Здравствуй, папка!

За эти два дня меня сперва швырнуло от надежды к полному отчаянию и ужасу, а потом подняло со дна до неба — к счастью. Такому невозможному и непонятному, что мне от этого все еще немного страшно. Наверное, нельзя столько всего враз на одного человека. Мозги лопаются, а сердце готово разорваться. Но ради сегодняшнего вечера я готова пережить эти ужасные два дня еще раз! По порядку. Убежище 87 оказалось тем еще адом. Там тоже проводили опыты над людьми. Оказывается, супермутантов получают именно так — берут людей и заражают их специальным вирусом. Я видела трупы бедолаг, на которых этот вирус сработал как-то не так. В голове не укладывается, что ученые могли быть такими бесчеловечными. Окончательно поняла теперь, почему Братство Стали относится к ним с подозрением. Кросс рассказала, что их история началась с таких вот экспериментов. Но солдаты, которые должны были охранять ученых, взбунтовались и перестреляли их к чертям. А потом ушли и создали Братство. Совершенно с ними согласна. А вот с тем, как Кросс начала шипеть на Фокса, я согласиться не могла. Ну да, супермутант. Выходит, не все они безмозглые и злые. Не знаю, кем он был раньше, но то, как Фокс возвращал себе разум все эти двести лет, не может не восхищать! А ей проще подозревать невиновного, чем признать, что в правилах бывают исключения. Она запретила мне принимать его помощь, пригрозила, что сразу уйдет. Я сказала: «Если тебе предубеждения важнее чистой воды для всей пустоши — уходи». Она осталась. Но я для очистки совести все-таки сбегала на разведку и выяснила, что столько рад-икса не съем. Я закинула в рот пригоршню пилюль зараз, но все равно чуть не померла посреди первого же коридора — еле успела отступить и прочиститься антирадином. Фокс отнесся к нашей подозрительности спокойно. Он вообще самый спокойный и доброжелательный супермутант в мире. И самый благодарный. Дал мне прийти в себя, а потом взял и принес чемоданчик с ГЭККом из зараженного отсека. Жаль, далеко его унести нам не дали. Когда поняла, что попала в лапы к Анклаву, пожалела, что шлем спас меня тогда от удара Кловер. Я вовсе не была уверена, что выдержу пытки. Десмонд рассказывал: мало кто долго держит язык за зубами в руках умелого палача — каким бы упрямым и идейным себя не считал. А проклятый, неведомо как воскресший полковник Отем ясно дал понять, что не будет со мной церемониться. Он даже не стал пока марать об меня руки. Ему и не надо было — меня уже тошнило от ужаса. Наверное, это было заметно. Десмонд рассказывал и о том, что сломать можно не только болью. Но и ложной надеждой, например. Когда на стене ожил интерком, я не поверила своим ушам. Но меня выпустили из силовой клетки, вернули обмундирование и оружие и даже гостеприимно распахнули дверь камеры. Наверное, нельзя было идти на поводу у главного врага, стоило придумать какую-нибудь хитрость. Высший паладин Кросс, наверное, придумала бы. И Сара Лайонс тоже. Взломали бы местные базы данных, узнали бы какую-нибудь ценную информацию. Переоделись бы в местную броню и спокойно прошли мимо охранников. Только их тут не было, а была всего лишь я. И я понятия не имела, как действовать правильно — в голове звенела пустота. А в груди разматывался ледяной клубочек страха. Озноб бил до тех пор, пока полковник Отем не отменил охраняющий меня приказ президента Эдема. В мозгу моментально прояснилось, и все стало предельно понятно — я снова стреляю и не даю себя убить. Думать надо было только над одним: куда пробиваться — к выходу или в кабинет президента? Сомнительной авантюрой выглядело и то, и другое. К президенту я пошла просто потому, что так было ближе. Факт, что Эдем — разумный компьютер, я приняла мгновенно. В конце концов, я вступалась за Харкнесса и даже к обычным роботам относилась с симпатией. После шерифа-андроида президент-суперкомпьютер чем-то потрясающим не показался. А вот его гадкое предложение меня здорово разозлило. Я еще не отошла от боя и позабыла, что Эдема стоило бы опасаться. Потому и накричала на него. Обозвала тупой кастрюлей, которая не понимает, что творит. Как ни странно, логическая ошибка в рассуждениях, в которую я ткнула, президента всерьез расстроила. А я была слишком зла, вот сгоряча и посоветовала ему самоликвидироваться вместе с его дурацкой базой. И жутко удивилась, когда он согласился. Интересно, добежала бы я до выхода, если бы не роботы, начавшие в Рэйвен-Рок настоящую бойню? Не уверена. А на выходе меня прикрыл Фокс. Оказывается, он заявился сюда специально за мной — спасать. А перед этим нашпиговал паладина Кросс стимуляторами, сразу, как только убрались солдаты Анклава. Только она отказалась составлять ему компанию и вернулась в Цитадель. Когда мы туда пришли, спросила ее — почему? Я бы отправилась выручать ее куда угодно, и в любой компании. А она сказала странную штуку: Устав предписывает отдавать приоритет сохранению