Атака на Хогвартс.

      Субботник. Один из самых несчастных дней для разведкорпуса — людей, защищающих этот мир от смертельной опасности. Казалось бы, ну что такого? Субботник и субботник, прибрал в комнате — и с чистой душой иди куда глаза глядят, да вот только, чтобы душа была чистой, одного "прибрать" будет маловато.       По довольно старому, но светлому коридору, стены которого усеивали небольшие трещинки, шли двое. Первой была девушка, которая, перепрыгивая с ноги на ногу аки горная козочка, несла в коробке хрупкие колбы, а под подмышкой сжимала какие-то бумаги. Дужки очков путались в каштановых кудрявых волосах, а линзы весело блестели, как и карие глаза под ними. Девушка напевала себе под нос какой-то незатейливый мотивчик, полностью игнорируя слова своего спутника. Кстати о нём. Чуть дальше, отставая на пару шагов, твёрдой, неспешной походкой шёл невысокий мужчина с явно недовольным лицом. Чёрные волосы поблёскивали на солнце, когда он проходил мимо начищенных до блеска окон, а в коробке, которую он нёс, что-то еле слышно побрякивало, создавая нечто похожее на ритм. — Ханджи, — хотел уже начать брюнет, но не успел. — Не-а, это мои бумаги, что хочу, то и делаю с ними! — с пылом отстояла свою позицию девушка. Мужчина только устало вздохнул и, подойдя ближе, просто выдернул бумаги из-под мышки, держа ящик другой рукой. Капитан разведки, а именно им он и является, стряхнул бумаги, выровняв их хоть немного, и положил листы на коробку, чтобы не мешали.       Вообще, именно из-за капитана слово "субботник" звучит так грозно. Воспитанный в жёстких условиях, он привил себе любовь к чистоте и порядку — такой своеобразный таракан или хобби, для кого как; и вот сейчас за его хобби расплачиваются молодые бойцы, его подчинённые, в процессе, конечно, не забывая и подурачиться: облить друг друга водой, отхлестать тряпками по мягким местам. Обычно главными зачинщиками были двое молодых парней, мальчишек по сути. Этот раз не стал исключением. Один, задорно гогоча, удирал от другого, крича попутно что-то похожее на слово "конина", а второй размахивал тряпкой на манер ковбоя и кидался в бегуна грязью, пачкая только что выстиранное бельё. Остановить их, естественно, пытались, но куда одной хрупкой девушке из их компании до этих кобысей? А другие команды, которые были рядом, не хотели вмешиваться — как говорится, хлеба и зрелищ хотят все. Они, конечно же, не догадывались, что их прекрасно видно из окон второго этажа, но главное, что сам капитан это знает и уже успел придумать этой мелочи наказание.       Брюнет подошёл к открытому окну, поставил коробку и, смотря прямо на эту ораву, громко сказал: — Вы, видимо, настолько хороши в уборке, раз успели всё сделать и теперь расслабляетесь? — солдаты выпрямили спины и с опаской посмотрели на окно. — Раз так, то конюшне необходимо ваше мастерство.       Мужчина подхватил коробку обратно на руки и пошёл дальше, краем уха слыша со стороны улицы мат и проклятья в свой адрес. Ханджи же только весело хихикала рядом, даже не думая вмешиваться.       