My little Sean

«…ты же не рассказал об этом Финну?..»

      Сегодня во время тренировки Даниэль перешёл все границы дозволенного. Теперь я начинаю сомневаться, что смогу каким-либо образом на него повлиять. Мой брат всегда был непереносимым, таким надоедливым и мелким, что очевидно. Только вот раньше он не обладал Вселенской силой телекинеза, которой запросто мог убить человека во время очередного эмоционального срыва из-за моей попытки научить его правильным вещам. Швыряется ножами, хамит взрослым, даже умудряется при всём этом материться. Самое обидное, что его безобразное поведение полностью лежит на мне. Всего лишь малые оплошности, небольшие ошибки, — и Даниэль превращается в невероятно трудного подростка. Конечно, и я не был самым послушным ребёнком, а в его возрасте далеко не всегда слушался отца, но, если бы я не промолчал, когда мой брат впервые повторил за мной нецензурное выражение тогда на озере, если бы я объяснял ему все совершённые им косяки, если бы не делал того, что вызывает вопросы по типу «почему тебе всё можно, а мне нельзя?» или «почему я всегда должен тебя слушаться?» — он бы носил подаренные мной часы, не шутил бы настолько жестоко, играясь со своими силами, не вытворял бы те вещи, за которые сейчас я боюсь в особенности.       В какой-то степени я волнуюсь за свою собственную жизнь, ведь теперь рядом со мной не простой малыш за сильной спиной отца, который мог его защитить, — передо мной опасная сила, что с каждым днём становится мощнее, а её обладатель чаще и чаще выходит из-под контроля, не желая слушаться и выполнять чужие указания. Никто в этом лагере не знает, с чем на самом деле имеет дело, и я абсолютно уверен, что в скором времени Даниэль конкретно проебётся и все узнают о нашем секрете. Я сумел довериться здесь далеко не каждому, а потому не могу предположить, чем для нас с ним может обернуться такое наплевательское отношение ко всем моим просьбам.       Спустя несколько часов после скандала я расположился возле согревающего костра между своим братом и ним. Финн никуда не ушёл, а значит, ему далеко не до этой херни о чувствах. Впервые за целый месяц наша компания оказалась здесь в полном составе, потому этот вечер обещает быть довольно-таки интересным, если учитывать, что почти все давно в самую настоящую хламину. Пенни, возвышаясь на пеньке, не может отойти от чувства голода после присосавшегося ко рту бонга; Ханна и Финн, сидя вместе, слегка витают в конопляных облаках; Ингрид и Андерс, прижавшись друг к другу как милая парочка, потягивают уже которую бутылку холодного пива. И только четверо из оставшихся находятся в более-менее адекватном состоянии. Абсолютно трезвый Джейкоб молча наблюдает за звёздами, наверняка раздумывая о том, как поскорее отсюда свалить; немного выпившая Кэссиди взялась за атмосферу и уже готовится напевать одну из своих песен; а сонные я и Даниэль, словно близнецы, одновременно поворачивающие головы в сторону голосов, слушаем иногда возникающие между ними разговоры. Повсюду сверкают прикреплённые к деревьям разноцветные фонарики, в небе сияют миллионы звёзд, каждую из которых можно тщательно изучить невооружённым глазом. Секвойи по-прежнему скрипят, шумные листья шуршат, а ночные птицы подпевают главной певице сегодняшнего вечера.       