жизни старшего по званию. Мол, она была ранена, и исход спасательной операции представлялся ей сомнительным. Я не очень это понимаю. Получается, жизнь одного человека становится менее ценной только потому, что ему не хватило какого-то там ранга? Разве этим определяется ценность? Кросс похлопала меня по плечу и сказала, что Устав для того и придумали, чтобы в критической ситуации не раздумывать, а решать быстро и четко. Я доложила старейшине об уничтожении базы Рэйвен-Рок, о том, что немалая часть солдат все же успела эвакуироваться, и о том, что Отем, скорее всего, уже устанавливает ГЭКК на водоочистителе. И Лайонс приказал немедленно начать подготовку к штурму. С помощью здоровущего робота, которого они все это время ремонтировали. Про Убежище 87 тоже ему рассказала. Познакомила с Фоксом. И если новость о том, что угрозе супермутантов можно положить конец, Лайонса обрадовала, то новое знакомство — не очень. Фоксу тоже было тут неуютно. Слишком неласково все на него смотрели. А на подходе к воротам даже пальнули несколько раз. И я отправила его в Подземелье, к Харону. Там его наверняка примут более радушно, особенно с моей запиской. Может даже и работы подкинут. Я пообещала, что буду непременно его навещать. Когда Фокс ушел, Сара пожала мне руку и сказала, что я вполне достойна вступить в «Львиный прайд». Она говорила об этом так торжественно, как будто исполняла мою давнюю мечту. Я и в самом деле когда-то хотела стать частью Братства Стали. Но вдруг засомневалась. Мне нужно было прочитать и Устав, и Кодекс, который они все так любили цитировать. И разобраться: что же такое Братство на самом деле? Но потом кое-что случилось, и все это стало неважным. Меня отозвал в уголок паладин Варгас. Я подумала: снова начнет ругаться. А он вместо этого взял и попросил прощения. Сказал, что я имею полное право считать его мудацким свинокрысом, но он обязан признаться вслух, что был неправ. Он стоял так близко, что я разглядела шрам на его переносице — тонкий, почти незаметный под загаром. Смотрела в его глаза цвета виски и понимала, что в моей голове снова воцаряется звенящая пустота. И только сердце так стучит, что слышно даже на плацу. Варгас о чем-то спросил, я ляпнула, не расслышав: «Да, конечно». И он улыбнулся. Так тепло, что я поняла: все, сейчас умру. От облегчения, от невыразимой радости видеть эту улыбку. Просто стояла и смотрела на него, позабыв обо всем на свете. А Варгас вдруг вздохнул и сказал, что он не просто свинокрыс, а свинокрыс еще и трусливый. Как только увидел меня, так и струсил. Потому что понял, что все изменилось, но не разрешил себе об этом думать. И все равно все это время продолжал леденеть от страха за меня. А сейчас стало ясно, что второго шанса может и не быть — скоро начнется бой, и кто знает, вернемся ли мы оба? Я слушала и не понимала — явь это или очередной наркотический бред? А потом решила: раз бред, значит, все можно! Пригнула его за голову к себе и поцеловала. Варгас вздрогнул, а потом обнял так сильно, что у меня вышибло дыхание и громко хрустнули ребра. Но я не возражала бы, даже если б ребра не выдержали. Потому что вообще перестала соображать, кто я и на каком свете нахожусь. Мы целовались, пока над ухом не прокашлялся старейшина Лайонс и не посоветовал найти для выяснения отношений более укромное место, чем лаборатория. И мы ушли. В комнату Рика. И продолжили то, на чем остановились. Я многое узнала — и о нем, и о себе. Волосы у Рика темные, с рыжинкой, а на висках — седые. Пальцы у него длинные, мозолистые, но все равно очень даже нежные. И теплые. А если этими пальцами провести вдоль моей спины, мой позвоночник тут же превращается в желе. Когда Рик смеется, вокруг глаз у него собираются красивые морщинки, и становится понятно, что он старше, чем я сперва подумала. Шрамов у меня куда больше, чем у него, и он поцеловал каждый. Сказал, что теперь будет следить за моей безопасностью лично. Лет десять назад он бросил курить, потому что это отвлекало во время патрулирования. И раз мы будем ходить на задания вместе, я тоже брошу. После полуночи разговоры, поцелуи и всякие другие прекрасные вещи пришлось прервать. Рику нужно подготовиться к завтрашнему штурму — перепроверить силовую броню и оружие. Мою броню и винтовку он тоже взял на себя. А мне необходимо выспаться. Но я долго не могла уснуть, вот и записала все, что произошло. Я благодарна судьбе за все, что со мной было. Она привела меня сюда, в Цитадель, в эту комнату. Я снова хочу жить — так сильно, что ломит кончики пальцев. И прощаю себя за все, что натворила. Разве можно себя не прощать, когда на тебя ТАК смотрят? Папка, тебя я тоже прощаю — окончательно, с легким сердцем. Я слишком счастлива, чтобы хранить какие-то там обиды. Я люблю тебя, папка. И себя снова люблю. И весь мир! И Рика. Так, что останавливается сердце, когда на него смотрю. Завтра все будет хорошо, ведь правда?!