Небеса

      — Эта жизнь намного лучше, — тихо шепчет Ши Цинсюань, пытаясь убедить не то собеседника, не то самого себя. — Справедливее, честнее, полностью мною заслужена.       Его дорогие белые одежды сменяет простое хлопковое ханьфу, ленты в волосах — льняные верёвки, а украшения — грязь на коже. Цинсюань привычно улыбается, шутит и говорит, что всё, что не делается, всё к лучшему, но вряд ли верит в это сам.       Воспоминания жалят сильнее летней жары и непомерного зимнего холода.       — Да ладно вам, здесь почти всё то же самое, — отмахивается он. — Только вино разбавленное, право слово, это грех хуже, чем разбой или убийство.       Собеседники на его притворные возмущения лишь смеются и вновь подливают ему сомнительное пойло. Вином назвать местный алкоголь у него едва поворачивается язык, но ничего лучшего качества ему сейчас не доступно. Потому Цинсюань улыбается, благодарит и снова делает вид, что всё хорошо.       За количеством выпитого никто и не замечает, насколько лживы его улыбки.       Эта жизнь и правда намного лучше той. Она хотя бы настоящая, а не выстроенная на лжи брата и якобы лучшего друга. В ней именно Цинсюань решает, когда лучше сказать правду, а когда — притвориться, что всё в порядке.       Но мятежное сердце всё равно вспоминает тёплые улыбки членов семьи, ворчливую поддержку Уду и Мин И — того, кто во все неприятности шёл с ним рука об руку, кто в плохую пору поддерживал, а холодными вечерами целовал, будто никого другого для него никогда не существовало.       Цинсюань и правда считает, что эта жизнь намного лучше той, прежней. Честнее. Правдивее. Но в глубине души думает, что немного лжи бы не повредило.