Working Conviction

В третий раз они встречаются при совершенно других обстоятельствах. Однако после долгого пребывания в этом бизнесе ты начинаешь привыкать к таким вещам. Люди рождаются лишь раз в своей жизни, но они умирают, умирают и умирают слишком много. Люди не меняются, меняется лишь их численность. — Ох, Агент Чон, как не предусмотрительно. Поймали трахающимся на работе? Хм? Плохой мальчик. — Ничего подобного, — фыркает Чонгук. — Что тогда? — Этого ты точно не узнаешь. Тэхен резко сжимает подбородок Чонгука и приподнимает его голову. Чонгук не может сделать ничего, кроме как подчиниться. — Расскажи мне, — выдыхает он, — или я скажу им, что им надо лучше поработать над тобой. Сделать тебе хуже. Разве ты еще недостаточно получил? Нет? Правда в том, что ему уже достаточно. Даже у стального корпуса есть предел прочности. Он должен подавить дрожь. Воспоминание о боли гораздо хуже самой боли. Правда в том, что пока ты не уйдешь от боли, эти слова так и будут крутиться у тебя в голове. Когда Тэхен отпускает подбородок Чонгука, его тело откидывается на холодную цементную стену клетки. — Я провалился, вот и все. — Он надеется, что выглядит более живым, чем чувствует. — Вот и все. Тэхен смеется, и его смех разносится ледяным эхом по пустой комнате. Его пальцы проходятся по ушибам рук Чонгука, его кровавых, грязных, побежденных рук. Он доходит до его запястий, связанных цепью наручников. Такая же цепь была на его лодыжках, привинченная к стене. — И не прославился? Жалко. — Жаль тебя разочаровывать, — изо всех сил старается усмехнуться Чонгук. Потому что он придерживается образа. Чертового образа. Может, Тэхен видит сквозь него. Может, он добрый, а может, теряет интерес к тем, кто играет не так хорошо, как он. В любом случае, он прекращает. Жалость разъедает, и он знает это. — Выглядишь уставшим. Чонгук хочет сказать да, после пыток обычно так и выглядишь. Но это прозвучало бы жалко, потому что в прошлом он делал гораздо хуже другим людям. И хуже всего то, что некоторые из них все еще живы. Хуже всего то, что он брал тела и убивал их, убивал и убивал, пока не оставалась одна лишь оболочка, и оставлял эту оболочку жить, ибо таков был приказ. То, что он сейчас получил, — ничто, и он знает это. С ним расправились по простому приказу, и он знает это. По крайней мере, у него при себе его зубы, ногти, руки, ноги, язык и оба глаза. По крайней мере, все, что им было нужно, — это его кровь и слова. Единственное, чему он рад, что это был не Тэхен. Если предположить, что его агентство работает по похожему принципу, что агентство Чонгука, — теперь уже бывшее агентство — он должен быть благодарным, что это были другие агенты, а не Тэхен, которые застряли с ним. С ним, с пленником из другого агентства, искалеченным, но не убитым, вернувшимся с того света и закованным в кандалы. — Отдыхай, — говорит Тэхен, вставая со скамейки, что находилась напротив развалившегося тела Чонгука. — Но, знаешь, ты им, наверное, больше не понадобишься, — он проводит указательным пальцем под подбородком Чонгука, заставляя его поднять глаза и увидеть его улыбку. — Ты слишком болтлив. — Не мои секреты, — пожимает плечами Чонгук. — А как же верность? Большие мальчики ее не придерживаются, полагаю, — вздыхает он, вытягивая руки за спиной. Слишком ему комфортно, учитывая ситуацию. — Но, черт, я не смогу рассказать никому об этом. Усложняешь мне жизнь, Агент. Он уходит, прежде чем Чонгук отвечает, тяжелая дверь камеры захлопывается. Эхо лязгающих железяк и глухих шагов отдается по цементному коридору. *** Для Чонгука это были капли крови, пролитые на землю, сначала от выстрелов в жаре хаоса, а затем и в подземелье. Но для Тэхена это возможность. Классический случай проявления человечности — попытаться что-то сделать. — Я делаю это не для тебя, — говорит ему Тэхен. Чонгук вздрагивает от волны воспоминаний, этот же глубокий голос говорил что-то похожее, когда Тэхен засаживал свой член в задницу Чонгука. Перестань