Три года спустя
Мягкие знакомые шаги послышались совсем рядом. Коля поспешил натянуть на плечи плотный лен душистой простыни. Спать хотелось невыносимо. — Коленька. Вставайте. У нас с вами всего два часа на сборы, если мы не хотим опоздать. — Хмммм, еще совсем чуточку… — Кому вчера вечером было сказано не засиживаться над новым рассказом? Коле открывать глаза очень не хотелось, ведь писал он всего лишь до полуночи, а вот до рассвета они с Яшей наслаждались близостью без возможности остановиться. Коля так скучал те трое суток, на которые любимый исчез из дома. Служба требовала его личного присутствия — очередное преступление было сложным. И тут Коля вспомнил. Сегодня же знаменательный день. Его лучший друг Саша наконец закончил Морской кадетский корпус, отэкзаменовался двумя днями ранее, а сегодня должен был быть произведен в мичманы. — Я уже встаю, — Коля сел на постели, захлопал ресницами. — Когда выезжаем в Кронштадт? Полностью одетый, побритый и благоухающий свежестью и терпкой ноткой сандала Гуро казался посвежевшим и помолодевшим лет на десять, стоя посреди залитой солнцем спальни. Коля улыбнулся любимому, склонившемуся к нему, чтобы убрать упавшую на лицо прядку. — Как только позавтракаем, душа моя. Нам еще предстоит за Эрастом заехать. Коля поймал родные тонкие пальцы и невесомо поцеловал, желая доброго утра. — Я быстро… — Буду ждать тебя в столовой.***
Коля думал, что действо выпуска новоиспеченных морских офицеров будет обставлено празднично и парадно с построением на плацу, напутственными речами старших офицеров и присутствием кого-то из главного штаба или царской фамилии, на худой конец генерал-губернатора. Как же он ошибся! Всё оказалось намного проще. Коля растерял весь настрой от разочарования. Никаких торжественных маршей и прощальных приемов. Когда их экипаж въехал на территорию учебного заведения на кадетском дворе никого, кроме новоиспеченных мичманов, не было. Александр Бинх зачитывал вслух приказ об их назначении. Вокруг него толпились товарищи, с благоговением вслушиваясь в сильный юношеский голос. Саша, зачитав приказ до конца, передал его возбужденным товарищам, которые сейчас мало напоминали благородных мужественных военных, скорее — восторженных мальчишек, которые пихали друг друга, обнимались, целовали священный листок, плакали от радости, поздравляли друг друга с офицерством. Некоторые уже бежали к подъехавшим друзьям и родственникам, другие спешили в роты или квартиры, нанятые по случаю выпуска. Вот и Саша заметил их появление. Коля сразу почувствовал, как напрягся друг, на мгновение застыл, словно не решаясь, но в следующую минуту уже бежал им навстречу, чтобы, налетев на Колю, крепко обнять. — Я мичман, Коля, мичман! Представляешь?.. Коля поймал себя на том, что счастливо улыбается, и в ответ крепко стиснул широкие плечи друга. — Я так рад за тебя. Двое мужчин за их спинами молчали, ожидая, когда юноши наобнимаются и наконец обратят на них свое внимание. Саша нервничал, что не укрылось от наблюдательного Коли, и он понимал почему. С Эрастом Петровичем Саша не виделся больше года, в то время как с ним и Гуро встречался регулярно, не так часто, как хотелось бы скучавшему по другу Коле, но все же. Кадетов не держали под замками и довольно часто выпускали в город к родственникам, на каникулы, праздники и просто погостить, но Саша не пользовался этой привилегией часто, понимая, что хоть в доме Гуро он и был желанным гостем, злоупотреблять гостеприимством не стоит. Фандорин же слишком часто отсутствовал, пропадая надолго в европейских столицах. А когда год назад Эраст Петрович уехал с дипломатической миссией в далёкий Пекин, Саша еще активнее взялся за учебу. Наградой ему было приглашение в Северную морскую экспедицию по окончанию кадетского корпуса. Праздничный ужин в квартире Фандорина прошел весело и неспешно. Саша рассказывал о своих товарищах, прошедших экзаменах. В бокалах играло вино, стол ломился от разносолов и сладостей, что отсутствовали в кадетском меню. О планах на будущее старались не заговаривать. Когда пришло время, Гуро с Колей попрощались и, напомнив о том, что завтра у них запланировано посещение оперы и в ложе всегда найдется место для Саши и Эраста, отправились к себе. Коля обнял на прощание друга, шепнув: — Сделай первый шаг. Саша посмотрел на Колю странным взглядом, но кивнул, дав понять, что совет услышан. На город уже опустилась ночь, а Саша так и сидел на широком подоконнике в своей спальне, глядя на спокойные воды залива. Белая ночь была ясной и теплой, настраивая на романтический лад неспешно текущие мысли. «Сделай первый шаг.» Слова Коли были ясны и понятны, вот только как набраться смелости? Сейчас Саша отчаянно завидовал другу, чьи чувства были взаимными и, судя по преображению, которое случилось с вечно замкнутым, скрытным и робким Николаем, то, что было между ним и Гуро, вовсе не легкое увлечение. А Эраст Петрович… Саша не мог его понять. Тот так смотрел на него с первого момента, как увидел сегодня утром, что, казалось, нет никаких сомнений в том, что