My little Sean

«…ты не знал его… ты видел его, Шон, поверхностно…»

      В последние две недели только ночной небосвод способен смягчить моё рвение отвернуться от всего того, к чему я был вынужден привязаться после всех произошедших событий. Если бы не звёздное покрывало и здешний воздух, поистине обволакивающий, привязывающий тело к этому балкону обещанным мне обдуманным состоянием после пары глотков свежего воздуха и пары десятков точно таких же глубоких глотков баночного пива, я бы безоговорочно покинул этот чёртов мотель посреди грёбаной пустоши. С одной стороны, действует алкоголь, позволяющий мне раствориться в реальности и стать амёбным существом, не имеющим какие-либо заботы и цели; с другой же, бывало, я усаживался на стул без осчастливливающих меня шести-девяти-процентных друзей, и тогда действовала только природа, вибрации Вселенной, импульсы всей планеты, несправедливо захваченной вирусом под названием «Человечество». Именно тогда, пускай внутри меня и воет, разрушает всё до последней крупицы беспощадный шторм, подобный прошедшему в Аркадии Бэй, я всё равно ставлю перед собой определённо важные в данный жизненный период задачи. Прекрасно осознаю абсолютное нежелание двигаться вперёд, уже даже и не для поиска отнявших у меня так долго создаваемый покой подонков, но признаю необходимость в этом всём: важно жить, искать дальнейший путь, держаться рядом с теми людьми, что ценят тебя и, как никак, имеют примерно одинаково важные для вас всех ориентиры. Может, если бы я не выпил вот уже пятую банку пива за этот вечер, поиски брата мне бы виделись обязательными, но пока что в большей мере этим горят Ханна и Кэсс: первой душевно необходимо поймать за шкирку своего наркомана, а второй — найти ребёнка, который приходится братом единственному человеку, что представляет для неё в этой жизни хоть какую-то значимость. Мне же сейчас куда надобнее не оставаться одному, дабы совсем не сойти с и без того оборвавшегося пути.       С первого же дня выезда из полюбившегося мне лесными просторами округа Гумбольдт нам предстояла важная задача — конспирация. Угнанная тачка, отсутствие прав, никогда не прекращавшаяся за мной погоня сиэтловской полиции и уже наверняка начавшееся преследование нашим бывшим боссом Мэриллом и стоящим над нами всеми Тедди. За эти две недели нам пришлось объездить несколько северно-калифорнийских районов в поисках весьма непримечательных мотелей. Кэссиди даже проработала действенную схему обхода запрета на проживание с домашними животными. Всякий раз, когда две девушки заканчивают с оплатой номера, к консьержу подходят два парня и отвлекают его оплатой комнаты для них. В это время разыскиваемый почти семнадцатилетний темноволосый, кареглазый, ростом 175 сантиметров и весом около 70 килограммов Шон Эдуардо Диас проскальзывает на второй этаж вместе с псом и дожидается только что приобретших номер Джейкоба и Пенни, с которыми и проживает в двухспальной комнате, высыпаясь в алкогольном опьянении на вполне себе удобной кушеточке. Да, мне нельзя появляться на виду у незнакомцев — это очевидно. В местных газетах нет моих ориентировок, но зато в новостях Гумбольдт-Каунти около двух недель назад крутили новость об устранённом пожаре на конопляной ферме, не имевшей лицензию на производство. Мы думаем, что полиция Сиэтла и все заинтересованные в нашем с Даниэлем деле лица зацепятся за этот факт, потому и двигаемся в сторону штата Невада. Стоит заметить, что при тушении пожара не было найдено пострадавших и каких-либо признаков жизни, и именно тогда Ханна дико распереживалась больше всех остальных. Ни Мэрилла, ни тела Большого Джо, ни личных вещей, да и сам пожар, который явно устроили не мы. Это в лишний раз подтверждает, что наши боссы уже в пути и в скором времени могут нас настигнуть, если мы не предпримем кардинальных изменений нашего маршрута и не поставим конкретные цели. Найти Донни и Флайда — слишком абстрактно. У нас нет ни единой зацепки. Они могли поехать в совершенно другую сторону или вообще остаться неподалёку. Кто знает, живы они или нет. В одном мы убедились раз и навсегда — это было их парное осознанное, спланированное решение, в которое не были включены остальные жители лагеря и уж тем более пострадавшие владельцы фермы.       