вести себя так, будто ты не помнишь. — Тогда зачем? Кандалы снимаются первыми, со звоном падая с его лодыжек на пол. Затем Тэхен встает с колен и подносит ключ к наручникам на его запястьях. — У меня хорошее настроение, поэтому просто цени это. Это не причина, но Чонгук не против. Довольно хорошая ложь. — И что ты с этого получишь? — это хитрый способ Чонгука спросить: «Что тебе надо от меня?». Он знает на самом деле. Ему нужно лишь увериться в этом. Тэхен фыркает: — Спроси себя, умник. Уверен, ты сможешь это выяснить. — Иметь с тобой дело, — ворчит Чонгук, — реальная заноза в заднице. — Мм. Но тебе нравится, милый. Не так ли? Чонгук улыбается. Не счастливой улыбкой, но и не фальшивой. Прошло несколько месяцев с его провалившейся миссии на гала, о которой ему пришлось объяснять своему боссу хитрыми словами про неуловимую цель. Осторожно, без намека о сексе с умопомрачительным агентом из конкурирующей компании. — Могу я спросить, как ты сделал это? Потому что, блядь, да, он уже знает почему. — Ты удивишься, как далеко секс и обещания могут привести тебя. — Ох, ты действительно попадешь в ад, — смеется Чонгук. — Как я всегда говорю, — делает паузу Тэхен и расстегивает тяжелые наручники, освобождая ноющие запястья Чонгука, — Увидимся там. — Всегда? Ты, должно быть, знаешь немало ужасных людей. — Не хуже тебя, — он протягивает руку к Чонгуку, помогает подняться его слабому телу. Колени Чонгука сталкиваются, когда он поднимается. Как долго он тут? Хватка Тэхена удерживает его. — Осторожнее. — Я знаю, — огрызается Чонгук. — Ох, будь вежлив, — усмехается Тэхен. — Надеюсь, ты не ждешь, что я буду милым, Агент, — их лица так близко, и Чонгук поворачивает голову так, что его дыхание ложится прямо на губы Тэхена. — Я совсем не милый. И ты, я уверен, тоже. Тэхен притворно надувает губы, в его глазах — убийственное обаяние. — Хм? Разве ты мне не задолжал? — Задолжал тебе что? — Свою жизнь? Нет? Как насчет поцелуя, милашка? Я позволил моему начальнику засунуть свой член в мою глотку ради тебя. Ты даже не отблагодаришь меня? Чонгук ухмыляется, затем тянется за другой рукой Тэхена и подносит ее к своему рту. Наклоняется и целомудренно целует холодный металл наручников, свисающих с пальцев Тэхена. Наблюдает, как его зрачки слегка расширяются. — Может, в другой раз, — мурлычет Чонгук с улыбкой. Они оба знают, что это означает. *** Это не то, что современные СМИ зовут химией. И пока еще не доверие. Однако это отсутствие недоверия, если хотите. Может, даже какое-то подобие честности, когда они думают, что могут справиться с этим. Они не могут назвать это романтикой, и этого достаточно. Они знают, что не могут просить любви друг у друга, потому что никогда не были теми, кто дает ее. Кроме того, это не любовь или химия, или что-то такое, что заставляет тебя следить за любым оружием, направленным в твою голову. Это взаимная компетенция. Называйте это романтикой, если хотите. Черт, зовите это химией. Они останутся в безопасности и назовут это партнерством. Потому что сейчас это так. Тэхен использует свое красивое личико и красивые словечки, чтобы дать Чонгуку место в его жизни и в агентстве, против которого Чонгук работал долгие годы. Теперь он работает на это агентство. Но это все еще кровь, которую ему предстоит пролить. Может, это кровь невинного, может, грешника, оставим выбор за вами. Все содержимое тела становится твоим, стоит тебе убить его. Ты командуешь, если первая и последняя пуля за тобой. Так что встань на платформу и назови себя главным. Можешь и так. Потому что все остальные сделают так же. У всех остальных есть оружие, и все они хотят умереть, проблема только в том, что они не хотят быть убитыми тобой. *** — Ты мне доверяешь? Вот что Тэхен спрашивает у него перед их первой миссией вместе в качестве партнеров под крылом одного агентства. С головы до ног в черном, при лезвии и огнестрельных оружиях с глушителями. — Не настолько, насколько должен. И перед каждой последующей