Лишний оттенок

Мы выживали как могли. Именно под этим лозунгом я коротала свои дни в больнице. Мне уже было намного лучше, а делать было нечего. Именно в такие моменты начинаешь ценить то, что когда-то имел. Это я сейчас про свой смартфон с Интернетом. Здесь же у меня в наличии лишь скромная розовая раскладушка с парой простеньких игрушек. Повеяло ностальгией. Я пыталась рисовать, но сама Момои оказалась той ещё криворукой девочкой, поэтому, несмотря на наличие знаний из прошлого, изображать то, что я могла изобразить в родном теле, не получалось. Это меня бесило, поэтому буквально через полчаса я кидала альбом в стенку, но вскоре остывала и вновь бралась за карандаш. Замкнутый круг. У меня была одиночная палата, поэтому внутренний социофоб счастливо улыбался. Но скучно оказалось настолько, что я ощутила себя готовой побороть свою нелюбовь к людям и пообщаться хоть с кем-нибудь. Впрочем, мои надежды быстро разбились. Когда нас вывели погулять (погода стояла хорошая), я с неудовольствием отметила, что с моими «ровесниками» общаться мне решительно не о чем. Та же ситуация была и в том мире — у меня было несколько приятельниц, но обычно наши беседы сводились к жалобам на жизнь и обсуждению стратегий списывания домашки и контрольной. Когда же дело касалось похода по магазинам или в кино — я всегда была одна. Да и мои увлечения редко пересекались с их. В общем, уровень моей коммуникабельности нулевой. Конечно, тут были и дети из средней школы, и можно было бы пообщаться с ними. Но, во-первых, я не знала, как подступиться, а во-вторых, был у меня ма-а-аленький комплекс. Он назывался: «это будет смотреться со стороны слишком стрёмно и странно, и, скорее всего, меня пошлют». Закончилось всё тем, что практически всю прогулку я провела на качельках, а из палаты и носа не высовывала, занимаясь самобичеванием. Однако скука и заставила меня открыть эти несчастные учебники (до чего я докатилась). Начала с естествознания. Посмеялась, конечно, от души. Я всё-таки была из физ-мат лицея, где и химия на высшем уровне (хотя ни один из этих предметов я не любила), поэтому не смеяться было сложно. Пора привыкать, что мне не шестнадцать, а всего лишь двенадцать. Зато в японских школах обнаружилась другая жесть — обществоведение. Это вам не обществознание. Здесь в одном предмете смешались история (которая слишком сильно напоминала мне всю эту жесть с русскими князьями, только названия тут такие, что язык сломаешь), этика (только нравственных лекций мне не хватало), этикет (можно мне ещё разок умереть?). Помимо прочего были изобразительное искусство и музыка. О да-а-а, распевать всякие японские песенки про сакуру и самураев с моими вокальными данными… Но, может быть, здесь мне повезло? Понятия не имею, как мой новый голосок слышится со стороны. А теперь ещё одна проблема — домашнее хозяйство. Уроки труда, давно не виделись. С хозяйством мы никогда не дружили. Готовить я умела только то, что вкусно, а не то, что полезно и сбалансировано. Уборка — адское занятие. Шитьё — ещё хуже (я быстрее машинку сломаю, чем что-нибудь дельное сошью). И вряд ли мне в этот раз повезёт с глуховатой, слепой учительницей. Вишенкой на торте стал японский язык. Нет, я что-то знала, разбирала достаточно много иероглифов и могла что-то из этого кошмара написать, но это не наши тридцать три буковки. Оказалось, к окончанию начальной школы дети должны выучить тысячу и шесть символов кандзи из тысячи девятьсот сорока пяти. Сами понимаете, Момои далеко не всё из этого успела выучить, а доучиваться придётся мне. Так что я начала листать учебник, пробовать писать новые знаки, но если старые писались на автомате, потому что рука уже привыкла, то новые совершенно не давались. Я больше бумаги убила, чем чему-то научилась. Ну и любят эти японцы всё усложнять! Видимо, быть мне в этом мире технарём, а не гуманитарием. Но рано или поздно мои страдания должны были кончиться, и меня наконец-то забрали из больницы. Прямиком на похороны. Мне кажется, или это толстый намёк от судьбы? Но шутки шутками, а ситуация