Лайле бы здесь определённо понравилось. Раньше мы тоже так зависали: рассматривали то облака, то звёзды, пускай и в меньшем количестве, чем здесь, и точно так же выкуривали по сигаретке, ели чипсы, запивая их вредной газировкой, — но тут это всё воспринимается куда иначе. Если там, в городе, с никогда не покидающим нас всех ощущением присутствия вокруг людей, на следующий день такие моменты казались абсолютно неважными, то здесь, в абсолютно ином мире, все те минуты люди начинают ощущать совсем по-другому, действительно хотят запомнить каждое мгновение. Каждый звук, каждый лучик, каждая звёздочка, каждый вдох становятся совершенно иными. Трудно и даже в какой-то степени больно осознавать, что рано или поздно это место найдёт кто-то помимо нас и то ощущение тотального одиночества, за исключением пары людей вокруг меня, будет разбито, уничтожено, как детская сказка о зубной фее, когда ребёнок подрастает и узнаёт правду. Это моё убежище, мой настоящий дом. Здесь я чувствую себя куда комфортнее, намного лучше, чем в собственной комнате в отныне окружённом жёлтыми лентами доме. Трезвая голова, Шон, а такое чувство, словно ты накурился, напился, так ещё и под действием самых сильных наркотиков, что подкинул тебе Финн.       — Я взяла кусочек пазла… — расслабляющий голос Кэсс побуждает закрыть глаза от настоящего наслаждения. Некоторые переговариваются во время исполнения песни, но я внимательно вслушиваюсь в слова, добровольно поддаваясь лёгкому гипнозу. На секунду отвлёкшись от звучных струн, подруга замечает моё уважение к ней и смущённо улыбается в ответ. — Если жизнь, — на последних строчках, когда мелодия гитары стихает, все окончательно замолкают, — даёт, то я готова. Я живу, — слушатели аплодируют закончившей исполнять короткую песню Кэсс, не все слова которой я расслышал, но всё равно получил удовольствие. — В некоторых моментах я сбилась, но вы все в дерьмище, поэтому да — всё супер.       — Классно спела, сестрёнка, — затягиваясь ещё разок, хвалит её Финн. За всё это время он ни разу не посмотрел на меня, хотя, наверное, в таком-то состоянии он уже давно должен был взглянуть хотя бы разочек. Ведь всё-таки только в одурманенном настроении его тянет на глупые знаки внимания в мою сторону.       — Невероятно красиво, — поддерживает её Ханс, с тёплой улыбкой прижимаясь к банке пива. Когда эти две не ссорятся, на душе становится чуть спокойнее.       — Блин, почему ты ещё не прославилась и не разбогатела? — внезапно просыпается Пенни. Его выкрашенные в смывшийся и ставший жёлтым блонд волосы странно привлекают к себе мошек. — Ты можешь поднять нас на вершину!       — Обожаю твой голос, — искренне благодарю её за песню скромным комплиментом. Надеюсь, это не усугубит ситуацию с её влюблённостью.       — Спасибо всем! Я беру натурой, деньгами или травкой! — теперь, после заданной атмосферы, можно и прикурить. — Ну?       — Шон.       Чёрт. Резкое знакомое обращение пробирает тело до мурашек. Ему категорически запрещено неожиданно произносить моё имя своим голосом при всех остальных. Надеюсь, никто не заметил моей реакции. Я даже как-то на долю секунды потерялся во времени и пространстве. Это, наверное, хуже всякой бесцеремонности. Всё, Шон, возьми себя в руки. Перестань так реагировать на какой-то обычный мягкий шипящий звук, доносящийся с правой стороны от тебя.       — Затянись и передай следующему, — как бы дотронуться до его ладони, но в то же время не поддаться мимолётному желанию перед мелким братом.       — Не, я не буду, — он в шутку протягивает косячок Даниэлю вместо меня, а тот, в очередной раз перешагивая черту допустимого, собирается прикурить. — Воу, ты совсем?!       — Да я же просто шучу!.. — малой умудряется мне язвить, строя при этом недовольную гримасу, будто моя реакция должна была быть иной. Честное слово, рано или поздно я сорвусь и на него.       Возле костра воцаряется неловкая тишина. Кэссиди забирает у меня травку, что я успел выхватить у Даниэля, и легонечко, будто невзначай, дотрагивается до внутренней стороны ладони, ведь нельзя же было забрать её другим образом. Любовная парочка покидает нас: белокурая Ингрид желает всем спокойной ночи своим вежливым шведским акцентом, а не менее блондинистый Андерс обещает прийти завтра вечером, «ведь это будет день нашей зарплаты».       