миссией Тэхен спрашивает то же самое. Спрашивает о доверии, о согласовании, какой-то абстрактной концепции, которая является наиболее точной мерой вашего сожаления о выстрелах боеприпасов, прижатых к чьему-то затылку. Повернется ли этот человек к вам спиной, чтобы предоставить такую возможность. Но с каждой последующей миссией, хоть ответ и не меняется, слова Чонгука содержат все меньше и меньше правды. Его всегда пугала мысль, что доверие мутирует в какую-то форму зависимости. Беспомощности. И все же на одном задании, на одном из многих, он застывает на месте, позволяя Тэхену закрепить наушники и оружейный пояс вокруг своего тела, закрепляя клинки, прежде чем отступить и позволить Чонгуку сделать то же самое для него. Он вручает Чонгуку сменные магазины и рассказывает какую-то тупую историю, чтобы скоротать время, пока они не получили добро от начальства. Всего лишь одна из форм их призрачного доверия. — Я прикрою тебя, — то, что иногда Тэхен говорит для ясности. Каждый раз Чонгук удерживается, чтобы обернуться на замах Тэхена, который так никогда и не случается. Тем не менее, ожидание всегда держит тебя в напряжении. Каждая миссия с Тэхеном — это грандиозная история убийства, сопровождаемая тугим узлом в желудке от осознания, что есть пара вооруженных рук прямо в твоей периферии. Единственная причина, по которой Чонгук все еще жив, это то, что он слишком бдителен. Слишком уверен в своей смерти. Это его благословение, если хотите. Иногда Тэхен возвращается с тренировки раньше обычного, или, быть может, отменяет запланированную миссию на одного, и приходит в их общую комнату, когда Чонгуку хочется побыть одному. — Такой нервный, — буднично прокомментирует Тэхен. Может даже глаза закатить. Хотя они никогда не говорят об этом, он понимает. Конечно понимает. Потому что иногда, когда у Чонгука меняется расписание, Тэхен роняет карандаш и тянется за пистолетом с бешено колотящимся сердцем в ту же секунду, как открывается дверь. — О, это ты, — выдохнет он и улыбнется с усталыми глазами. — Всего лишь я, — скажет Чонгук. Убедит, точнее. Потому что такие моменты напоминают ему, какие люди безнадежные. Они никогда не станут холодными, как камень, надежными, как безупречный клинок, или пустыми, как щелчок спускового крючка. У них есть разум, тепло, даже когда они не хотят этого. Просто мягкое напоминание: Как твое сердечко? *** Это происходит постепенно, естественным образом. Чонгуку нравится плавность. Слишком много — слишком резко. Единственная вещь, не набитая синтетикой, не выливающаяся по бокам запекшейся кровью и зажигающимися веществами. Никаких резких граней, за исключением случайной правды. Ты мне доверяешь? Он должен, и это правило. Этот вопрос задавали много раз, и хоть суть не меняется, меняются обстоятельства. — Ты мне доверяешь? Тэхен проводит пальцем по блестящей от пота груди Чонгука. Это часть обстоятельств. Вопрос уже не в том, достаточно ли ты хороший, чтобы сохранить мне жизнь, а достаточно ли ты хорош, чтобы заставить меня кричать, будто я умираю. И ответ да, в хорошем смысле. — Совсем нет, — отвечает Чонгук и выгибает спину от прикосновения Тэхена. — Хорошо. Просто проверяю. Чонгук почти смеется, потому что вы не можете ожидать от него многого, тем более здравомыслия. Особенно сейчас. Он лежит на спине, голый, руки зафиксированы над головой острыми металлическими наручниками, впивающимися в кожу с каждой сменой положения и прикрепленные к спинке кровати. Оружие осталось где-то там, далеко, упало вместе с отчаянно стянутой одеждой. Это хорошо, потому что есть лучшие варианты боли. После всей скрытности работы, вернувшись в свою комнату и став самими собой, они нуждаются в звуке. Не в шуме, а в музыке. Организованной какофонии. — Дай мне слово, — говорит ему Тэхен. — Красный. — Пф. Скучно. Дай другое. — Мне нравится красный. Тэхен хмурится на него, и Чонгук просто пялится в ответ. — Прекрасно, — фыркает он. Подносит пальцы к соску Чонгука и сжимает слишком