действительно была очень грустная. Судя по фотографии, женщина умерла в самом расцвете сил. Глядя на эту солнечную улыбку, я думала о том, что наверняка она хотела жить, но умерла без сожаления. Я не помню всех подробностей аварии, но интуиция подсказывала, что не по чистому везению моему телу повезло. Думаю, единственное, о чём переживала мама Момои в свои последние часы, так это о том, что взросления дочери она не увидит. Эта женщина действительно создавала впечатление заботливой родительницы по моим скудным воспоминаниям. Церемония обещала растянуться надолго. Пришли бывшие мамины коллеги, подруги, просто знакомые, и почти каждый счёл своим долгом что-нибудь да сказать. И раз уж ситуация располагала, то можно и свои похороны провести. Если быть реалистом, то возвращение мне не светит. Жалко, конечно, я не услышу, что обо мне говорили на моих похоронах. Плакали ли родители? Наверное, да, несмотря на все недопонимания. Даже не знаю, кто ревел больше: мама или сестра. Но они оправятся, я уверена. У сестрицы вся жизнь впереди, и, надеюсь, она сможет достигнуть успеха, в отличие от меня. И купит маме квартиру в Питере, хах. И я тоже оправлюсь. Потому что ничего в нашей жизни вечного не бывает, даже боли. Человек — существо приспосабливаемое. Рано или поздно ему надоедает страдать, он сплёвывает, вытирает слёзы и идёт дальше, к новым целям. Ой, бля, сейчас рыдать буду. Хотя, мне сегодня позволительно. В общем, я и впрямь начала реветь на глазах у всех, из-за чего окружающие стали сочувственно поглядывать, а близстоящие и вовсе успокаивать и говорить, что это нормально и тыры-пыры. Естественно, не сильно помогло. А тут ещё и детский организм, так что хоть мне и не хотелось, плакать я начала в два раза сильнее. И пока реки слёз не затопили всё кладбище и находящихся там людей, меня быстренько оттуда увели. Кто бы мог подумать, что начинать новую жизнь так сложно?

***

Мои ожидания оправдались. Папаша и впрямь пару раз сводил меня к психологам, но те не нашли у меня ничего, кроме небольшого шока, сделав вывод, что мне нужно прийти в себя и пока побыть вдали от социума. Таким образом, я засела в нашей далеко не бедной, хочу заметить, квартире в районе Тюо на островке Цукисима, где располагались жилые дома. Идеальное место для социофоба: в окне красивый вид, но при этом территория отдалена от основного острова, поэтому людей мало, да и появлялись они преимущественно вечером. Также у меня появилась няня — Аоки-сан. С ней у нас установились самые лучшие отношения, так как ей было плевать на меня, а мне — на неё. Мы установили между собой договоренность, что она меня особо не трогает, а я веду себя ниже травы, тише воды. Также мне можно было гулять, но в той зоне, которая прослеживалась через окна квартиры, хотя пробовать я пока не стала. Намного больше мне нравилось тусоваться у себя в комнате. На дворе у нас две тысячи восьмой год, больше половины моих любимых аниме ещё не создали, но и старенькие тоже ничего. Это если учитывать то, что технический прогресс был пока слабоват по сравнению с тем, что я видела в своём времени. Конечно, Япония — высокоразвитая страна, поэтому уже сейчас у них были хорошие компьютеры (но такой был только у отца, и трогать его не разрешалось), а вот с телефонами всё оказалось туго. Поэтому оставалось целыми днями пялиться в зомбоящик и жрать всякую вкусную, но вредную фигню. В общем, жила я хорошо. Даже учебники иногда открывала, ведь для меня всё же были важны экзамены. Так было принято решение, что можно не зацикливаться на музыке и этикете. А вот история Японии кажется серьёзной проблемой, поэтому на неё я и сделала упор, благо, всегда любила этот предмет. Но однажды случился, как это называется, пиздец натуральный и неожиданный. У нас вырубили электричество, поэтому заняться стало моментально нечем. И я решилась выползти на улицу. По такому событию моя няня даже всерьёз занялась моим внешним видом, дабы я не позорила своей заспанной рожей свою семью, и вообще, мы должны держать статус одного из самых дорогих районов города. Меня