Стоп. Чёрт. Уже завтра?! Погодите, это какой-то пиздёж… Нет. Нет! Нет… Неужели я забыл об этом? В планах, конечно, было обдумать решение двинуться дальше, но такое ощущение, словно я задумывался об этом всего-то пару дней назад, а деньги мы получим только через, ну, максимум неделю. Получается, мы полностью проебали наш момент?! Получается, Финн ни хера не сделал за всё это время?! Меня аж всего трясёт от этого… Блять, это несправедливо! На ум не приходит ничего, кроме самых нецензурных и грязных выражений. Ханс делится со всеми чем-то личным, но я не могу, просто, блять, не могу! Ух, Финн, мне хочется тебя ударить. Нет, серьёзно?! Он прекрасно знал о том, когда мы покинем их навсегда, он знал, знал… Это всё его травка. Уже слышу, как он, широко раскрыв глаза, на ходу придумывает жалкие оправдания.       — Какой кошмар, Ханс… Знай, что мы всегда рядом, — он поглаживает её плечо, чему она поддаётся и улыбается, а затем возвращается обратно к пиву. — Ну что, в таком случае узнаем худшее воспоминание каждого! Кто первый? Пенни? — это так странно… Сначала его голос вызывал приятные мурашки, а пару секунд спустя я больше всего на свете хочу удалиться в палатку и уснуть, забыть всё происходившее ранее, отработать завтрашний день, получить свои деньги и уехать, уехать без единого слова. Отказаться от вечеринки, схватить Даниэля за шиворот и не отпускать обратно в лагерь.       — Да, конечно, только готовьтесь всплакнуть, — я уже, Пенни, я уже. — Скажите привет моему другу. Вот, это «Джинкс», — указывает на висящую на шее подвеску с жетоном. — Встретил его прочёсывавшим мусорные баки в Нью-Мексико, — от одного только упоминания какой-либо Мексики я начинаю раздражаться ещё сильнее. — У парня были проблемы. Перепады настроения, иногда бредил, наносил себе увечья, ну и вся подобная херня. Ему казалось, что со мной станет лучше. Мне кажется, я любил его.       Пенни… Мне бы твоё умение рассуждать о чувствах так открыто. Я никогда не осуждал людей за ориентацию да и вообще не думал о ней, как о чём-то безмерно важном, даже в собственной, чёрт её побери, жизни. Меня в общем-то никогда и не волновали такие темы. Я чувствовал что-то вроде слабоватого притяжения на уровне обычной симпатии только к Джен, ну, пока не явился этот придурок, конечно. Наверное, только Лайла была кем-то… другим для меня. Сейчас я прекрасно осознаю, что только с ней я чувствовал себя более, чем безмятежно. У нас не было таких же проблем, какие имеются с Финном. Мы могли делать всё на свете и не переживать за то, что кто-то из нас осудит другого. Однако я… не был в неё влюблён. Наверное… Точнее, может, и прокрадывалась такая мысль, но ни Лайла об этом не догадывалась, ни я этим не делился с ней. Мне не хотелось тесной близости, но и любил я её явно не как подругу. К чёрту… Её нет в моей новой жизни.       Но даже до появления всех этих странных до мурашек чувств мне было всё равно. Не то чтобы плевать на то, кого целовать и с кем встречаться: чувства были просто-напросто безразличны. Наверное, я такой скромный романтик лишь потому, что вообще никогда раньше не испытывал ничего подобного. Блин, так занудно… Я даже не могу сказать, чьи именно тела меня привлекают. Все друзья вокруг обсуждали, как они по-детски выражались, «клёвые сиськи» своих подруг, а я смущался и краснел как заходящее за секвойи солнце при одном только упоминании Лайлой презервативов. Но, если смотреть на ситуацию с другой стороны, это, наоборот, даже очень клёво, ведь меня привлекают не столько тела, сколько, наверное, сам человек, его аура что ли…       — Но вскоре он исчез. В паре милях на севере отсюда, на похожей на эту конопляной ферме. Отошёл накурившимся ночью, и всё… Это был последний раз, когда я его видел. Теперь я держусь за подаренный им в знак доверия грёбаный жетончик на шее, ну, типа, надеясь на лучшее…       Даже не знаю, на кого это больше похоже. Скорее, на Финна, чем на меня. Сейчас-то я, конечно, злюсь