сильно. Но это приятно, и он слишком хорошо это знает. Чонгук прикрывает глаза и снова открывает, внимательно уставившись на Тэхена, который отвечает ему вкрадчивой улыбкой. — Какое слово? — Красный, — хрипит он. — Хороший мальчик. Все, что Тэхен дает ему, это нежные касания пальцев, ведущие дорожку вдоль напряженных, ограниченных рук Чонгука, по его узкой талии к блестящим бедрам. Игнорируя его член, красный и твердый, прижатый к животу. — Собираешься что-либо делать? — Я думаю… — мурлычет Тэхен, поглаживая легкими, как перышко, движениями распростертое для него тело Чонгука. Тэхен сжимает свои костяшки так, что его ногти скребут бедра Чонгука, впиваются в них. Он шипит, но Тэхен сидит на его ногах, так что он не может отстраниться. Тэхен бросает на него острый взгляд. — Думаю, — продолжает он, возобновляя свои прикосновения, — как я буду играть с тобой сегодня. Как ты собираешься кончить, — затем он обхватывает член Чонгука, двигая его так, что его бедра отрываются от кровати, но тут же убирает руку и толкает его назад, дразня. — Если ты собираешься кончить. От этой перспективы жар проходится по позвоночнику Чонгука. Одна мысль о том, что Тэхен может оставить его в таком состоянии — связанным, возбужденным, страдающим — в то время как сам уйдет, оставив Чонгука лишь смотреть на это. Он делал это раньше, когда Чонгук становился слишком непослушным. Он может сделать это и снова. — Хочешь проверить меня? — усмехается ему Тэхен. — Должен ли я? — Ох, ты умнее этого, милый, — протягивает он. Наклоняется, чтобы обвести языком сосок Чонгука, который до этого ущипнул, поднимаясь до шеи и целуя его в губы. Нежно кусает за нижнюю, но отстраняется, когда Чонгук издает слабый звук и разжимает губы, желая большего. — Сегодня ты будешь вести себя хорошо, — настаивает он. — Трахни меня получше, и я подумаю. — Что это было? — что-то промелькнуло в глазах Тэхена, что-то опасное. — Ты слышал меня. — Верно. — Он обвивает рукой член Чонгука, крепко сжимая его, поглаживая вверх и вниз, пока капли смазки не собираются у кончика. Чонгук позволяет себе лишь тихий скулёж. Но потом он одергивает руку. Разочарование. — И ты слышал меня. Поэтому веди себя хорошо. — А что, если не стану? — Ты знаешь. Он вздрагивает, потому что так и есть. Может, это будет кольцо, или же Тэхен засадит свой член так глубоко ему в глотку, что позже Чонгуку придется объяснять другим агентам, что голос у него охрип от холода. Или, может быть, это будут наручники на его запястьях за спиной, пока его тело будет лежать на коленях Тэхена, заставляющего его считать количество шлепков. Может это будет плеть, а может и хлыст, удары по заднице, синяки, кровь, на ваш выбор. Он опускает подбородок пониже и смотрит на Тэхена округлившимися глазами, сглатывая. — Хочешь пить? — внезапно спрашивает Тэхен. Он мотает головой: — Я в порядке, — и вот он, хриплый тон. Тот, который никогда не остается подолгу, но который дает им обоим понять, что они получат от этого. — Окей, — говорит Тэхен, и начинает расстегивать свои штаны. Чонгук уже стянул его рубашку, пока у него была эта возможность: до того, как на него нацепили наручники. И даже несмотря на то, что штаны и нижнее белье Тэхена отброшены в другой конец комнаты, Чонгук знает, что много делать он не будет. Он заставит его ждать. Заставит быть терпеливым. Возможно, из-за своей эрекции, Тэхену становится неудобно. Из-за того, что Тэхен сейчас абсолютно голый, черные буквы на его ключицах выделяются еще больше. Эти инициалы, выжженные чернилами. — Что? Чонгук пялится. — Тату. Мне оно все еще не нравится. — Ну, это плохо. — Прикройся. — Ох, ну мне оно нравится. Это тебя напрягает? Хм? Чонгук рычит. — Он тебе нравится? — имея в виду имя. — Это зависит от того, насколько ты мне понравишься, — Тэхен дарит ему улыбку, холодную, но обжигающую. — Так что будь хорошим. Это жестоко с его стороны, но дело в том, что у людей есть багаж, и иногда это единственное, что удерживает их. Уверенность