он так же скучал, так же ждал встречи… А на деле они разошлись по спальням как чужие. Саша скользнул рукой под рубашку и сжал в ладони заветный медальон, что был с ним эти долгие три года. Бинх оберегал хрупкую вещицу и не обращал внимания на подтрунивания товарищей, однажды заметивших медальон и посчитавших, что «безделушка» — подарок прелестной барышни. Саша в ответ лишь улыбался. Ведь тот поцелуй ему не привиделся и живое подтверждение тому сейчас нагревается в тепле его ладони. Саша соскочил с широкого подоконника и, одернув сюртук, отправился навстречу судьбе. Если Эраст Петрович не решается — решится он, Саша. Несколько неслышных шагов по коридору — каблуки тонули в мягком ковре — и Бинх у заветной двери. Саша постучал смело и решительно, ожидая ответа. Дверь распахнулась. На пороге стоял Фандорин. Странно взволнованный, и все еще полностью одетый. Неужели, мелькнуло в голове Саши, он тоже размышлял, решался… — Проходите, Саша. Вы оказались смелее меня. Бинх нахмурился. — Что вы имеете ввиду? — Нам необходимо п-поговорить, проходите. Фандорин закрыл дверь и пригласил Сашу присесть в одно из кресел у приоткрытого окна. Июнь выдался на редкость теплым. Свечи белой ночью не нужны были вовсе… — Я действительно рад вас видеть таким п-повзрослевшим, возмужавшим и понимаю… многое изменилось. А потому считаю п-правильным освободить вас… нас. Саша замер. Он никогда не видел Эраста Петровича таким. Зажатым и косноязычным. Это ли один из лучших дипломатов, славившийся способностью разговорить мертвого? Интуиция просто кричала, что Саша на правильном пути и эта несвойственная робость, жалкие попытки оттолкнуть лишь следствие неуверенности в нём… в Саше... и силе его чувств. Ну ничего, сейчас он убедит, он покажет… — Я ничего не хочу слышать! Для меня за эти три года ничего не изменилось… Я так ждал этой встречи, а вы… — Саша вскочил, чуть не опрокинув банкетку. — Саша, я не х-хотел обидеть вас. — Эраст, не пожелавший присесть, оказался зажат между высоким бюро, на которое опирался спиной, и нависшим над ним в одно мгновение Бинхом. — А как еще можно назвать то, что вы творите? — проговорил упрямо Саша, вдыхая упоительный запах знакомого одеколона. — Сначала вы говорите мне, что испытанием нашим чувствам послужит время и расстояние, а по истечении этих долгих лет вдруг отворачиваетесь от меня. Что это, если не предательство? — Саша, если бы все было так, как вы г-говорите, меня здесь с-сейчас не было. — Отговорка. — Саша очень удачно оперся о бюро обеими ладонями и Эраст оказался в кольце его теплых рук. — Мне п-пришлось отказаться от очередной миссии, чтобы только увидеть вас таким... Светящимся от осознания исполненной м-мечты, — проговорил Фандорин, глядя Саше прямо в глаза и наконец не испытывая ни малейшего неудобства. — Тогда вы должны понимать, что главная моя мечта ничто, если рядом не будет вас… — Саша… Теплое дыхание Бинха, касающееся раскрасневшихся от волнения щек, приводило Эраста в дрожь. — Что Саша?.. И не говорите мне о моем возрасте! Я давно уже не мальчишка, через три месяца мне исполнится девятнадцать. — Вижу… вижу, что не мальчишка. — Вот и не отталкиваете меня, не смейте! Иначе я уйду в экспедицию и боле не вернусь! — произнес Саша зло и исступленно. Эраст вздрогнул, как от удара, на его лицо набежала тень. — Что же вы такое говорите, Саша? — Правду. — Что я должен сделать, чтобы из вашей с-светлой головы исчезли эти н-недостойные мысли? — Поцелуйте меня! - почти выкрикнул Саша. Эраст, сердце которого билось неровно с того самого момента, как он увидел Сашу на кадетском дворе таким иным — взрослым, возмужавшим и красивым, замер, вглядевшись в потемневшие медовые глаза. От того мальчишки, что волчонком смотрел на него из угла дорожной кареты, остались лишь по прежнему непокорные светлые кудри и искренняя улыбка. Довольно мучить себя и… не только себя. Сейчас, здесь, в тиши спальни, Эраст наконец отпустил себя, словно в омут с головой бросаясь в крепкие объятия своего юноши. Погладил щеку с пробивающейся щетиной одной рукой, второй скользнул в растрепанную шевелюру. — Сашенька… Бинх потянулся навстречу и губы их встретились вновь, через столько лет… Сашины ладони уверенно скользнули под полы сюртука и замерли на пояснице в благоговении. Как он давно мечтал об этом мгновении, о первой ночи, разделенной на двоих. Поцелуй получился бесконечным. Восторженным, нетерпеливым и отчаянным со стороны Саши и нежным страстным и неторопливым — Эраста. А слившись в единое целое взорвал всё вокруг. Не было больше напряженной тишины квартиры, тихой белой ночи за окном, не было этого города, этой страны. Лишь одна вселенная, их личная вселенная, где были лишь они вдвоём. Они и жажда прикосновений, которую невозможно утолить. Они и сладость поцелуев. Они и мечта, что исполняется здесь и сейчас. Бинх не помнил, как они оказались на кровати, как покидала разгоряченные тела такая лишняя сейчас одежда. Саша, дорвавшись до сокровенного, ласкал обнаженную бледную кожу, всегда скрытую безупречными рубашками и