искажённо всё чувствующего Тёмы ледяным.       Ваня укутал его в тонкое одеяло и дал чая. Тёма же всё это время просил дать ему «что-нибудь». Понятное дело, что под это что-нибудь входил какой-то сильный наркотик. Но Ваня вместо этого постоянно подливал тёпленький чай, а вскоре накормил макаронами по-флотски.       Ел Тёма с огромным трудом. Вилка раза три выпадала из рук, один из них на пол, потому что руки были не своими, дрожали, ими было сложно управлять.       Дальше у Тёмы шёл огромный провал в памяти, хотя и это было восстановлено по большей части со слов Вани. Первое яркое воспоминание падает на утро. Находясь в болезненно-возбуждённом состоянии, Тёма ввалился на кухню. Он дрожал всем телом. Глаза его горели безумным, но тусклым блеском.       Не успел он ничего сказать, как оказался сидячим на стуле, а вскоре перед ним образовалась тарелка с блинчиками. В тот день Тёме ещё было хуёво, так же как и на следующий, да и вообще где-то неделю точно, но главное тогда было то, что с Ваней они разговорились и в итоге подружились. В то же утро Артём рассказал про «Лотос», а Ваня взял у него слово его и его аналоги никогда больше не принимать.       Поэтому сейчас Ваня в полуприсиде снимал пейзаж, пока Тёма сгорал со стыда. Ему не нравилось подводить людей, он это принимал слишком близко к сердцу. И ответить ему было на это нечего. Ваня его не замечал, тишина вокруг ни в коем роде его не отвлекала, даже наоборот помогала сосредоточиться на деле.       — Ты уже принимал? — отстранёно спросил он.       Тёма, уперев глаза в землю и склонив голову, негромко ответил:       — Нет.       — Молодец. Выбросишь, и я даже не буду спрашивать, зачем ты это покупал.       На этом неприятная нотка разговора закончилась — Тёма это прекрасно знал, но его всё равно не отпустило. Даже бормотание Вани, которое его зачастую умиляло, сейчас было чем-то чужим. Он считал, что не достоин его, что он совершил какую-то ужаснейшую ошибку, что это его конец. Ему было не то, что совестно, ему было страшно. Зачем он купил? А зачем об этом спрашивать? Просто зачесались руки и купил. Но принять по правде не успел. Сперва был у Вани, потом с родителями, потом с Глебом в Баре, а сейчас вот.       В машине ехали преимущественно молча. Тёма продолжал думать о своём поведении, Ваня же умиротворённо бормотал слова песни себе под нос. На половине пути Ваня повернул голову в сторону Тёмы, оглядел его расстроенное лицо и, покачав головой, погладил по коленке. Ничего при этом не сказал. Просто попробовал так успокоить. Не сказать, что Тёма восприимчив к касаниям, он не такой уж и тактильный, однако то внутреннее, не физическое, а незримое и понятное лишь мозгом действовало на него очень сильно. Поэтому вскоре он начал успокаиваться, приходить обратно в хорошее настроение.       — Тебя до дома? — спросил Ваня кротко. Едва улыбнувшись, Артём кивнул и прошептал положительный ответ.              На улице было прохладно, но Тёма всё равно не до конца застегнул свою чёрную чуть выше колена куртку. Ваня же вообще был открыт нараспашку, а ещё он не дал уйти Тёме. Рядом с машиной он поймал его за предплечье ближе к запястью и опрокинул на себя. Обняв за пояс, он пободался холодным носом о его румяную щёку.       Настроение у Тёмы окончательно переменилось в лучшую сторону, он уже забыл про то, как корил себя всю дорогу в машине. Прижавшись в ответ к Ване, он начал его целовать. Одну руку положил ему на грудь, а вторую — на шею, растопырив пальцы вокруг уха.       Несмотря на холод, и Ване и Тёме было очень даже тепло. Горячая кровь в контрасте с холодным воздухом на самом деле создавала какой-то свой странный, но захватывающий эффект. Словно лёгкий наркотик, будь то трава или что-то немного потяжелее.       Мимо проезжали редкие машины, неподалёку стоял фонарь. Свет от него слабо, но всё-таки доходил до ребят, освещая их некоторые черты лица и делая силуэты более оформленными, а с тем и узнаваемыми.       — Артемий? — удивлённый женский голос где-то слева.       Тёма испуганно отстранился от Вани, впрочем далеко от него не ушёл, потому что сам Ваня лишь немного ослабил хватку, и посмотрел на свою мать. Встретившись с ней взглядом, его щёки запылали как от самого сильного мороза, что был в России или Канаде.       — О…э, привет, мам.       Ваня удивлённо поднял брови, так же как и мать Артёма.       — Артемий, я понимаю, конечно, что у тебя уже… своя жизнь, но не на улице же. Я понимаю, что уже поздно. И вообще тебе в это время по-хорошему надо быть дома, но… Выбирайте места.       Она выглядела немного оскорбившейся, но это скоро прошло. Так и не услышав какой-либо ответ от потрясённого сына, женщина пошла в сторону дома. На часах было около полуночи, несильный туман окружал местность вокруг, поэтому её силуэт весьма скоро пропал.       — Ты на неё совсем не похож, — сказал Ваня, прерывая затянувшееся молчание.       Тёма кивнул и рассеянно сказал:       — Я в папу больше.       Кивнул и Ваня, а потом начал легко смеяться, его смех подхватил Тёма, а потом они уже смеялись друг с друга, перехватывая смех и делясь им.