Чёрт возьми, как только в голову заползает хотя бы одна мысль об этих подонках, меня всего выворачивает из себя. До последнего хотелось верить, что я чувствую к ним обоим абсолютное ничего, но вот только море, буквально океан ненависти, Вселенских масштабов агрессия доказывает обратное. Я к ним неравнодушен. Одного хочется хорошенько выпороть ремнём, несмотря на весьма пацифистский взгляд на жизнь, наорать на него и отказаться раз и навсегда от кровной связи, а другому… посмотреть в глаза, убедиться во всей его лицемерной, подстраивающейся под людей ради достижения своих целей змеиной сущности и смачно зарядить горячую пощёчину, оставив на растерзание падшей всем сердцем к его ногам Ханне. Совершенно необязательно проделывать это всё. Можно подыграть им и исчезнуть, наложив на них ту же самую участь, но всё же где-то внутри каждый из нас осознаёт ту самую необходимость в поисках. Наверное, только один я так быстро оторвался от всего нас связывавшего и глубоко разочаровался в этих людях из-за совершённого поступка. Не уверен, что изменю своё мнение и отношение при встрече, когда оба полезут обниматься, извиняться и выступать с заранее написанными на бумажках и уже выученными оправданиями. Наверняка у них не было другого выхода, как же иначе. Они сделали глупость, каются, а мы, безусловно, будем рады простить их и оставить это дерьмо в прошлом. Только вот, наверное, в моём случае с одним распрощаться ещё возможно, а вот с другим я буду просто-напросто обязан справляться до его совершеннолетия или смерти от очередного необдуманного поступка. Но сейчас, имея в запасе на этот вечер ещё две банки, я не знаю, стоит ли искать доставляющих одни проблемы придурков, или же мне всё-таки хорошо с одним только приносящим удовольствие и расслабляющим пивом?       — Оу, привет, не помешаю? — витая в своих мыслях и в буквальном смысле отдаваясь ночи, не замечаю, как на общий балкон для всех номеров выходит только что помывшийся, судя по влажным каштановым кудряшкам и накинутому поверх плечей оголённого торса полотенцу, Джейкоб. Слабо отмахиваюсь рукой и получаю в ответ доброжелательную улыбку.       Кареглазый аккуратно повисает на толстых ржавеющих периллах: сначала глядит вниз с третьего этажа невысокого мотеля, а затем задирает голову и наблюдает вместе со мной за красотой около-невадской ночи посреди сухой пустыни. Парень поправляет волосы, отбрасывает их назад и тянется за пачкой сигарет в кармане серых клетчатых пижамных штанов.       — Будешь пиво? — думаю, мне будет только на пользу, если я откажусь от седьмой банки и закончу очередной вечер пребывания в своей голове лишь на шестой. Хакерман поворачивается ко мне в профиль через плечо и благодарственно ухватывается за предложенное пиво, предлагая мне в свою очередь толстую сигаретку, от которой я не смею отмахиваться.       — Погоди, я сейчас, — он с лёгкостью в движениях подбрасывает мне зажигалку и отбегает в сторону соседних номеров, шлёпая резиновыми тапочками по разрушающемуся балкону.       Парень возвращается не с пустыми руками и располагается рядышком, прижимаясь подобранным пластиковым синим стулом к моему белому. Пускай это место и выглядит крайне потрёпанно, оно имеет собственную, неповторимую атмосферу. Где-то там, за холмами, милями шоссе, крошечными поселениями по-прежнему существуют эти города-гиганты, кипящие от дел его жителей и разрывающиеся от множества издаваемых ими звуков. Но в этом мотеле, расположенном в глуши, будто бы на краю света, нет ни Лос-Анджелеса, ни Лас-Вегаса. Все мысли о какой-либо посторонней, находящейся за пределами всех номеров жизни вмиг улетучиваются: существуют исключительно происходящие на этой территории события. Изредка проезжающие мимо машины — лишь запрограммированное Вселенной зацикленное действие в определённом коде; созданные только лишь для вида, поддержания достоверности материального мира. А правда как раз в том, что именно здесь жизнь и ощущается всеми фибрами души, как раз-таки тут мысли становятся ясными, а сердцебиение полностью отдаётся природе, перенимая на себя её пульс. Пока мы в мотеле, компьютер снимает с себя необходимость прогружать все бессмысленные сейчас и напрасно важные вокруг них огоньки, шумы, бесконечные ритмы бездушных городов.       — О чём ты думаешь, Шон? — Джейк вовремя вырывает меня из уносившего в сон своей сложностью потока глубоких мыслей и затягивается сигаретным дымом, с облегчением в лёгких выпуская его к яркой растущей Луне прямо над нами.       — А, да нет… Слишком много выпил, и в голову лезет всякий… дикий и необъяснимый бред, — стараясь звучать адекватно, тихо проговариваю я и затягиваюсь следом, дабы оправдать громкое молчание после своих слов, напрашивающихся на продолжение.       — Всё ещё переживаешь из-за случившегося? — лишь пожимаю плечами в ответ и стараюсь не поддерживать зрительный контакт, отвлекаясь то на пиво, то на ночной скалистый пейзаж. Мне кажется, это весьма логично, что я по-прежнему не могу свыкнуться с произошедшим. Да и как тут вообще смириться, если, блять, столько всего и сразу происходит?! — Раньше ты всегда держал себя под контролем, что бы там ни происходило, а я вечно переживал, боялся, уходил в себя. Сейчас же в моей голове всё куда рассудительнее, стабильнее. Мы как будто поменялись местами…       — Не стоит забывать, что я кручусь в этом дерьме уже целый год. Думаю, я имею право побыть сломленным или просто похуистом пару недель, — мне совсем не хотелось звучать грубо, саркастично, как-то нападать, но всё получилось именно так: мой уставший, лишённый жизни голос и подобранные слова были резкими, и Джейкоб это уловил. Может, я действительно насмехаюсь над столь глупым высказыванием друга, но уж точно не хотел задеть или оттолкнуть.       — Я понимаю, да, прости… Просто для меня самого удивительно, как я внезапно приобрёл эти силы, нашёл рычажок что ли, которым и запустил целый двигатель, помогающий нам всем идти вперёд, — он усмехается, и я подхватываю этот лёгкий нервный смешок в попытке остудить слегка набравший из-за меня же температуру разговор. — Пенни сейчас тоже крайне тяжело. Я никогда не видел его таким подавленным. Он и вправду потух… Вот был внутри него яркий-яркий огонёк, а теперь тянет прохладой. Даже кожа приобрела неприятный холодок…       — Серьёзно? Я думал, он держится… — живя с ними в одном номере, я всё равно являюсь аутсайдером. Заваливаюсь в кресло, когда все уже давно крепко спят, а очухиваюсь и прихожу в себя гораздо позже остальных. Пеннивайз обычно улыбчивый, может, действительно слегка потускнее того, каким он был на ферме, но в целом не теряет движущего им заряда.       — Держится, но… только благодаря мне. Трудно и неправильно внушать человеку ложные надежды, озвучивать совершенно другие планы и новости, однако без них он бы и не улыбался, Шон… — кудрявый швыряет бычок в сторону и не спешит отводить взгляд от слабо затухающей в темноте искры. — Он думает, что мы знаем, где находятся твои придурки. Именно они движут им… Финн, если быть точнее. Пока есть он — есть семья для Пенни. Я не могу просто взять и разрушить самое важное для него после тяжёлой потери, о которой он рассказывал за костром.       — Мне бы его рвение отыскать брата… — кареглазый отвлекается на меня и заглядывает в глаза, пока я старательно пытаюсь не отводить взгляда от полотенца на его плечах, дабы не сталкиваться в неловких гляделках.       — А что насчёт Финна? Неужели ты так быстро вырвался из оков его фальшивых чувств? — когда кудрявый припоминает озвученные в нашем последнем разговоре слова, внутри что-то дёргается, прям трещит, почти-что отделяется на мелкие осколки. Мне по-прежнему трудно принять это за правду. Ведь невозможно же вложить столь примитивную фальш во все те казавшиеся искренними и связывающими, склеивающими, обволакивающими два наших тела заигрывающие фразочки, непоколебимые обещания, глубокие размышления о будущем, возбуждающие поцелуи и поглощающие прикосновения. Каким нужно быть отморозком, абсолютно порочным человеком, чтобы позволить самому себе так беспринципно распоряжаться людьми?..       — Даже не знаю, Джейк… Хочется верить, что это так, но вдруг при встрече я потеряю контроль над своими чувствами и забуду все обиды, боль, неприятности? Это же, блять, нечестно… — он шмыгает носом и кивает, запивая мои очень даже не пустые опасения.       — Думаю, боль и нанесённый ущерб ни за что не забудутся: ни твоей головой, ни сердцем. Обида… она может пройти, испариться даже от одного только взгляда невероятно счастливого и наверняка укуренного Финна. Но вопрос в другом… — тут наши взгляды всё же сталкиваются, но я не опускаю глаза, дожидаясь главного от неожиданно проснувшегося в кареглазом мудреца. — Чтобы отпустить навсегда человека, вместе с ним важно отбросить и обиды. Тебе нужно его простить, но вместе с этим и сразу же распрощаться. Если только примешь его извинения и не расставишь границы, тебя снова швырнут на верёвочки и будут дёргать ими, пока не надоест.       — Если Пенни так сильно нужен Финн, но мы оба категорически против него, почему бы не направить его ход мыслей в другую сторону? — я стараюсь соскользнуть со своих чувств, и у меня это получается. Джейк не глупый, наверняка уловил возникший от малоприятного разговора дискомфорт. Парень аккуратно встаёт со стула, подбирает с земли пиво и двигается к перекладине, облокачиваясь на неё.       — Ему нужно время. Я не хочу признавать, что наша семья разрушена, — встаю следом и, всё же удерживаясь на ногах, располагаюсь рядом с ним прямо под лампочкой тёплого света. — То есть… для него это прозвучит именно так. Он не поймёт, что мы лишь отбросили лишний груз, как раз-таки делавший всю семью проблемной. Ему стоит больше времени играть с псом, наблюдать за прогрессом налаживания дружеских отношений Кэсс и Ханны, знать и видеть, что я силён, а Шон… — легонько тычет указательным пальцем мне в грудь, — несмотря на потерю брата, двигается дальше и не сдаётся.       — Но что будет, когда мы всё же наткнёмся на моего брата? Финн будет рядом, и Пенни тут же обрадуется, примет его обратно в семью. А как же Ханна, которой только и важно найти источник всех бед? — шатен опускает голову, и все его влажные волосы свисают, плавно двигаясь от лёгкого ветра и незаметных движений тела самого Джейкоба.       — Сейчас для Пенни важнее всего принять нашу семью в том составе, в каком она находится. Со временем, я уверен, он начнёт осознавать паршивость многих поступков Финна и изменит взгляд на многие моменты. А Ханна и привязанность твоего брата к Финну… Это всё уже будет решаться на месте. Думаю, к тому моменту Пенни придёт в себя окончательно, — кареглазый замолкает. Без вздоха, лишних движений, какого-то намёка на продолжение разговора. Просто глядит вниз, на две припаркованные машины и поджаренный солнцем асфальт, продолжая сушить волосы.       — А что важно для тебя, Джейк? — он приподнимается, выравнивает спину, делает оборот и прислоняется к металлической балке спиной. — Что до сих пор держит тебя рядом со всеми нами? — Джейкоб усмехается, отбрасывает волосы назад и поворачивается профилем, снова обращая взгляд на меня, что на этот раз я принимаю и смотрю на него в ответ.       — Потеряв, пускай и не физически, но душевно свою семью, мне было важно найти всецело принимающих меня людей, новую семью, если хочешь… Каким бы ни был следующий этап наших сумбурных разъездов, я готов к любому… — шатен достаёт ещё две сигареты, но на этот раз я отказываюсь, и без того расплываясь в алкогольном опьянении и дыме недавно затушенной о железяку сигареты. — Я нашёл свою семью. Местами проблематичную, но разрешающую эти недоразумения. Безусловно разваливающуюся, однако крепкую и умеющую сплочаться в трудные минуты. Не имеющую конкретных целей, но определённо имеющую будущее и огромную силу, — дым расплывается перед его лицом, и неожиданно карие глаза приобретают свойство светиться. Он мудр. Чёрт возьми, это он папочка нашей коммуны, а не Финн…       — Но как же твои слова о том, что это начало конца? — быть честным, эта фраза въелась мне в голову так сильно, что даже спустя столько времени крайне трудно забыть о том разговоре в лагере. Джейкоб говорил, что я проебался, допустив близко к себе Финна и отпустив к нему своего брата. В руках безответственного укурыша самое настоящее военное оружие в теле обычного, ничего не понимающего ребёнка, моего брата, как никак.       — Не бери в голову, Шон… — парень отворачивается и, как-то слегка взгрустнув, опускает голову, глядя на свои тапочки и приподнимая пальцы ног в открытом носке. — Я слегка погорячился. Возможно, в этих словах есть доля правды, но… теперь она другая, понимаешь? — всё ещё смотрит вниз, крепко ухватившись за железку за спиной. — Тогда, будучи в, скажем так, переходном состоянии от слабого Джейкоба к сильному, я не мог представить будущее всего этого дерьма. Я прямо-таки видел, как мы останавливаемся на заправке и просто… просто разбегаемся кто куда. Пенни в буквальном смысле рвётся в бездну в поисках очередного наркоманского круга, удобненько присаживается на что-нибудь потяжелее и теряется окончательно. Кэссиди крайне резко высказывает всё нам в лицо и уезжает в закат, к своей мечте: вновь получившая от жизни пинок под зад, разочарованная, с татушкой от ранее державших её на плаву людей. Ханна без задней мысли забирает собаку и тачку, едет куда-то в пустоту, к Финну, высунув в окно средний палец. А вот мы с тобой, Шон… стоим на этой Богом забытой заправке посреди леса или пустыни и не знаем, что нам дальше делать: нет дома, нет семьи, нет желания что-либо предпринимать…       — Воу-воу… погоди, я… — с какой же лёгкостью я представил это в голове. Может, так влияет алкоголь, но я прям уж размяк на месте, дал волю эмоциям. Он чертовски прав. Всё могло быть именно так. И что бы я тогда делал, а? Куда бы ты пошёл, Шон Диас? Один в никуда. Уже без брата. Брошенный всеми. Оставленный позади этой жизни. Тебя бы нашли бухого прямо на той заправке и посадили бы в тюрьму за то, чего ты не совершал, но всем было бы похуй. Никто даже и не узнал бы об этом, кроме читателей местной сиэтловской газетки. Может, ко мне прибежала бы Лайла, посещала бы три раза в неделю. В скором времени у неё бы появились дела, а потому я бы ожидал гостей лишь раз в семидневку. Там учёба, работа, семья. Уже не было бы на меня сидящего за решёткой времени.       — Шон, я не закончил… — кареглазый пытается вставить продолжение, какой-то мотивирующий отрывок в конце своей будто бы отрепетированной речи, что кажется таковой из-за удивительной мудрости, рождающейся на глазах, но я прошу остановиться, крепко сжимая его оголённое предплечье. — Ладно, я подожду…       — Я просто… Не знаю, Джейк… Блять, блять, бля… Я ничего не понимаю… — меня больше нет. Если бы не он рядом, я бы перевернулся за борт нашего пристанища. Однако Джейкоб здесь, почти в моих руках, потому я утыкаюсь лбом в его грудь и тут же принимаю на себе две обвивающие ладони: одна на макушке, вторая на талии и тянется кончиками пальцев к спине. — Мне хочется подавить в себе все-е-е чувства… к брату, к Финну… Но это пиздецки несправедливо тяжело!!! — сжимаю его предплечье сильнее, но парень никак не реагирует на это, принимая поток слёз и боли, щедро впитывая его в себя без слов. — Я сумел подавить чувства об… блять… об убитом, блять, отце куда быстрее, чем о каких-то тварях, что мешают мне жить!!! Это всё силы Даниэля! Они убили того копа, но гонятся за мной, пока этот мелкий подонок развлекается со своим дружком!!! — отпускаю его руку и, не отходя от груди, бью в балку позади нас, пытаясь разбить кулак в кровь от ненависти к себе. Кареглазый вмиг останавливает это и, заключив в объятья, сдавливает мои руки. — Как… как я мог столь легко отпустить единственного любившего меня по-настоящему человека?! Человека, подарившего мне всю эту прекрасную жизнь? Жизнь, которую так легко с разных углов, находя слабые стороны, трещины, разбивает и уничтожает недостойный всего этого счастья сброд?!       — Ты никогда о нём не забудешь и ни за что не отпустишь, пойми, Шон… Ты любишь его, а он любит тебя, где бы тот сейчас ни находился за пределами Земли. Шон, ты был вынужден забыть о нём, дабы двигаться дальше, совсем не опустить руки, на которых был разбитый, ничего не понимавший брат. Жизненно важно было направить все силы на Даниэля, но для этого стоило поработать над тем, чтобы приглушить все мысли о гибели отца… — он поглаживает макушку, и я полностью обнимаю его руками, обхватывая и прижимая близко к себе тёплое, вселяющее надежду тело. — Тебе больно лишь потому, что человек, ради которого ты пошёл на это, предал тебя, наплевал на всё пережитое вместе. Но сила внутри тебя… она всё ещё там, живёт, полыхает, я чувствую её пламя. Ты готов сражаться, что бы ни стояло перед тобой в будущем. Мы бы ни за что не остались тогда на заправке вдвоём. Ханна бы не осмелилась так поступить. Кэссиди нас бы не бросила. Пенни не смог бы остаться один. Ты положил начало концу разваливавшейся семьи, во главе которой стоял Финн. И сейчас мы вместе работаем над более крепким союзом, — я слегка ослабляю хватку, приподнимаю голову и ловлю на себе его карий взгляд. — У нас есть семья, Шон. Она всегда будет рядом. Я буду рядом.       