сюртуками, как драгоценное редкое сокровище. Впервые скользил ладонями по широким плечам, безволосой груди, мускулистой спине. А Эраст наслаждался каждым прикосновением неискушенного мальчишки, которому все ново и интересно, и отчетливо понимал, что его действительно ждали. Только его одного. Прислушиваясь к себе и целуя ладную крепкую шею, Фандорин с восторгом понимал, что его выдрессированное, до сих пор покорное разуму тело выходит их повиновения, прощается с холодом одиночества последних лет, откликаясь на каждое прикосновение, каждый глухой стон своего юноши. Прежде среди его немногочисленных и редких привязанностей не было мужчин, не влекло, не притягивало ни капли, так почему же сейчас с этим славным смелым юношей он чувствует себя заново родившимся. Неужто это не просто влечение… а нечто много большее… Нежный влажный поцелуй робко коснулся груди, а крепкая ладонь спустилась к паху, и все мысли тут же покинули Эраста, растворившись в остром чувственном наслаждении. Стон, против воли слетевший с его губ, заставил онемевшего на мгновение Сашу застонать в унисон. — Эраст… Фандорин тут же легко перевернулся, оказываясь сверху. — Я с тобой… — Я так… я так хочу сделать все правильно, но ничего не умею. — Я не многим опытнее, но мы справимся… не бойся… — А я и не боюсь. Эраст склонился к возбужденно блестевшим глазам теплого лучистого цвета и прошептал: — Мы можем не торопиться. Саша, выгнулся, потираясь напряженным естеством о бедро Фандорина. — Ну уж нет… Эраст ощутил на себе весь темперамент юности, когда его шею обвили сильные теплые руки, крепко прижав к себе, а ноги, покорно раздвинувшись, обхватили его бедра. Саша впечатал себя в крепкое мужское тело и ловко перевернулся, вновь оказываясь сверху. Фандорин только улыбнулся уголками губ, дозволяя. Бинх покрыл поцелуями широкие плечи, белоснежную грудь, живот, то и дело поднимая глаза, чтобы убедится в том, что все делает правильно. Ответом ему был влажный блеск ярких голубых глаз, потемневших до ночной синевы. Горячие губы робко коснулись напряженной плоти и продолжили своё путешествие по бедрам, пока Эраст не вцепился в светлую макушку, притягивая наверх. — Саша, ты с-сумасшедший… Мягкий голос с трогательным заиканием возносил Сашу к небесам. — Вовсе нет. Я так… изголодался по вам… Влажные мальчишечьи губы вновь смело обласкали тяжело вздымающуюся грудь, словно невзначай задевая напряженные соски, а руки дразняще прошлись по обнаженным бокам, вызывая сладкую дрожь. Фандорин закусил губу, чтобы недостойный мужчины сладкий стон не слетел с его губ, а Саша, заметив это, продолжил ласки с удвоенной силой, обхватив шелковистую влажную плоть мозолистой ладонью и начав неспешные, но уверенные движения. Эраст запрокинул голову, впиваясь пальцами в обнаженные подтянутые ягодицы юноши, которые с удовольствием нежил. Саша помутневшим взором любовался открывшейся ему картиной и не смог отказать себе в удовольствии оставить отметину на так откровенно предложенной шее. Боль, смешанная с бешеным восторгом неизведанного ранее наслаждения, накатила горячей волной и Эраст забился под ласковыми руками, увлекая за собой и Сашу, разделившего его восторг с широко открытыми затуманенными глазами. Сумасшедшая пульсация во всем теле понемногу унялась. Саша уткнулся носом во влажную ключицу, распластавшись на затихшем любовнике, ощущая себя одновременно и бесконечно уставшим и восхитительно легким… Боль, что поселилась на сердце, медленно отпускала… Саша улыбнулся. Крепкие мужские руки обнимали его крепко и жадно, а теплое дыхание приятно щекотало висок. — Я ужасный любовник? — спросил Фандорин хрипло. Бинху показалось, что он ослышался, светлые глаза озорно блеснули: — Пожалуй, вы правы. Саша почувствовал, как тело под ним напряглось, по спине прошелся холодок. — Я… — Эраст дернулся, пытаясь отползти прочь, но ему не позволили. — И кто из нас мальчишка? — Саша провел указательным пальцем по плотно сжатым губам Фандорина, не давая отвести глаза. — Это была глупая шутка. — Шутка? — В отместку за глупый вопрос, — сказал Саша, коротко поцеловав тонкие губы. — Не смейте говорить о себе что-то подобное. Вы самый лучший… Обещаете? — Обещаю… — А я обещаю вам быть самым лучшим… лю… — Тшшш… Вы уже превзошли все мои ожидания, Сашенька. Бинх резко погрустнел, прижался щекой к широкой груди. — Если вы скажете, чтобы я остался, я никуда не поеду… — Нет, Саша, вы должны думать о будущем. — Эраст поцеловал скорбно поникшую макушку. — Сейчас перед вами открыты все горизонты, вы молоды, умны, амбициозны и видите цель… — Но экспедиция… Она может продлиться долго. — В любом случае я буду ждать вас. — Правда? Клянетесь! — Обещаю, — мягко, но уверенно произнес Фандорин, и Саша возликовал. — Я люблю вас. — Тебя. — Я люблю тебя, Эраст. — восторженно блестя глазами, благоговейно произнес Бинх. — Вот теперь всё правильно, Сашенька. Бинх поцеловал теплый серебристый висок. — Я счастлив… Саша не услышал ответного признания, но разочаровываться не спешил. Его любимому мужчине нужно время, а он просто подождет… сколько понадобится. И как бы дальше не сложились их жизни, Бинх был уверен — он завоюет этого удивительного мужчину и всегда будет рядом.***