в том, что жизнь, которой они живут, действительно жизнь, продолжение чего-то, что было раньше. Чонгук не знает, кто этот ЧХС, но он в меру смирился с ним. Пока он мертв, вреда от него немного. Кроме того, Чонгук и сам достаточно оставил свой след на Тэхене. Рана от пули, белый шрам над ключицей. Для будущих любовников Чонгук станет бельмом в глазу. Его метка сгниет только вместе с Тэхеном. — Обещай мне, — мурлычет Тэхен. Он тянется за бутылкой смазки, стоящей на прикроватной тумбе рядом с одним из немногих пистолетов, которые они держат наготове. — Будешь хорошо себя вести, милый? — Теряешь хватку, — фырчит Чонгук. — Ты можешь заставить меня? Тэхен просто смеется, выдавливая смазку себе на пальцы, может, слишком много. — Я сказал, пообещай мне, — говорит он и убирает смазку подальше. Раздвигает ноги Чонгука и располагается между ними так, что тот не может свести их, как он привык делать, напрягая мышцы, когда становилось слишком хорошо. Проводит пальцами по дырке Чонгука, но не погружается внутрь. — Не можешь даже следовать инструкциям? — Иди к черту, — выдыхает Чонгук. Его бедра опускаются, но это оказывает сильное давление на скованные наручниками запястья. Двигает задницей, тяжело дыша, но пальцы Тэхена лишь размазывают смазку, дразня. — Твою мать, давай уже. — Тише, — ведет рукой вверх, массируя тугие яйца Чонгука, прежде чем провести мокрым пальцем по стволу, наблюдая, как член дергается, и предэякулят капает вниз. — Такой чувствительный. Я всего лишь играюсь. — Не твой, чтобы играться, — огрызается Чонгук, его бедра извиваются от дразнящих касаний Тэхена. — Конечно не мой, — ухмыляется он и проводит по члену Чонгука один, два, три раза, с удовольствием наблюдая, как Чонгук вскидывает бедра, прежде чем вернуться к пальцам на его ободке мышц. — Просто дай мне повеселиться. — Ты уже повеселился. — Мм? А теперь ты хочешь повеселиться, не так ли, малыш? — кончик его пальца вдавливается внутрь — ничто по сравнению с тем, что требует на самом деле его тело. Тэхен просто смеется, его грудь стремительно вздымается и опускается от смеха. — Могу ли я заставить тебя молить об этом? — Не знаю. А ты можешь? — Ох, ты такой плохой сегодня, милый. Просто ужасный. Но Тэхен смягчается. Наконец, скользит двумя пальцами в задницу Чонгука, колечко мышц тут же расслабляется, принимая его. Чонгук удовлетворённо мычит, спина непроизвольно выгибается, прежде чем он снова опускает ее. Но Тэхен сгибает пальцы внутри него, заставляя его тело так напрячься, что он не может не выглядеть немного разрушенным и потерянным. А они только начали. — Еще, — бормочет он. — Нет. Терпи. Пальцы сгибаются еще больше, и Чонгук прерывисто вздыхает, когда подушечки касаются его простаты. Тэхен продолжает нажимать, массируя маленькие кружочки. Это их новая версия пыток. А потом добавляет еще и третий палец. Тэхен демонстрирует щедрость. Но его член продолжает дергаться, влага собирается на кончике, и Тэхен, конечно, не настолько добр, чтобы обратить на него внимание. У него в животе разгорается предательский огонь, собираясь в комок, удовольствие опускается все ниже и ниже. Он уверен, что может кончить и так, если продолжит молчать. И это может разозлить Тэхена, что, по большей части, хорошо. Даже смешно. Но он, кажется, заметил, как сильно напряглись бедра Чонгука. — Кончишь сейчас — не дам кончить всю следующую неделю. Он фыркает и стреляет в Тэхена слегка затуманенным взглядом. — Я убью тебя. — Последнее, чего ты хочешь, — это увидеть меня мертвым. Он смеется, но в этих словах есть доля правды, которую Чонгук хочет раздавить в порошок в кулаке. Правда в том, что он все еще жив только благодаря Тэхену, потому что ему доверяют. И не вмешиваются из-за страха, что он покинет агентство. Но старшим важна безопасность, а Чонгук — полная этому противоположность. Ему лучше быть мертвым, как и большинству людей. — Убьешь меня — и они убьют тебя. Чонгук слишком хорошо понимает, что Тэхен подбросил ему