умыли, причесали (для того, кто имел короткие волосы, это стало пыткой) и одели в милое платьице, поверху надев пальто и шёлковый шарфик, а на ноги — аккуратненькие ботиночки. Причём альтернативы не нашлось, потому что в гардеробе Момои были одни только юбки и платьица. КОТОРЫЕ ЗАДИРАЮТСЯ! Как мне теперь спокойно кататься на качельках? Держать подол ногами очень неудобно. Или это намёк, чтобы я не слишком бесилась и строила из себя прекрасную принцессу, которая не бегает, не пачкается и всё прочее? Хотя, это вполне в духе Сацуки. Но не в моём. После всех приготовлений Аоки счастливо вытолкнула меня за дверь с пожеланием повеселиться и найти новых друзей. В ответ хотелось ляпнуть что-нибудь ну очень язвительное, однако портить с ней отношения мне было пока ни к чему. На улицах в лучших традициях царила прекрасная погода. Здесь должно быть какое-нибудь поэтическое описание в стиле: «Она вышла в этот огромный мир, и всё вокруг озарилось светом», — но это не моя тема. Лить воду я умела только в сочинениях по литературе, в жизни всё было по-русски просто. Поэтому с радостью заявляю — погода была отвратительна, потому что в лицо мне зарядило солнце. У той меня День Рождения был осенью, и ребёнком я была целиком и полностью осенним: любительницей дождика, а ещё лучше — грозы, не терпела сильный холод, но и жару не переносила. А вообще, осень очаровательна в самом своём пике. Сейчас на улице царило начало марта, которое было, конечно же, не таким трэшовым, как в России. Тут и климат куда мягче, а в этом году он вообще оказался удивительно тёплым, и убирают здесь весь тот пиздец, который зовется грязь и снег. А площадка около нашего дома прямо-таки радовала мои глазки — вся такая чистенькая, новенькая, разительно отличающаяся от раздолбаной карусельки в подворотне. Да и детей вокруг не было, что стало мне на руку. Я уже вся такая счастливая и почти довольная бросилась удовлетворять свои тайные детские капризы, как за спиной послышался оклик. Звали, кажись, меня. Вот же принесла нелёгкая. Кому я там нужна? Медленно оборачиваюсь и тут же давлюсь воздухом. На меня неслось какое-то огромное, в сравнении с моими скромными размерами, чудо, раскинув в стороны руки и сверкая широченной идиотской лыбой, что я тут же ощутила дикое желание сделать ноги куда подальше. Для собственной безопасности. Потому что этому идиоту ничего не стоит меня раздавить. Рожа его казалась мне подозрительно знакомой. И ничего хорошего это не предвещало. Скорее всего, это какой-нибудь дружбан Момои, о котором у меня не сохранились воспоминания. Что с ним делать, как реагировать — непонятно. Пожалуй, всё-таки сделаю ноги. Только я уже собиралась рвануть к двери подъезда, как этот быстрый засранец схватил меня в охапку и принялся душить. Мне осталось только жалобно стонать. — Отпус… ти. Убьёшь… — сипло выдавила я, пока он что-то радостно орал мне в ухо. Медвежьи объятия тут же распахнулись, и я согнулась в три погибели, пытаясь отдышаться и при этом что-то разобрать среди бесконечного трепа пацана: — Сацу, наконец-то ты появилась! Я уже неделю пытаюсь тебя выловить. Мама запретила к тебе пока ходить, сказала, что тебе сейчас тяжело. Я очень сильно волновался! Могла бы хоть смс-ку отправить, что с тобой всё хорошо. Мы только вернулись из Англии, как узнали, что ты с мамой… Ну, ты поняла! Ладно, прости-прости, больше не буду тебе напоминать. Но я мог бы тебе помочь! В больнице бы навещал, тетрадки дал. О, кстати, мама сейчас пирог печёт, так что… — Стоп! — уже не выдержала я. У меня было ощущение, что ещё секунда — и у меня отвалятся уши. Это невыносимо. Даже хуже, чем моя сестра. Блин, рожа слишком знакомая, но вспомнить — хоть убейте — не могу. Я же не успокоюсь, пока не узнаю. — Ты вообще кто? — я решила расставить сразу все точки над «i». Ответом мне стало вытянувшееся лицо (смотрелось очень комично) и полный непонимания взгляд. — Как? — тихо охреневал пацан, пока я поправляла пальто после адских обнимашек. — Я же Дайки, твой лучший друг. Повисла тишина, и только вдали истошно орали чайки. Вот попала.