Коля вышел из кареты следом за Гуро в прохладу летней ночи и благодарно оперся на предложенную руку. С некоторых пор косые взгляды его не задевали. Мариинский театр сиял огнями, у входа было не протолкнуться от множества богатых экипажей. В теплом июньском воздухе висел аромат дорогой терпкости духов и городской пыли. С Эрастом и Сашей они планировали встретиться прямо в ложе, потому сразу направились внутрь, где, разоблачившись, позволили себе несколько минут праздной прогулки по до блеска натертому паркету. Гуро часто останавливался, встречая знакомцев и сослуживцев, и раскланивался с ними. Коля за несколько лет в обществе любимого приобрел репутацию прелестного начинающего писателя, воспитанника и постоянного спутника Гуро. Пришлось соответствовать и впитывать в себя все, чему учил его опытный светский лев. Именно благодаря таким урокам Коля приобрел определенный лоск, производил впечатление приятного, хоть и замкнутого собеседника, и научился не шарахаться от людей. Сегодня давали «Севильского цирюльника». Они с Гуро уже бывали на этой опере, но сегодня было иное. Заглавную партию пел приглашенный итальянец, молодой баритон Ринальдо Тотти. Коля был рад вынырнуть из пестрой шумной толпы в их маленький личный уголок бархата и парчи. Эту ложу Яков Петрович выделял из остальных, и любил сидеть здесь только с Колей. Тот, впрочем, очень скоро полюбил театр, и оперу в частности, и с удовольствием сопровождал любимого, когда у того появлялась свободная минутка. Вскоре в ложе появились и Фандорин с Сашей. Увидев друга во фраке, Коля восхитился. На атлетичном Бинхе тот сидел как влитой, а блестящие глаза и счастливая улыбка лучше всех возможных слов рассказали посвященным о том, что все недомолвки между Эрастом Петровичем и Сашей позади. Бинх сел рядом с Колей, нервным жестом поправив жемчужно белый шейный платок. — Ты чудесно выглядишь. — Коля поспешил успокоить друга. — Спасибо. Просто я уже два года не был в театре, с того самого Рождества. Коля тоже помнил, как в ту ненастную пору друг, приехавший к ним на праздники, стараниями Гуро впервые встретил новый год в приятной ему компании и посетил рождественское представление, где присутствовали государь с государыней. И вот свет приглушили, все взоры устремились на сцену, занавес поднялся и представление началось. Когда на сцене появился знаменитый итальянец, Эраст что-то шепнул брату, Коля ответа не расслышал, его поглотили волшебная музыка и великолепный итальянский. По окончании спектакля весь актерский состав и самые сановные и титулованные гости были приглашены на званый вечер. Среди этих избранных были Гуро с братом и их спутники. Коля хотел было по обыкновению отказаться, но соскучившийся Саша вцепился в него мертвой хваткой, а Гуро с Фандориным его поддержали. Противостоять трем самым близким людям Коля не мог и, позволив увлечь себя в экипаж, очнулся уже у особняка, где должен был состояться торжественный ужин и бал в честь итальянского гостя.***
Хозяин вечера Никита Сергеевич Бежицкий встречал гостей в прекрасном расположении духа, при входе в парадную залу. Высокий, изящный, щеголевато одетый, он сиял лучезарной улыбкой. А увидев юношу, который стоял рядом с ним, Коля не поверил своим глазам. Ванечка Александров, повзрослевший и ставший еще краше в своём элегантном темно-синем сюртуке, что выгодно оттенял его васильковые глаза и вороные кудри. Он и Яков, и Саша с Фандориным, удостоились нескольких теплых слов хозяина, и поспешили в гостиную, где уже были накрыты столы с закусками, между гостями сновали лакеи с шампанским, приглашенный оркестр играл что-то празднично-бравурное. Коля беседовал с другом, которому не терпелось поделится своим хрупким личным счастьем и от всей души радовался за него, когда его внимание привлёк высокий статный очень красивый итальянец, который этим вечером так задорно пел свою каватину. Он, как гость вечера, постоянно был в центре внимания. Но не это заставило Колю решительно сжать губы, а совсем иное: то, как он смотрел на Якова. Тут же припомнились многочисленные итальянцы, которых давно не поминал дурным словом Егор Никитич. То, что его Яша с этим..... были знакомы, сомнений не вызывало, как и то, что к Гуро, беседующему сейчас с хозяином вечера, тот очень хочет приблизиться. Но на Колино счастье на пути его встают многочисленные восторженные поклонницы. Коля уже хотел подойти к любимому, как его окликнули. — Коля? Услышав произнесенное красивым девичьим голосом своё имя, Коля обернулся и увидел перед собой прелестную молодую женщину в лиловом платье. — Простите. — Коля неловко отступил. — Я не имел чести быть вам представленным. — Неужели я так сильно изменилась, что ты не узнаёшь меня? — произнесла незнакомка и улыбнулась. И Коля узнал эту улыбку. — Оксана. — Ну конечно! — Оксана! — Это уже Саша, который от неожиданности встречи растерял все свои светские манеры и почти прокричал