кость, когда добыл ему место в агентстве. Когда отстаивал способности Чонгука и предлагал заключить с ним партнерство. Правда в том, что в ту же минуту, как Тэхен умрет, с Чонгука стянут кожу. — Но ты будешь уже мертв, — глумится Чонгук. — Может, мне стоит рискнуть? — Может, — пожимает плечами, смотря тем взглядом, который можно описать как плотский голод, как Чонгук скулит от трех пальцев, что глубоко и грубо двигаются в нем, вызывая растяжку мышц. — Но ты этого не сделаешь. Он мог бы посмеяться над собой, если бы его разум не был так затуманен. Потому что это правда — он никогда не станет делать этого. Это в первый раз, когда он чувствует доверие, и это чувство такое сильное, что Чонгук бы соврал, если бы сказал, что сможет жить без этого и дальше. Может быть, Тэхен знает это. Может, Чонгук тоже знает. Это врожденная потребность в другом человеке, которая только растет. Может, это похоже на принуждение, этот наручники-дразнение-трах цикл, но это зависит от того, кого вы спросите. Считают ли они себя достойными миллиона или лишь одного доллара? Какими гордыми они себя считают. Но если вы убиваете достаточно людей, в конце концов вы действительно окраситесь в красный. И Чонгук предпочтет бесконечное удовольствие, а не спасение своей гордости. — Если я кончу сейчас… — начинает он, тело вздрагивает с каждым толчком пальцев Тэхена, удовольствие подобно приливу, который не смог бы омыть и скалы. Но он останавливает себя, потому что не может понять, что хочет спросить. — Это зависит, — низко говорит Тэхен, понимая, что он имеет в виду. — Думаешь, ты сможешь кончить снова? Но он уже знает ответ и не дает Чонгуку и шанса сказать что-либо, обхватывая другой рукой его член и начиная дрочить. Собирает весь предэякулят и размазывает его, ладонь проходится от головки вниз по всему стволу. Удовольствие расползается по позвоночнику, когда большой палец Тэхена касается вены, поднимающейся вверх, а затем легко скользит по уздечке. — Ах, черт, — скрипит он зубами. Чонгук тянется руками, хочет исследовать стройное тело Тэхена и взять его член, поглаживая его и дроча, довести до такого же возбуждения. Но его руки скованы холодным металлом, в ловушке, так что все, что он может сделать, это сжать кулаки и впиться ногтями в ладони. Он старается изо всех сил, правда старается, но хриплое «ах» вырывается из его горла с каждым рывком руки Тэхена. Это один из тех медленных оргазмов, который он испытывает, нарастающих и нарастающих. Чонгук в полубреду, бедра вздымаются вверх, напрягаются и пытаются сомкнуться, но лишь грубо прижимаются к Тэхену, который сидит между ними и держит раздвинутыми. Где-то в периферии сознания он чувствует, как пот стекает по шее и груди, впитывается в матрас под поясницей, которая поднимается вверх с каждым движением руки по его члену и толчков пальцев глубоко в заднице. — Черт, ох, Тэ… И Чонгук кончает, облегченно изливаясь, пока Тэхен шепчет, как он прекрасен, убирая руку с его члена и трахая его пальцами сквозь оргазм. Он тяжело дышит, содрагаясь от толчков, голова откинута на спинку кровати. Хочется спать. Но это означает оставить Тэхена неудовлетворенным, не так ли? Так что он распахивает глаза, встречаясь с радостной ухмылкой Тэхена. — Все хорошо? — спрашивает Тэхен, вытирает руки об матрас и гладит тугие бедра Чонгука, что лежат по обе стороны от него. — Мм, — просто мурлычет он. Тэхен снова принимается ощупывать его нежную дырочку, и Чонгук шипит, но резкий удар о наручники напоминают ему о необходимости смягчиться. Принять это. По сути, он мог бы принять и больше. Подняв свою ногу, он давит пяткой на голую спину Тэхена. Давит так, что точно знает, останется синяк, толкает верхнюю часть тела Тэхена вперед, ближе к себе. Это вызывает у Тэхена свирепый взгляд. Чонгук делает это снова, сильнее. — Детка, — предупреждает Тэхен, в его словах слышится зловещая воля. Надавливает на промежность Чонгука и, подхватив его под колени, прижимает к своему телу. — Разве ты не