Дальнейший путь был относительно спокойным: несколько солдат чуть не попали под раздачу из-за грязной обуви, кто-то получил нагоняй за плохо вымытые стёкла, ну и дополнительный час уборки двум "героям" за мат и проклятья в сторону вышестоящего по званию. И вот всё вроде хорошо, но тут она. Лестница. Ханджи беспечно вертела головой, пытаясь разглядеть, что же впереди, и за это поплатилась — ступенька оказалась под ногой слишком быстро. Капитан бросил коробку и метнулся вперёд, хватая девушку за локоть, но та, то ли из-за паники, то ли по глупости, повернулась к мужчине лицом. Это и стало ошибкой — резкое движение нарушило и так еле державшееся равновесие, и они оба полетели вниз. Капитан, понимая, что уже ничего не успеет сделать, обхватил девушку за талию, принимая все или большинство ударов на себя. Череда ступенек кончилась быстро, но больно. В довершение всей этой картины, колбы, что несла девушка, упали прямо на них, пачкая волосы и форму. — Очкастая... — еле слышно прошептал мужчина на грани сознания. Ответа не последовало. ///       Всё тело болит и ноет — давно такого не было, даже последняя вылазка прошла без каких-либо травм, что является настоящей удачей при нашей профессии. Гхх... Ладно, скорее всего нас транспортировали в медпункт, и мы провалялись тут всю ночь. Чёртова очкастая, как она ещё жива с таким везением? Да ещё и майором как-то умудрилась стать. Проводит свои сумасшедшие исследования, а всю бумажную волокиту на меня сваливает, тц, четырёхглазая, придушил бы, да жалко.       Перина на удивление мягкая, даже слишком. С чего бы вдруг такая роскошь? Пахнет тоже странно, свежей травой и сиренью, а в нос залетают пушинки от бодяка, фыркаю, прямо как кот какой-то, от него. Вот только на территории нашего штаба не растёт сирень, а бодяк пришлось вырвать давным-давно для строительства тренировочной площадки. Осторожно приоткрываю глаза, которые тут же хочется зажмурить. Это явно не медпункт, но хотя бы очкастая рядом валяется. Комната довольно обычная: светлые обои с птичками, массивный резной шкаф и аккуратный комод, старая лампа на тумбе около кровати и стол с цветами в углу.       Из-за двери послышался голос и какой-то шорох. Чёрт. Формы на нас нету, а значит — и ножа в сапоге тоже. Из подручных средств только лампа, и то, в нынешнем состоянии неизвестно, подниму ли я её. С другой стороны, если бы нам хотели причинить вред, мы бы сейчас не лежали под пушистым одеялом, а были бы привязаны к стулу.       Больше времени на обдумывание мне не дали, дверь с небольшим скрипом распахнулась, и в комнату вошла милейшего вида бабушка, бормоча себе под нос что-то на непонятном языке. Смешной аляповатый платок на плечах только красил её и подчёркивал белоснежную косу, а старые калоши и вязаная жилетка добавляли в её образ какой-то уют и непонятную домашнюю теплоту; длинная красная юбка, подвязанная под грудью, немного сбивала с толку, но глаза к ней быстро привыкли.       Увидев, что я не сплю, она охнула и с радостной улыбкой начала что-то щебетать. Я только хотел открыть рот, но в последний момент передумал и просто вытянул вперёд ладонь, призывая её остановиться. Та непонимающе хлопала болотными глазами и, активно жестикулируя, спрашивала меня о чём-то. — Бабушка, я вас не понимаю, простите, — с неподдельной искренностью извинился я, забыв о какой-либо осторожности.       Голос был странно высоким и хриплым, да и в целом тело казалось каким-то ватным и не своим. Где бы зеркало раздобыть? Бабушка же схватилась за сердце и, покачав головой, убежала за дверь. Пришла она через пару минут со стаканом, в котором дымилась какая-то жидкость, по запаху напоминающая зверобой. Она аккуратно приподняла меня и стала поить, как я понял, чаем. Как только кружка опустела, меня стало клонить в сон, не знаю, добавляла ли она туда что-то, но оказать отпор в данной ситуации я всё равно не могу.

---

      Проснулся я опять на мягкой перине, под пушистым одеялом, и, к моему удивлению, я полностью выспался. Но, в отличие от первого пробуждения, в кровати я был не единственным человеком в сознании. — Леви, что происходит? — тихо спросила Ханджи. — Очевидно, что мы не в штабе, даже не на его территории. Ты видела ту бабушку? — Кивок. — Она давала тебе что-нибудь? — Какой-то чай, я не разобрала, в полуобмороке была.       Продолжить разговор мы не смогли, в комнату вошёл предмет обсуждения. Бабушка опять начала что-то радостно щебетать, но вдруг резко остановилась и ушла. Пришла она уже с большим подносом, забитым разнообразной едой. Не успели мы и слова сказать, как нам выдали по ложке и поставили поднос на кровать. Мы переглянулись. Ханджи бегло оглядела еду и, пожав плечами, стала быстро орудовать прибором. Господи, я повторяю свой вопрос: как она при всей своей глупости и наивности ещё жива? Глубоко вздохнув, я начал осматривать еду. Несмотря на то, что еды было много, вся она была примитивной и знакомой. Картошка в разных видах (запечённая, жареная, тушёная, варёная), салаты из зелени, фрукты, овощи, обжаренное мясо, блины со сметаной, хлеб и батон. Никаких лишних запахов или видимых отличий я не заметил, да и, если признаться, есть хотелось жутко, а смотря на эту очкастую, которая доедает уже третий блин, закусывая всё картошкой и хлебом, я не мог отвести взгляд — аппетит просыпался неукротимый. Ещё раз придирчиво оглядев еду, я решился и взял один блин. Вкус был божественный, ни разу в своей жизни не ел таких блинов. Не обращая внимания на насмехающийся взгляд четырёхглазой, я продолжил пробовать всё понемногу. К концу трапезы живот был набит до отвалу.       Бабушка всё это время сидела на деревянном стуле и радостно смотрела на нас, что-то воркуя себе под нос. Когда мы закончили, она что-то нам сказала и, забрав поднос, опять ушла.       Так и начались наши похождения в этом странном, но уютном домике.       Прошла уже неделя. Бабушка всё это время заботилась о нас как только могла. Честно признаться, эта забота вызывала противоречивые чувства. С одной стороны, мне, как человеку выросшему без семьи, эта забота казалась приятной и даже льстила, но с другой, я уже давно не ребёнок, и такая навязчивость порой сильно раздражала. Очкастая по виду была всем довольна и даже попыталась нормально поговорить с нашей опекуншей. Естественно, разговор у них не сложился, ибо языковой барьер был слишком большой, но именно с этого момента бабушка стала учить нас языку, показывая всё на простейших вещах. Так мы узнали, что её имя Аясу, а нас она считает то ли своими внуками, то ли детьми. Для лучшего изучения она даже выдала нам старые блокноты, чтобы писать там слова и простейшие обозначения.       Дальнейшим открытием стала улица. На третий день Бабушка Ая, так она попросила называть её, разрешила нам наконец выйти из дома. Это простое действие вызвало у нас с очкастой полнейший шок. Стены не было. Всё это время мы находились вне стен и, соответственно, в огромной опасности, а эта бабуля ходила тут как ни в чём не бывало. Немного посоветовавшись, мы решили пока не предпринимать никаких резких действий, а последить за этой особой.       Всё это казалось слишком странным: дом стоит в поле, для гигантов это преимущественная местность, здесь их обычно больше всего, но в нашу "вылазку" мы не увидели ни одного, даже следов не заметили. А если думать дальше, то получается ещё более абсурдная картина: какая-то бабка тайно выкрала нас из штаба, пока мы были в бессознательном состоянии, и чем-то накачала. С чего вдруг накачала? А как ещё объяснить то, что сейчас очкастая выглядит не как дамочка 30-ти лет, а как ребёнок дошкольного возраста? Также была версия группового сумасшествия, но её мы отбросили сразу же — не может у меня с очкастой быть одно сумасшествие, слишком разные представления об этом. Дальнейший анализ ситуации путал всё ещё больше. Если бабушка живёт за стеной, почему её ещё не съели? Как она одна построила этот дом? Как выкрала нас, и почему мы с Ханджи в таком состоянии? Что за другой язык? К единому выводу мы так и не пришли, хотя вариант про смерть был реалистичней всех, но контраргументировался тем, что понятие ада и рая у нас обоих тоже разное.       Из слежки мы так ничего и не вынесли. Бабушка ходила довольная, исправно готовила, убиралась и учила нас. На шквал вопросов от Ханджи, которая всё же не выдержала, она ответила вопросительно выгнутой бровью и полным непониманием наших слов. Все теории и догадки канули в лету.       По окончании недели мы совсем отчаялись и потеряли нить реальности. Все наши слова о стенах, гигантах и опасности бабушка пропускала мимо ушей и, мило улыбаясь, засовывала нам в рот очередную плюшку. Но дела были плохи не только с Аясу. Действие наркотика всё не хотело проходить, и мы всё ещё чувствовали — и видели — себя детьми. Конечное наше решение было подобно сумасшествию. Мы в другом мире (версия очкастой) или в месте, где попросту не существует гигантов (моя теория). Версий о детских телах было много, от реинкарнации до пересадки мозга, остановиться мы решили на всё той же наркоте.       И ведь всё было относительно спокойно, мы смирились со своим сумасшествием, более или менее приняли Бабушку Аю, даже помогали ей в повседневных делах, но тут начался новый виток сумасшествия. Бабка достала из-за пазухи палку.