её имя. Спасибо оркестру — заглушил почти мальчишеский вопль. Коле очень хотелось бросится своей давней подруге-спасительнице на шею, но было не место и не время. Девушка, видимо, испытывала те же самые чувства, потому что немного отступила от молодых людей, скрывши лицо за веером. — Я тоже рада вас видеть Николай Васильевич, — чопорно произнесла Оксана, но глаза, такие знакомые, карие глаза, смеялись. — А вас, Александр Христофорович, я даже не узнала. Очень возмужали. — Мы вас тоже, Оксана! — отозвался не стушевавшийся Саша и наклонился, чтобы поцеловать руку девушке. — Сергеевна… — Оксана Сергеевна. — Я смотрю, ты в хороших руках, — проговорила девушка, обращаясь к Коле, незаметно кивнув в сторону Гуро. Коля, надеясь что не заалел, утвердительно кивнул. — Мы вместе… — Вот и замечательно. Господин Гуро благородный и умный человек и к тому же любит тебя. Коля удивленно приподнял бровь. — Не удивляйся, это видно всем, кто не совсем идиот. Он даже сейчас не отводит от тебя глаз. — Оксана покачала головой, что, видимо должно было означать: «Какие же вы мужчины не наблюдательные». — А вы Саша? — Если вы о сердечной привязанности, то моё сердце уже давно занято. — Я даже догадываюсь кем… Бедные дамы. — Оксана подмигнула озорно, на мгновенье превращаясь в юную девушку. Внезапно в их узкий кружок вторгся приятный невысокий брюнет с обаятельной улыбкой. — Mia cara, ti prego di perdonarmi, una conversazione troppo importante. (Моя дорогая, прошу меня простить, слишком важный разговор. (ит.)) — Николай Васильевич, Александр Христофорович, позвольте представить вам моего мужа…Альберто Гвидиче. — Альберто, это мои хорошие знакомые, — представила юношей Оксана. — Николай Васильевич Гоголь — я вам о нём рассказывала, и Александр Христофорович Бинх. Коля ошарашенно смотрел на статного итальянца, что так гармонично смотрелся рядом с юной женой. — Очень рад, господа, — на ломаном русском произнес итальянец, поклонившись. — Муж? Протянул Коля когда мужчину окликнул один из гостей. — Уже год мы женаты. Он художник и архитектор. Приглашен в Петербург одним из великих князей. — Но как вы познакомились? — спросил ошарашенный новостью Коля. — После того, как господин Брут и Елизавета Алексеевна обвенчались, — охотно пояснила Оксана. — Я убедилась, что у них все хорошо и моя помощь больше не требуется и возвратилась в Петербург. Рекомендательных писем у меня не было, потому устроиться гувернанткой в хороший дом было сложно. Но тут судьба смилостивилась и послала мне встречу с чудесной пожилой синьорой, которая оказалась матерью Альберто. Она приютила меня, а я стала для неё наперсницей и сиделкой. Муж мой до сих пор уверяет, что влюбился в меня с первого взгляда. Вот уже год как мы женаты и счастливы. — Я так рад, Оксана, а что же графиня? — У них все отлично, мы переписываемся с Елизаветой Алексеевной. Скоро на свет должен появиться их первенец. — Это же прекрасно. Давайте выпьем за встречу. Не слушая возражений Бинх, устремился в соседнюю залу, где стояли столики. И в этот самый момент за спиной Коли возник тот, кого он меньше всего хотел видеть. — Кого я вижу, старые знакомые, — к ним не слышно подобрался Ванечка. — Ах, это же наша новая знаменитость! — съязвила как всегда острая на язык Оксана. — Иван Григорьевич, если не ошибаюсь. — Не ошибаетесь, госпожа Гвидиче. — Добрый вечер, мы уже встречались сегодня, — настороженно поздоровался Коля с давним врагом. — Рад видеть, что вы наконец исполнили свою мечту, попав в театр. — Я один из самых перспективных танцовщиков, — с немалой толикой гордости в голосе проговорил Ванечка. — А ты, как вижу, тоже исполнил мечту, надавил на жалость лучшего следователя столицы. Коля побледнел от злости, но в бой бросаться не стал. Сказал лишь: — Спасибо, я счастлив с Яковом Петровичем. Он думал, что Ванечка яростно фыркнет по старой памяти, но, видимо, новая жизнь его пообтесала. — Я тоже счастлив со своим мужчиной, — проговорил он вдруг доверительно и совсем другим тоном. Оксана удивленно приподняла бровь. Неужели? Словно в ответ на сказанное за спиной Александрова появился хозяин вечера — недавно ушедший на покой актер Императорского театра, а ныне — постановщик Мариинского театра Никита Сергеевич Бежицкий. — Господа и дамы, надеюсь что вы не скучаете? Получив заверения в том, что все просто прекрасно, господин Бежицкий увел своего Ванечку с собой, и тот послушно пошел за мужчиной. Все таки любовь и нежность способны даже из озлобленного волчонка, каким был Ванечка в «Омутах», сделать прекрасно воспитанного юношу. Избавившись от неприятного собеседника, Коля расслабился, но как оказалось рано. Потому как ненавистный красавец-баритон таки добрался до Якова Петровича и теперь эти двое очень доброжелательно, — (по крайней мере именно так это виделось со стороны), — беседовали. Оглядевшись, Коля понял, что Эраст с Сашей куда-то исчезли, а оставшийся в одиночестве Гуро оказался легкой добычей для разных итальянцев и итальянок тоже. И если к женщинам Коля научился не ревновать, так-как они мало