обещал, малыш? Обещал вести себя хорошо? — Неужели? — иронизирует он и скрипит зубами, когда Тэхен раздвигает его ноги, растягивая, как предупреждение. Затем он отталкивает его так же сильно. — Я не думаю, что обещал что-либо. — Дразнишь меня, не так ли? — Что, если да? Чонгук пялится, и Тэхен усмехается. — Мне нужно связать тебя? — он наклоняется, чтобы слизать пот с шеи Чонгука. И мурлычет в ухо: — Плохой мальчик. Я это сделаю. Чонгук поворачивает голову в сторону, позволяя Тэхену прикусить его мягкую кожу, и выдыхает в ответ: — Думаю, ты прав. И вот они здесь, Тэхен держит веревку, вытягивая ноги Чонгука слишком далеко друг от друга и привязывая его лодыжки к краям постели. Руки Чонгука все еще в наручниках над головой, он лежит на спине. — Посмотри на себя, — мурлычет Тэхен, снова садясь между ног Чонгука, только сейчас все до неприличия открыто и видно. — Посмотри, до какого состояния ты позволил себя довести. Такой разрушенный. Его теплые руки скользят по внутренней стороне бедер, где часть его спермы остыла, смазалась и стала липкой. Отвратительно. Ладонь на члене Чонгука, снова почти твердом из-за предвкушения быть связанным. Чонгук чувствовал восхитительное давление на своих связанных лодыжках, все движения тела ограничены. Чонгук что-то бормочет, пытаясь освободиться от ошеломляющего ощущения руки Тэхена на своем слишком чувствительном члене. Боль пронзает его тело, но он старается впитать ее, потому что это хорошая боль, боль, которую может дать ему только Тэхен. — Больно, малыш? — смеется Тэхен и быстро засовывает два пальца в задницу Чонгука, проверяя. — Жаль. Я с тобой еще не закончил. — Мм. Ну, не беспокойся обо мне, Агент Ким. В последнее время ты расслабился. Резкий рывок руки на его члене, и, Иисусе, он снова чувствует себя хорошо. — Что это было? Все, на что он способен, — это сдавленный, хриплый звук, который должен был звучать как «пошел ты». Его бедра пытаются отстраниться от касаний Тэхена, пока тот лишь усмехается на это. Он хватает смазку, позволяя Чонгуку выдохнуть на время, и размазывает субстанцию по своему красному члену, такому твердому и длинному. Чонгук почти чувствует себя плохо, заставляя его ждать так долго. — Какое слово? — мурлычет он, вставляя свой член в задницу Чонгука. — Красный, — ворчит он. — Иисусе, я в порядке. — Просто проверяю. — Все равно… ммпф. Боже. Тэхен толкается, заполняя его одним мощным толчком, его член толстый и горячий, прижимается к стенкам задницы Чонгука. Колечко мышц сжимается, и Чонгук заставляет себя расслабиться, больше для своего удобства, чем Тэхена, ведь он знает, Тэхен продолжит трахать его, даже если будет больно. На это есть причина. Он был плохим. За это полагается наказание. И вот оно наказание. Его плечи болят, внутренности бедер горят от растяжки. Они напрягаются, хотят отстраниться, но не могут. Эти гребаные веревки. Это лучшая и худшая часть, но в любом случае он недостаточно собран, чтобы сделать что-либо. Да и как он может, когда его так хорошо трахают. Тэхен в процессе наказания. Его член — это чертово чудо, и он очень хорош в его использовании. — Черт, — хнычет Чонгук, когда Тэхен с самого начала задает быстрый ритм. Трахает его жестко, и все, что Чонгук может сделать — это принять, откинуть голову и позволить току удовольствия пронзать его каждый раз, когда член Тэхена задевает простату. — Боже, малыш, ты так хорош, — бормочет Тэхен, наклоняясь вперед и небрежно целуя шею, подбородок Чонгука и где-то возле рта. Он просовывает язык между губами, и Чонгук просто раскрывает их, позволяя ему, стонет ему в рот, желая большего. Грубые гортанные звуки вырываются из горла Тэхена, звучат фактически агрессивно. — Так узко, черт возьми. Он так глубоко, член Тэхена так глубоко, и он продолжает толкаться, и, черт, металлические наручники так болезненно врезаются в запястья, веревки натирают лодыжки, когда его снова и снова втрахивают в постель, но все, на чем он может сосредоточиться — это