И он действительно рядом со мной, даже очень близко. Джейкоб подхватывает мой подбородок большим и указательным пальцами и слегка задирает лицо. Его карий взгляд, устремлённый прямо в мои глаза, пропускает по телу лёгкий заряд охлаждающих мурашек, но тут же меняет температуру и уже не то чтобы согревает, а разжигает между нами колоссальных размеров пожар, утягивающий в безопасные, совершенно безобидные объятья. Недавно побритое и уже слегка покрывшееся щетинкой лицо Джейка будто бы приближается, сужает границы зрения, забирает собой весь свет одной мотельной лампочки с жужжащими вокруг неё крылатыми существами и оказывается настолько рядом, что я вынужден закрыть глаза. Моё тело парит, поддерживается на весу лишь растворившейся в спине чужой, но такой родной рукой, а ноги проваливаются под балкон на первый, на подземный, на невесомый запланетный, внегалактический этаж. Повсюду яркие объекты: пурпурные вспышки, нежно-розовые, почти белые колючие точки, синие всплески, вращающиеся, затягивающие в себя зелёные пятна. Разом меня выдёргивает с неизвестной даже свету скоростью из этого пространства, через все слои, обратно на этот этаж ощущение на своих губах точно таких же мягких и аккуратных. Но они не углубляются, сразу же останавливаются и отдаляются. Свет возвращается к векам, и я способен открыть глаза, не зная наверняка, что увижу перед собой на этот раз. Я снова в реальности. Джейкоб передо мной. Он чуть расслабляет объятья, и я поддаюсь этому, отходя на прежнюю дистанцию.       — Это было… Я не думал, что тебе нравятся парни, — единственное, что вырывается из моего рта в столь неловкий момент. Шатен усмехается и поправляет волосы, отбрасывая их назад. Он снова оборачивается к парковке и упирается обнажённым телом в железяку. Я делаю то же самое, но слегка отстраняюсь, не зная, как именно действовать в данной ситуации. Он поцеловал меня. Сказал, что будет рядом. Я…       — Шон, сразу опережу твой дальнейший поток мыслей и скажу, что это не было чем-то романтичным, с каким-то намёком на… ну ты понял, — я сглатываю и тут же заливаюсь краской, словно трезвею на пару процентов. Он волшебным образом выбивает из меня одну-две банки пива этой фразой, и я становлюсь чуть более адекватным. — Но ты прав — я гей. Именно по этой причине мне и пришлось покинуть свой дом.       — Ты говорил, что… прости, я не припомню, о чём конкретно ты говорил… У меня были другие размышления в тот момент. Но я слышал о праведнице, людях, считавших тебя проблемным, — да уж, Шон, неловко получилось. Может, это тебя научит не витать в своих мыслях и зацикливаться лишь на одном человеке, пока ты находишься в большой компании заслуживающих твоего внимания и уважения людей.       — Всё верно, ты ничего особо и не упустил. Это была религиозная коммуна в Хейвен-Поинт в самой глубине Невады. Мы как-то всегда оставались незамеченными, жили по правилам не президента, а всеми уважаемой и буквально святой Лисбет. Только вот из-за неё, её собственных устоев мне пришлось потерять и дом, и семью, и, скорее всего, на какое-то время Бога… — я продолжаю внимательно слушать своего друга и вникать в историю его трудной жизни. — Во время так называемой конверсионной терапии, ну, когда насильно меняют твою сексуальную ориентацию, ей удалось на какое-то время внушить мне, что внутри меня поселился злой дух, самый настоящий демон похоти, разврата, обитатель Содома и Гоморры. Всё это время я ощущал себя грешным, недостойным жизни, потому что не знал, как одолеть это… — кареглазый делает глубокий вдох, по его телу проходит лёгкая дрожь, которую он пытается прикрыть смешком.       — Если тебе трудно об этом говорить, то лучше не стоит, Джейкоб… Мне достаточно того, что я уже услышал… — на этот раз он останавливает меня, легонько сжимая предплечье. Я лишь судорожно киваю и дожидаюсь момента, когда тот успокоится и вновь заговорит.       — Ты первый, с кем я делюсь этим во всех красках, потому мне нужно договорить, дабы стало легче… — поглаживаю его руку, тем самым давая понять, что всё в порядке и я готов слушать его дальше. — Мне пришлось выпускать этого демона через собственную кровь. Терапия не давала результатов, родители стыдились меня, а Лисбет твердила о том, что скоро придётся применять куда более тяжёлые и стопроцентно действенные меры. Но порезы, маленькие или глубокие, не столь важно, лишь усугубили ситуацию для нашей праведницы. Она считала, что это проделки демона, а мне, такому светлому и безобидному мальчику, и в голову не могли прийти такие мысли. Думала, что порок убивает меня изнутри, пытается занять моё место. Ничего не помогало. Все от меня отвернулись. Даже… — он шмыгает носом и усмехается, мотая головой в разные стороны от нахлынувшего смеха. — Мальчики, в которых тоже сидел этот демон, тут же перестали со мной общаться. Понимаешь? Парни, которые осознавали свою сущность и понимали, что всё это лишь нетрадиционная ориентация, которую в некоторых религиозных кругах не принимают. Днём подкидывают записки, вечером делают для родителей вид, что ложатся спать, ночью целуются со мной то в кустах, то за машиной, а уже наутро осуждают прожигающим взглядом, когда Лисбет озвучивает необходимость в общей молитве для моего спасения…       — Это отвратительно… Чёрт, Джейкоб, это же, блять, ужасно!!! — я поднимаю голос, действительно выходя из себя от знакомства с его прежней жизнью. Не может быть такого, что подобные общины существуют в этой реальности и находятся, вот, прямо недалеко от этого пленяющего своей умиротворённостью мотеля. — Я, конечно, сам только недавно начал разбираться в своей… в своих предпочтениях, но меня никогда не учили подобным взглядам, не привязывали к стулу и не заставляли любить только противоположный пол. Как ты… как ты вообще пришёл к осознанию, что это нормально?..       — Наверное, мне просто повезло с одним единственным хорошим мальчиком в Хейвен-Поинт. Нильс Эндерсон… да, я точно его не забуду, — Джейкоб улыбается совершенно непохожей на прежние улыбки и сияет от радости при прокручивании в голове мыслей о своём спасителе. — Мы виделись с ним пару раз до моего шумного выгона. Ну, незаметно держались за ручки в темноте на детской площадке, целовались в его комнате, когда его родители думали, что я помогаю с домашкой. Однажды дело дошло до того, что Нильс потрогал меня через штаны, но тут же убрал руку, потому что нас могли поймать за этим. Он подошёл ко мне после унизительной молитвы и всё объяснил. Какой бы авторитет ни имела Лисбет, я доверился ему. Ну и знаешь, как-то приятнее слышать, что ты не демон, а самое светлое создание в чьей-то жизни, который просто испытывает обыкновенные приятные чувства к человеку своего пола…       — Могу ли я поинтересоваться? — кареглазый достаёт ещё одну сигаретку и протягивает мне вторую, но я отказываюсь, желая провести остаток сегодняшней ночи в более-менее трезвом состоянии. — Почему у вас не было чего-то больше, чем просто поцелуи и прикосновения? Вы говорили о своих чувствах? — мне интересно узнать об этом и сравнить с Финном. Мы особо не обсуждали наши чувства, как-то были поглощены телесным контактом, нежели вербальным.       — Ох, Шон, всё очень просто… Наши тела тянулись друг к другу, но однажды я наговорил лишнего. Как раз на следующий день после того интересного момента со штанами… — парень глядит в ночь перед собой, его сигарета медленно тлеет, а дым ровным столбом поднимается вверх и расплывается над нашими головами. — Мне хотелось с кем-то поделиться своими чувствами, рассказать об этом чуть ли не всему миру. Больше всех я доверял Лисбет. Забавно, не правда ли? Но меня разбили. Озвучили все те гадкие вещи. Ни один мальчик не мог ко мне подойти, им всем запрещали. Странно, что на мужчин постарше это не распространялось… — я хмурюсь, но он отмахивается. — Не сегодня, Шон… Ну вот. Мы поговорили о своих чувствах только после моего выгона: рассказали друг другу о необъяснимых чувствах, совместном притяжении, желании, однако… на этом всё и закончилось.       — Хотелось уже порадоваться, что ты никогда туда не вернешься, но… Есть ли у тебя самого желание вновь оказаться в Хейвен-Поинт? — шатен задумывается, причем надолго. Мы стоим так минуты две, пока он курит, втягивая в себя сигаретный дым и выпуская его то густым взрывающимся перед лицами шаром, то совсем незаметной, тут же растворяющейся струйкой.       — Я не хочу возвращаться. Но там меня ждёт Сара, моя сестра. Наверняка она уже обо всём знает, но родители сказали, что я просто бросил их. Это так… несправедливо. Внушать ребёнку ложь, в которую он явно поверит, — окурок летит на парковку, а Джейкоб заворачивается в полотенце от поднявшегося прохладного ветерка. — В последнее время мне часто снится это место, только… оно изменилось. Я не вижу там Лисбет, а Сара и Нильс стали лучшими друзьями. Родителей не видно, а вместо церквей, молитвенных беседок, религиозных школ много-много белых цветов, похожих на лилии. Повсюду разлетаются блёстки, глаза расплываются в красно-синих лужах, чувствуется свобода и необъятное счастье… — кареглазый погружается в свои сны настолько глубоко, что и не сразу замечает, как из нашего номера выходит Пенни.       — Эй, ребят, пойдём играть в настолку? — зовёт нас темнокожий парень из согревающей уютной комнаты, но я тут же поджимаю губы и мотаю головой. Может, после приятно повлиявшего на моё внутреннее состояние разговора я и присоединюсь к ним, но только чуть позже. Мне нужно побыть ещё немного наедине с ночью и выключить этот режущий глаза свет. Джейкоб улыбается мне напоследок и скрывается за белой дверью гостиничного номера.       Жизнь — чертовски странная штука. Одна, совершенно неизмеримая и для всех столь неповторимая. Пока Лайла занята вопросами учёбы и переживает по поводу какого-нибудь парнишки из скейт-парка, что нравится ей, но не проявляет особого интереса, где-то в другом штате от деспотичных предводителей безумного культа страдает парень или девушка нетрадиционной ориентации, веря словам своих соседей о поселившемся в их теле порочном демоне, желающем забрать душу и уничтожить всё человеческое, оставшееся внутри смертной оболочки. Чёрт, нет, на сегодня с меня точно хватит этих глубоких размышлений. Ещё немного, и голова треснет. Выключаю лампочку над тремя номерами и усаживаюсь обратно на стул, проникаясь звёздной темнотой надо мной. Вот бы отключить всё электричество в этом мотеле и наслаждаться лишь одним источником света — яркой луной, медленно уходящей на запад. Она подсвечивает тоненькие, воздушные, будто вуаль, облака, проплывающие на её фоне. Интересно, был ли кто-то на её поверхности на самом деле?       — Хей, Диас, как ты, дружище? — словно из ниоткуда выскакивает Ханна, но на самом деле просто медленно поднявшаяся по боковой лестнице. Кареглазая не присаживается рядом и лишь медленно продвигается к номеру с белым пакетом в руке. Я немного приподнимаю уголки губ и киваю пару раз головой. Надеюсь, она не захочет разговаривать. Ещё одного диалога я просто-напросто не выдержу. Позвольте мне понаслаждаться всем этим прекрасным состоянием в последний раз. Больше я не стану так напиваться. Спасибо, Джейк. — Пойдёшь на пиво к нам с Кэсс? Мы составили крутой план нашего пути, думаю, тебе стоит глянуть.       — Я доверяю вам и вашей сообразительности, — коротко отвечаю я и получаю в ответ нахмуренные брови и поджатые губы. Брюнетка проходит дальше, звеня бутылками в пакете, и останавливается у номера, не торопясь зайти в него.       — Послушай, есть кое-что… о чём бы я хотела давно поговорить, — не знаю, вибрации Вселенной или просто хорошее чутьё, но я сразу уловил волнующую её тему. Чувствую, буквально знаю, какой вопрос сейчас прозвучит. Она не торопится и правильно делает. Это неловко для нас двоих. Но сейчас мне так всё равно, что я готов к этому разговору. Ясное дело, её голова забита Финном. С той самой ночи у костра Макнамара посеял в ней сомнения своим отказом пойти в палатку для очередного жаркого времяпровождения и предпочёл провести ту ночь со мной. — Насчёт Ф…       — Если между нами и было что-то, то, поверь мне, этому уже положен конец. Тебе не о чем волноваться, — это прозвучало так уверенно, что Ханна на секунду остолбенела. Наверняка почувствовала облегчение, но в то же время и укололась правдой о нашем с Финном контакте. — Вопрос только в другом… Стоит ли волноваться нам всем, если мы найдём его и ты будешь готова принять того обратно.       Ничего не ответив, девушка скрывается за дверью номера, громко хлопнув ею напоследок. Ей нужно подумать, я всё прекрасно понимаю. Пиво и человек рядом в лице Кэсс обеспечат ей длительные эффективные разговоры и размышления о наболевшем. Мне же теперь стоит отдохнуть от всего этого мыслительного процесса. Принимай меня звёздная ночь. Я весь твой. Только твой.