интересовали любимого, то мужчины… особенно вот такие… на фоне которых Коля чувствовал себя посредственной серостью, были ему откровенно неприятны. Извинившись перед Оксаной и договорившись всенепременно встретиться в самом скором времени, Коля поспешил туда, где смуглокожий темноволосый господин бесстыдно строил глазки его Яше. Коля придал своему лицу скучающее выражение и решительно направился к мужчинам. — Добрый день. Вы не представите меня, Яков Петрович? — Конечно, Николай Васильевич, — Коля с облегчением заметил, что его появление было приятно любимому. — Это мой давний знакомый, господин Тотти, которого мы имели удовольствие слышать сегодня на сцене. Итальянец несомненно заметил, как близко встал к любимому Коля и как мягко, минуя свои извечные стальные нотки, обращается к нему Гуро. Яков Петрович явно почувствовал Колино состояние и поспешил успокоить, невесомо скользнув ладонью по напряженной спине. — Восхищен вашим голосом, господин Тотти, - проговорил улыбаясь Коля, ободренный невинной лаской. — Мы с Яковом Петровичем довольно часто бываем в опере, но ничего подобного не слышали. Коля увидел, как губы любимого растянулись в странной улыбке. Видимо, отметил это неявное «мы». — О да, господин Гуро давний поклонник моего таланта, — на ломаном русском проговорил красавчик и так посмотрел на его мужчину своими выразительными глазами, что Коля вдруг ясно осознал, что вполне способен на убийство. — Даже не сомневаюсь, — проговорил Коля таким тоном, что Гуро поспешил закашляться, чтобы скрыть смех. — Но хочу вас огорчить: в последнее время Яков предпочитает русскую музыку итальянской. Предпочитает господина Алябьева* господину Беллини**. Великолепный Тотти оказался неглуп и, изменившись в лице, как-то растерянно посмотрел на Гуро. Тот решил поддержать игру любимого и с наигранной досадой произнес. — Николай Васильевич прав. Я действительно в восторге от романсов господина Алябьева, с ним мы, кстати, вместе воевали, чего не могу сказать о «Пирате»***. На хлопающего глазами итальянца было больно смотреть. Будучи абсолютно беззлобным от природы Коля превращался в сущего дьявола, когда кто-то смел претендовать на его Якова. И сейчас уничтоженному столь изящным отказом Тотти, который так и не мог уяснить, как его могли променять на этого бледного юношу с горящим яростью взором, оставалось только откланяться под насмешливым взглядами гостей, что наблюдали столь увлекательный диалог. — Коленька, неужто вы опять вообразили себе то, чего нет? — мягко шепнул Гуро. — Сейчас нет. Пара шепотков за спиной дали мне понять, что было. — И вы решили снова во мне усомниться, — покачал головой Гуро. — Я…Яков Петрович, — вдруг покачнулся Коля. — Я что-то неважно себя чувствую. — Дурно? — Гуро привычно предложил руку. — Душа моя, я просил вас не злоупотреблять шампанским… — Здесь слишком душно. — Хорошо, сейчас предупрежу брата и можем отправляться.***
Экипаж подали незамедлительно, и попрощавшись с хозяином вечера, Коля с Яковом погрузились в карету. Захлопнувшаяся дверь отгородила их от шума улицы, а плотные тяжелые занавеси от — любопытных взглядов. Только стоило экипажу тронуться, как Коля скользнул со своей скамьи на родные теплые колени. — Яша… — тонкие руку обвили крепкие плечи. — Вам уже не дурно, голубчик? — как-то слишком беззаботно проговорил Гуро, зарывшись ладонью в чинно уложенные длинные пряди и отводя их от лица. — Мне просто замечательно, — отозвался Коля, отдаваясь нежной ласке. — Только есть одна небольшая проблема. Коля молился, чтобы в полутьме, царившей в экипаже, его вспыхнувшее лицо было не так заметно. Он взял теплую ладонь Гуро и прижал её к своему напряженному паху. — Радость моя, только не говорите, что на вас так повлияла небольшая размолвка с господином Тотти. Вместо ответа Коля обвил руками шею любимого и поцеловал его в приоткрытые в насмешливой улыбке губы. — Тут только ты и я. — Конечно, Николенька. Только боюсь, что до дома мы добраться не успеем. — Мммм… — Коля застонал, откидывая голову назад, почувствовав, как на его разгоряченную плоть ложится знакомая рука. — Тише, сладкий мой, — зашептал Яков в горячее ушко.- Сейчас мы решим вашу проблему. Гуро сдернул с Коли дорогие фрачные брюки и исподнее, торопливыми поцелуями покрывая шею, чуть скрытую сбившимся платком, а затем позаботился о себе. Голубые глаза напротив полыхали таким огнём, что он был отчетливо виден даже в неверной полутьме. Яков не узнавал своего робкого возлюбленного в этом сгустке тёмной ревности и порожденной ею глухой страсти. Тот не впервые выступал инициатором их чувственных игр, но таким, как сейчас, своего Николеньку Яков еще не видел. Юноша подрагивал от переполнявших его эмоций, жадно и яростно цеплялся за плечи Гуро и целовал, целовал так бесстыдно и сладко, как никогда ранее. В эту минуту его не волновало ни неудобство узкой скамьи, ни неровная брусчатка по которой катил экипаж, ни собственные откровенные стоны. Коля накрыл своей ладонью ладонь любимого, обнимающую оба напряженных естества и неспешно заскользил по