Тэхен. — Блядь, да, о боже, Тэхен, — шепчет Чонгук, голос дрожащий, запыханный. Тэхен трахает его так сильно, так жестко, что он думает, что тут же и умрет, и это будет просто идеально. Все, что связано с Тэхеном, идеально, боже, так чертовски идеально. — Еще, быстрее, — задыхается Чонгук, и Тэхен подчиняется, ибо он всегда добр к Чонгуку в каком-то извращенном смысле. Потому что иногда он трахает Чонгука, держа заряженный пистолет у него во рту, хихикая над его связанным телом, над слезами, которые проливаются, пока он задыхается вокруг слишком глубоко засунутого пистолета в своем горле. Но Тэхен никогда не стреляет. Никогда. Просто трахает его, пока он не превращается в потеющее и стонущее нечто, убеждаясь, что Чонгук испытывает самый лучший оргазм в своей жизни. — Кончаю, — хрипит Тэхен, целуя Чонгука под челюстью, почти нежно. Чонгук отчаянно кивает, и Тэхен толкается еще пару раз, прежде чем кончить глубоко в задницу Чонгука, член пульсирует, и он рычит, оставляя синяки на бедрах от сильной хватки, тело Чона вздрагивает под ним. — Блять, — выдыхает он, собираясь с духом, прежде чем выйти. Чонгук скулит от ощущения пустоты, и Тэхен тут же возвращается, раздвигая его полушария и… Господи, Чонгук отказывается верить в это. Горячее дыхание Тэхена ложится на его дырку, язык насмешливо высунут. Он только что кончил туда, Иисусе. В мозгу Чонгука происходит короткое замыкание, и все, что он может слышать — как бешено колотится его сердце, когда Тэхен лижет его дырку, сперма вытекает через растянутую, использованную мышцу. — Ох, — хнычет Чонгук. — Боже, ох. Тэ… Тэхен урчит, просовывая два пальца вместе с языком, массируя простату Чонгука быстрыми плавными движениями, пока тот не сворачивается в клубок удовольствия, дергая за наручники и веревки по четыре стороны от кровати. Он чувствует, что сходит с ума, стонет так громко и кончает во второй раз, едва осознавая это, так интенсивно, тело напрягается, и сперма брызжет по всей груди. Он падает, где-то в глубине сознания улавливая, как Тэхен достает ключи из прикроватной тумбочки и расстегивает наручники, затем быстро садится и умелыми руками развязывает веревки вокруг лодыжек Чонгука. — Двигайся, — слышит он смех Тэхена, который толкает его в бок. — Занял всю кровать. Затем он ложится рядом, их лица находятся напротив друг друга, и Тэхен обнимает рукой его освободившееся от оков тело. — Мм, — урчит Чонгук, приоткрывая глаза так, чтобы видеть Тэхена. На противоположной стороне комнаты есть еще одна кровать, но на данный момент они оба не могут вспомнить, чья есть чья. — Все хорошо? — спрашивает его Тэхен, игриво тыкая пальцем в щеку. — Могло быть и лучше, — бормочет он, наклоняя голову так, что волосы падают ему на лицо и скрывают гребаную ухмылку. Тэхен только закатывает глаза и мягко убирает волосы с лица Чонгука. — Окей, Чонгук. Окей. — Мог бы найти кого-то получше, — огрызается Чонгук. Это в основном шутка, но произнести стоит. Напоминание не привязываться слишком сильно. Их обоих может и не быть здесь завтра, и не из-за другого любовника, а потому что они могут быть мертвы. Убиты. Проще притвориться, что есть хоть какой-то выбор. В их жизнях всегда что-то останется неясным. Ты никогда не знаешь наверняка. — Может быть, — пожимает плечами Тэхен. — Но станешь ли ты это делать? И дело не в инициалах, выведенных чернилами, которые Чонгук осмеливается поцеловать, а в затянувшейся пулевой ране над ними. Где красота встречает свое законное противопоставление. — Ага. Я уйду однажды. Попробуй остановить меня, и я тебя убью. Он чувствует смех Тэхена на своей коже и невольно улыбается. Чонгук обнажает зубы и царапает ими паутину шрамов на шершавой коже над тем местом, где, как он знает, ключица Тэхена раздроблена сильнее всего. Угроза, обещание, извинение — все в одном. — Попробуй, и это убьет нас обоих. — Тогда, может быть, в другой раз, — бормочет Чонгук, роняя голову на грудь Тэхена. — Я устал. — Тоже, — соглашается Тэхен. Вот и все.