и хочу свалить подальше отсюда, лишь бы не думать обо всём произошедшем, но всего пару мгновений до напоминания о завтрашней последней для нас вечеринке я всем сердцем был привязан к этому лесу. Нет, задержаться всё же можно, но разве в этом есть какой-то толк? Ну правда, я же ведь злюсь не на сам факт последнего дня, а на жестокое бездействие Финна. Пускай я и звучу слишком лицемерно по отношению к Кэсс, говоря, что здесь меня держит лишь он, но в скором времени я буду жалеть о том, как низко поступил с ней, уйдя из лагеря без единого слова, без капли слезинки по ней… Что ты наделал, Финн?       — Джейк, поделишься с нами чем-нибудь? — переводя внимание с себя на него, предлагает Пенни.       — Только не смейтесь. Думаю, самое ужасное воспоминание в моей жизни — потеря веры, — он вглядывается в звёздный купол, лишь бы не сталкиваться с кем-либо взглядами. — Я был бараном в стаде. Настоящим верующим. Меня вырастили в небольшой общине в Неваде. У нас была прекрасная праведница. Люди выстраивались в очередь, чтобы услышать её. Она многое чувствует, однако по какой-то причине что-то со мной произошло и я начал сомневаться в себе. И с каждым днём становилось только хуже. Люди говорили, что я проблемный, потому что никто не мог найти ответы на задаваемые мной вопросы, даже самые близкие так думали, — он усмехается над своим же печально звучащим из его уст рассказом, но продолжает утопать в мрачных небесах. — Я чувствовал себя таким потерянным. Больше не знал, во что верить. Потому и ушёл. Мне нужно было побыть одному, найти ответы самостоятельно. И я их до сих пор ищу.       — Джейкоб, сын мой, может быть, мы — тот самый ответ, который ты искал? — философствует Финн, и я мысленно закатываю глаза. Не совсем понятно, о чём именно рассуждал Джейк, но, должно быть, причина очень серьёзная, раз он решил покинуть собственный дом, где некое вероисповедание превыше собственной семьи. Один из моих главных на данный момент вопросов наверняка куда легче этого, но кто знает, может, он просто загоняется, как и я, к примеру.       — Я очень рад, что нашёл вас, ребята. Даже не знаю, вернусь ли я обратно. Если Господь не подаст сигнал, конечно.       — Надеюсь, ты сможешь вернуться. Уверен, твоя семья скучает по тебе, — неожиданно врывается в разговор детский голос по левую сторону от меня.       — Я тоже по ним скучаю, но только не по другим моментам… Что насчёт тебя, Кэссиди? — решает спросить Джейкоб, чтобы развеять неловкое напряжение и перенаправить, как и Пенни, всё внимание на других.       — Не, ребят, я уже спела песню, — это очень странно, как и всё в моей жизни, но я почти ничего не знаю о своей подруге, хотя и позиционирую её как близкую…       — Как обычно, — насмехается над ней Финн и кладёт косячок рядом с собой. — Ну а ты, Шон? Конечно, ты не обязан говорить с нами о той ситуации в Сиэтле, но вдруг есть что-то ещё, чем ты хочешь поделиться?       Конечно, Финн! Напомни, что там за вопрос? Ах, «самое ужасное воспоминание в жизни». Хм, дай-ка подумать. Ты?!       — Да, конечно, целая куча, — попытавшись прозвучать как можно спокойнее, неожиданно улавливаю, как грубо звучит мой голос. — Это произошло в прошлом году после того, как мы с Даниэлем покинули Сиэтл. Оказались на деревенской заправке в какой-то дыре, но зато наши фотографии были в каждой местной газете, — Ханна возмущается из-за «ёбаной жёлтой прессы». — Пришёл владелец и вырубил меня. Связал и вызвал копов.       — Надеюсь, ты отхерачил этого грёбаного расиста! — сердится темнокожий Пенни, а вместе с ним и я, вспоминая Хэнка Стэмпера, что хотел ударить моего брата только потому, что мой отец иммигрант из Мексики.       — Даниэль вытащил нас до приезда полиции, — отмечаю тот самый момент, когда я очнулся в подсобке, а затем увидел разгромленный магазин — тогда я ещё не знал, что это дело наделённых силой рук младшего брата.       — Мой чемпион! — накуренным голосом восхищается Финн, поглаживая мою руку, словно мы с Даниэлем как-то связны и можем чувствовать одно и то же одновременно. Почему я так быстро поддаюсь паре касаний этих пальцев?.. Ты проебался Финн. Проебался и я. Забудь. Нечего поделать. Пока все возмущаются его отказу от рассказа своего воспоминания, я бешусь от него в целом. — Послушайте, умники. Я лишь хочу донести до вас мысль о том, что прошлое невозможно изменить, потому просто сосредоточьтесь на будущем. Воспоминания — уроки на будущее, — надеюсь, я стану твоим худшим воспоминанием, а твоя безынициативность будет лучшим уроком.       — Будущее, значит? Ну и что же у тебя в планах, пророк? — подшучивает Кэсс, упираясь локтями в колени.       — Просто представь. Ахуенный пляжный домик в Коста-Рике. Солнышко, пальчики в песке, замечательный вид на океан, — переводит взгляд на нас с Даниэлем, но при этом заостряет внимание на мне. — Станем большой ёбнутой, весёлой, проблемной семейкой! Будем отдыхать, петь и пить коктейли из кокосов, — неужели я улыбаюсь его словам? Это всё настолько глупо, но факт того, что Финн видит меня в своём, пускай и неосуществимом, но будущем, немного радует и успокаивает. — Нам всего лишь нужно немного деньжат, и потом… Бум!       — Господи, Боже мой… И это твоя мечта — пляжный домик и долбанные кокосы? — видимо, Кэсс этот план совсем не воодушевил.       — Слишком скучно для тебя? — с ехидной улыбкой на лице интересуется Финн.       — Похоже на план моих предков, готовившихся к пенсии во Флориде! Мне не нужно ничего больше того, что мы уже имеем, — а ведь она действительно в этом права. — Конечно, мы рвём жопы, работая на ферме, но ведь можем справиться, если хотим! И я ни за что не угомонюсь. Всё с этого и начинается, понимаешь? Когда у тебя появляются собственные вещи, нечто, что ты обязан защищать. Имущество. Земля. Семья. Чего из этого у тебя сейчас нет?       — Коктейлей в кокосах? — да, Финн, именно их тебе и не хватает.       Пенни и Джейкоб сваливают в палатку: чем меньше людей остаётся возле костра, тем сильнее я нервничаю. Но, опять же, Шон, ты этого и хотел. Хотел быть только с ним.       — Так, теперь мы должны обсудить причёску Шона. Ему чертовски нужна стрижка! — отпивая немного пива, замечает расслабленная алкоголем и травкой Кэссиди. В это время Финн не перестаёт пить, делая сотый хлебок и выдыхая дым уже которого косяка.       — Это точно! Пришло время обреза́ть тебя, а не траву. Карма, — как же он умеет заставить смеяться даже не в самый подходящий для этого момент.       — Шон, я сейчас усну. Пойдём спать? — неожиданно спрашивает забытый Даниэль, снова строя из себя маленького мальчика и самого послушного брата на свете.       — Не, Дэн, я ещё немного посижу. У ребят на меня планы, как видишь, — это лучше, чем возвращаться в палатку и ворочаться от своих же мешающих заснуть мыслей. Может, получится отказаться от стрижки. Хотя вдруг мне и вправду пора сменить образ.       — То есть ты мне предлагаешь идти спать одному?! — чёрт возьми, Даниэль, не начинай эту херню! Как же выводят из себя его детские возмущения.       — А, я понял, теперь ты снова ребёнок, да?!       — Не боись, Финну улыбнись! Я провожу тебя, — даже думать ни о чём не хочу. Дайте мне напиться. Проваливай, Финн, просто уходи и не возвращайся.       — Спи крепко, Даниэль, — прощается Ханс.       — Сладких снов, сладкий, — то же самое делает Кэсс. — Теперь ты принадлежишь нам, Диас, — уже обращаясь ко мне, рычанием шепчет та. — Давай что-нибудь сделаем с твоей мохнатой головой. Иначе я не успокоюсь.       — Не, давайте не будем. Мне нравится быть мохнатым, — убирая от губ банку пива, мычу я в надежде, что они не будут меня стричь.       — Шон, может, ты не заметил, но у нас здесь определённые условия, — держа между пальцами очередной косячок, кокетливо произносит Кэссиди.       — А знаете… Окей. Давайте. Стригите меня! — всё равно мне нечего терять. Сажусь на высокий «пенёк Пенни», а подруга, устраивая перед этим ураган на моей голове, занимает место на земле рядом с бревном Финна. Возле неё, ближе ко мне, усаживается Ханна.       — Только не делай маллет или что-нибудь хуже, — прошу зеленоглазую, почему-то усевшуюся слишком далеко от меня.       — Скажи это своему парикмахеру, — переводит взгляд на Ханну, что делаю и я. Ну ей-то ещё можно довериться.       — Не-не, не смотри на меня, я стригу только травку.       — Получается…       — Ну привет, паренёк! — слышу за спиной Финна, обернувшись к которому, замечаю в его руках звенящие ножницы и огромную электробритву. Девочки смеются. Смеюсь и я. Но не над ним, а над тем, что всего лишь пару секунд назад я проклинал его, а теперь готов отдаться на любую стрижку, лишь бы он поиграл с моей шевелюрой. — Добро пожаловать в парикмахерскую МакНамара! — это его фамилия?       — Чек, пожалуйста! — отшучиваюсь я и вызываю у голубоглазого смех. Люблю, когда он смеётся. Особенно, если этого я и добиваюсь.       — Просто расслабься. Ты имеешь дело с профессионалом. Наслаждайся жужжанием, — его длинные пальцы аккуратно касаются моих волос, отмеряя нужное количество сантиметров. А сколько дней было до этого, чтобы просто играться с ними, Финн… Мы могли бы лежать возле того самого озера или в твоей палатке, курить так сильно любимую тобой травку, наслаждаться и просто расслабляться. Такой ты дурашка…       — Воу! Финн! Что ты делаешь?! — кричит Кэссиди спустя несколько минут, отвлекаясь от разговора с Ханс и подрываясь с места. Что он там творит на моей голове?! Решил выбрить сердечко? Миленько, но как-то поздновато.       — Кэсс, прекрати так шутить! — компания вокруг меня заразительно смеётся. Через какое-то время бесконечного шума прибора шатен приглушает его. — Ещё немного тут. Почти сделано… Вуаля! — он подозрительно быстро заканчивает работу и садится по левую сторону от меня. Кэсс и Ханна восхищаются новым образом. Ну давай же, Финн, покажи мне. Покажи…       — Блин, это я? — удивляюсь, разглядывая своё отражение в маленьком треснутом зеркальце. Не совсем в моём вкусе, но это что-то новенькое. Выбритые бока мне к лицу. Если бы не оставшаяся верхушка, что он слегка укоротил и спустил на лоб в качестве чёлки, было бы идеально. — Круто, спасибо, Финн!..       — С удовольствием, правда, — улыбаюсь его приятному шёпоту, но стараюсь не думать обо всём этом вновь.       — Осторожнее, Шон, теперь люди будут думать, что ты один из нас! — смеётся Кэссиди, намекая на фриковатость, за которую часто принимают разноцветные или необычно подстриженные волосы подобных им, а теперь и мне подростков.       — Не думаю, Кэсс. Внешность — не главное, — утверждает Ханс, но зеленоглазая убеждена, что думающих, как она, людей, — единицы.       — Держи, ты заслужила, — протягивая ей бутылку пива, предлагает розововолосая. Несмотря на прежнюю доброжелательность, на этот раз брюнетка отказывается и выглядит крайне серьёзно.       — Не, я уже немного в хлам. К тому же у меня могут быть гости. Финн? — что она только что сказала? Гости? К ней в палатку? Финн? Нет-нет, что?!       — Не знаю. Возможно, — отвечает парень с игривой улыбкой, а к моему горлу подступает комок ненависти. Так вот для кого припасены презервативы в его палатке…       — Дай-ка тогда на всякий случай, — обращаясь к Кэсс, Ханна всё-таки забирает бутылку.       — Боже, может, хотя бы сегодня дадите отдохнуть? Шону тоже будет трудно заснуть.       — Не-не, всё ок, угу, — чувствую, как к глазам подступают слёзы. Шон, успокойся, не нужно так переживать из-за какого-то придурка. — Ну так и сколько вы встречаетесь, если это не моё дело, конечно же? — они смеются. Что в этом такого забавного?!..       — Солнышко, я и Ханс не вместе, — как ты смеешь называть меня чем-либо из того сраного списка нежностей после всего услышанного?! И что это вообще значит? «Мы не вместе». Просто заскочишь с глазу на глаз покурить косячок, да?       — Мы просто трахаемся, — спокойно добавляет ко всему моему ступору Ханна, словно желает добить, увидев мокрые опущенные глаза.       — У нас здесь нет запретов. Трахайся, с кем хочешь, — ах, ну да, получается, тебе лишь бы просто потрахаться… Как же иначе? Типичный парень из скейт-парка. Забота… Какая к чёрту забота, Шон? Он просто трахается.       — Но, если это не твоё или ты не хочешь, тебя, конечно, никто не заставляет, — дополняет эту кашу Кэссиди, якобы уважая мой собственный выбор.       — Нет, просто странно… Мне это как-то в новинку, — я еле сдерживаю слёзы, поддерживая с ними разговор, будто эта тема меня никак не волнует. Романтика, Шон? Плед, пиво, пече… Ой, да завались ты уже!       — Теперь ты понимаешь нас, Шон? Мы можем быть настоящими. Никто не говорит мне, чей член я должен сосать. Тотальная свобода! — член? Подожди? Ханна вроде бы…       — Стой, так ты по парням или?.. — что-то всё как-то смешанно. Столько информации. Столько вопросов. Но так мало ответов…       — Вообще это зависит от роли, но да, почему бы и нет. Да и вообще меня заводит больше человек, нежели пол, — ни на секунду не отвлекаясь от его слов, стараюсь прислушиваться к каждой детали. То ли мне всё это мерещилось, и он ни черта не заботился, то ли ему и вправду есть до меня дело. — Мне пришлось долго метаться от одного мнения к другому. Политика, жизнь, ориентация и прочее.       — Возьми номерок, Диас, — замечая явную смятённость, подкалывает Кэсс, а на моём лице возникает печальная улыбка. Как я могу радоваться после всего услышанного? — Ну а ты, Шон?       Чёрт… Это всё взаправду. Она действительно задала вопрос о моих предпочтениях. С одной стороны, я могу дико обидеть Кэссиди и потерять её, но с другой, сказать о том, что мне может понравиться любой человек, однако всё же так, чтобы Финн наконец это понял и мы смогли хотя бы за день до отъезда как-то сдвинуться с этого идиотского места, на котором находимся в течение месяца.       — Была одна девушка — Джен, она нравилась мне до всего этого, но со временем всё меняется…       — Получается, мой шанс утерян? — не дав мне закончить, уточняет Финн прямо у всех на глазах. Хочу провалиться под землю!..       — У тебя его и не было, — вновь отшучивается Кэсс, а я действительно начинаю истерически смеяться от всего происходящего.       — Нет-нет! Думаю, есть симпатичные парни. Какие-то, конечно, отвратительные, но всё же есть и другие. Вообще я никогда ничего подобного не делал, да и не особо задумывался…       — Ах вот как… Ну давай, колись, какие тебе нравятся, м? — спасибо, Финн, теперь я явно красный. И всё опять из-за тебя, придурок.       — Блин, отвали от него, ловелас! — возмущается Кэсс.       — Я шучу. Он знает, что я симпатяга, — подмигивая в конце, уверенно выдаёт тот.       — Ладно, голубки, думаю, мне пора ложиться, завтра трудный день. Тебя ждать, Финн? — наверное, Ханна что-то заподозрила. На лице читается лёгкая обида.       — Не, я тоже устал, — отвечает он, незаметно для остальных обхватывая заднюю часть моего кроссовка так сильно, что я не могу встать.       — Я тоже пойду, всем сладких снов, — вслед за ней нас покидает и Кэссиди.       Оставшись с Финном наедине в окружении одного лишь треска тёплого костра и моего тяжёлого дыхания, становится немного не по себе. Он слегка облизывает кончиком языка обсохшие губы, наблюдая за уходящими в палатки тенями, а затем, осматривая меня с ног до головы, улыбается, заглядывая прямо в глаза. Я уже думаю ответить на странное молчание, но Финн меня опережает.       — Может, заглянешь ко мне на пару минут?