влажным стволам, не отводя восторженного взгляда от потемневших омутов напротив. Гуро отвел свою ладонь, откинулся на спинку, отдавая себя на милость любовнику, позволяя вести и властвовать. Вверх, вниз, вдох-выдох… Глаза в глаза. Покусывая сладкие припухшие губы Коли, Гуро на мгновение смежил веки и в это самое время его робкий нежный мальчик неловко приподнялся и сам опустился на его изнывающую плоть, судорожно втянув воздух. Предостережение не успело слететь с языка, вместо него раздал грудной хриплый стон, в котором Гуро с удивлением узнал свой собственный. Темные пряди коснулись щеки Гуро, а узкие ладони болезненно вцепились в его плечи. Неудобство позы компенсировалось её пикантностью и если бы на месте Коли был случайный любовник, Яков бы непременно наказал бесстыдника за самоуправство и, сменив позу на более удобную, закончил эту пошлость несколькими жадными толчками к всеобщему удовлетворению, но это был его Николенька, который наконец заявлял свои права на него. Якову, доминанту во всём, это отчего-то очень нравилось и не просто нравилось: от такого Коли кружилась голова и отключались все инстинкты, кроме главного — любить, отдавать, оберегать. А потому он поймал сумасшедший головокружительный темп, заданный любимым, чтобы сменить его неспешным и чувственным, прикусывая острый кадык и оглаживая кусочек обнаженных ягодиц, покрытых испариной. — Он тебя не получит. Т-ты только мой… Коля задыхался, продолжая тягуче и жадно подниматься и опускаться, тяжело и глубоко дыша… — Не получит, хороший мой… Любимый голос с властными нотками быстро подтолкнул Колю к опустошительному финалу. Гуро, почувствовав состояние любимого, в одно касание довел его до пика, срываясь следом. Гуро с трудом удалось заглушить поцелуем сладкий стон Николеньки. Юноша зарылся носом в его безупречную укладку, отрывисто и рвано дыша. Яков не двигался, придерживал за спину своё сумасшедшее счастье, позволяя наконец прийти в себя. — Охх, что же я наделал? — простонал Коля, с трудом ощущая затекшие конечности. — То, чего вам очень давно хотелось, голубчик, — прозвучало мягко, чуть насмешливо. — Простите. — Коля по-прежнему не поднимал глаза, раздумывая, как привести себя в порядок так, чтобы ничего не заподозрил уважаемый Егор Никитич. — Коленька, неужели вы думаете что я недоволен? — Но… Это было… — Очень страстно… — П-правда? — Без сомнения… Но мне всё же придется вас отшлепать… - З-за что? — За блестяще разыгранный спектакль, свет мой. Коле не удалось скрыть робкую довольную улыбку, предвкушая сладость наказания. — А теперь успокойтесь, мы подъезжаем. Коля улыбнулся в мягкий благодарный поцелуй и поспешил привести себя в пристойный вид. Любимый мужчина был уже абсолютно безупречен. И как ему это удаётся?***
Солнечный луч бессовестно скользнул по высокой подушке, пощекотал тонкую ладонь, что лежала поверх одеяла и, не добившись эффекта, нагло устроился на белоснежном лбу сладко спящего Коли. Тот, спасаясь от вредного незваного гостя, перевернулся на другой бок, отползая в тень и вдруг неожиданно охнул. Выдающийся тонкий нос уткнулся во что-то мягкое, приятно пахнущее типографской краской. Коля открыл один мутный голубой глаз, затем второй, а потом и вовсе приподнялся, чтобы взять в руки свежий номер журнала, который оказался довольно популярным в литературных кругах ежемесячником «Библиотека для чтения».**** Яшина половина кровати была холодной, значит, встал давно и уже отправился на службу. Но для чего оставил журнал? Пролистывая страницу за страницей, Коля вдруг замер, ошарашенно глядя и не веря своим глазам. В одном из самых популярных литературных журналов Петербурга были напечатаны его рассказы. Они… (Коля спешно начал пролистывать журнал до конца), занимали большую его часть. А вот и критическая статья в самом конце…Коля пробежал глазами по диагонали. Её даже при всем желании нельзя назвать критической. Скорее, известный литературный критик был заинтригован новым юным талантом, его самобытным языком и ярким метафоричным слогом. Коля задохнулся от переизбытка чувств. Он даже не мечтал о подобном… — Яша… Коля скатился с кровати и даже не завернувшись в шлафрок, выскочил в коридор и устремился в столовую. Может Яков еще не уехал…***
В уютной гостиной неспешно потягивали утренний кофе два брата. — Я не должен был его провожать, — нарушил тишину Эраст. — Ну почему же, — поднял глаза на брата Гуро. — По моему, это было нужно вам обоим и Александр это понимал лучше тебя. — Я вновь дал ему н-надежду на будущее! На наше совместное будущее… — И что в этом плохого, Расти? Молодой человек влюблен, он ждал тебя три года, неужто это для тебя ничего не значит? — Значит, — глухо отозвался Фандорин. — Ну так и наслаждайся любовью и жизнью. — Я не уверен в своих ч-чувствах, Яш. Да и с его стороны всё это может быть лишь благодарностью за участие в его судьбе. — Не думаю, что ты прав в его отношении. Прости, если тебе мой вопрос покажется излишне прямым. Вы были близки? — Яша… — Эраст как в детстве попытался спрятаться за крохотной чашкой, но не получилось. — Расти, сколько тебе лет? — укоризненно покачал головой Яков. — Были. — Всё так плохо? — Что? О… Нет!.. То есть, все даже очень хорошо. — Тогда я не понимаю, в чем проблема? У тебя есть женщина, ты собираешься идти к алтарю? — Ты же знаешь, что нет, — сухо бросил Фандорин. — Вот и успокойся. Дыши полной грудью и жди вестей от своего мичмана. Коля говорил, что он возвратится весной? — Почти через год… — И прекрасно. К его возвращению я поговорю с нужными людьми, пристроим Александра в штаб. — Думаю, штабная работа не для него. — Вот и проверим ваши чувства. — Яша! Гуро резко обернулся на зов и встал, увидев на пороге гостиной растрёпанного босого Николеньку в одной ночной рубашке. — Что случилось? — неподдельный страх в голосе Якова отозвался мягким теплом в колиной груди. И прежде чем Гуро успел сделать пару шагов навстречу, на него налетел теплый, пахнущий свежестью и уютом Коля, и крепко обнял. — Спасибо! Только сейчас заметив в руках юноши журнал, Гуро расслабился. Напугал! Ничего страшного не произошло, просто Николенька в который раз не сдержал свои эмоции и примчался благодарить так, как умел. От всей своей ангельской души. Эраст Петрович очень старался тактично не смотреть на обнимающуюся пару, но получалось из рук вон плохо. Может, и нет ничего зазорного в счастье? В счастье юном, мужественном и влюблённом. У него есть еще целый год поразмыслить над этим. — Ой, простите, Эраст Петрович. Я… — Всё в порядке Николай Васильевич. Это я явился с утра пораньше без доклада. — Вы верно Сашу провожали? — забыв обо всём, принялся расспрашивать Фандорина Коля. Если бы гостем был не Эраст, Гуро бы давно уже привнёс в свой голос мраморных ноток и отправил бессовестное сокровище одеваться, но сейчас только притянул к себе на колени вяло сопротивлявшегося Николашу, укрыв его плечи своим сюртуком. Соскучился. — Провожал. — А мы вчера простились. Он просил на пристань не приходить. — Это и к лучшему, сегодня с-слишком ветрено. — Он только отправился в плаванье, а я уже скучаю, — откровенно признался Коля. — Это нормально, Н-николай Васильевич. — И в тоже время я за него счастлив. — Коля украдкой посмотрел на Гуро. — Мы должны уважать его выбор. — Абсолютно с вами согласен. А теперь позвольте вас покинуть. Нужно готовиться к отъезду. — Вы уезжаете? — В Варшаву, на пару месяцев. — Ждем тебя завтра к ужину, — непререкаемым тоном произнес Гуро. — Я буду… Не провожай. Когда за Фандориным неслышно закрылась дверь, Коля еще крепче прижался к любимому. — Он за Сашу переживает? — спросил серьёзно Коля, поудобнее устраиваясь на уютных коленях. — Думаю да, душа моя. — А если бы я вот так в экспедицию… Вы бы скучали? — Вас, Николенька, я бы дальше Кронштадта не отпустил. — Это почему же? — с притворным негодованием спросил Коля. — Плохо себя ведете, голубчик. Непристойно одетым по дому расхаживаете, — в голосе Якова мягко звенел юмор. — Значит, наша поездка в Тоскану откладывается? — провел Коля пальцем по глубокой морщинке на высоком лбу любимого. — Это вряд-ли, душа моя. Ведь туда мы поедем вместе, — ответил Яков, млея от ласки. Коля блеснул глазами и потянулся было за поцелуем, но вдруг вспомнил, ради чего он собственно появился здесь десятью минутами ранее. — Журнал… Я… Спасибо, Яша! — Ну-ну, Николенька. Это я должен вас благодарить за возможность прочесть все эти прекрасные вещи первым. — Что бы я смог без вас… — Ваш талант со мной или без меня — эта редкая драгоценность. Уж поверьте, радость моя, критиков я не покупал. Все статьи вышли без малейшей редактуры. — Спасибо, Яша. Я так люблю тебя. — Я тебя тоже, хороший мой, — Яков наклонился к приоткрытым губам. — С годовщиной. — Ой, я совсем забыл… Три года прошло, а я как будто вчера вас увидел в Омутах. — И чем не повод посетить Бал выпускников, который на днях устраивает Никита Сергеевич. — Мы приглашены? — заинтересованно заёрзал на коленях Коля. — Мы там всегда желанные гости. — Тогда едем обязательно, но только чтобы больше никаких итальянцев, — сурово свёл брови Коля. — Как скажете, душа моя, как скажете, — спрятал улыбку Яков. Когда Егор Никитич заглянул в гостиную его господа самозабвенно целовались, позабыв о том что лучшего следователя столицы уже четверть часа ожидает экипаж. ___________________________________ *Алекса́ндр Алекса́ндрович Аля́бьев — русский композитор, пианист, дирижёр. В XIX веке пользовался большим успехом, написал около 200 романсов, 6 опер, 20 музыкальных комедий, множество других музыкальных произведений. Среди лучших произведений Алябьева — романсы «Соловей» (1826) на слова А. А. Дельвига, «Зимняя дорога», «Два ворона» на стихи Пушкина, «Вечерний звон» на слова И. Козлова, «Нищая» на стихи П. Беранже в переводе Дмитрия Ленского. **Винченцо Сальваторе Кармело Франческо Белли́ни — итальянский композитор, автор 11 опер. ***"Пират» — опера, написанная Винченцо Беллини для Ла-Скала в 1827 г. **** «Библиотека для чтения» — издаваемый в 1834–1865 гг. в Санкт-Петербурге журнал словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод.