***
Коля буквально сбежал из столовой, где Татьяна снова практически насильно впихнула в него еще одну порцию яблочного пирога. Субботний день выдался солнечным и ясным и Коле очень хотелось прогуляться в компании Якова, но тот с самого утра работал в кабинете и даже обед приказал подать туда. Подобные рабочие выходные случались не часто, а если случались, значит дело действительно не терпело отлагательств. Коленька неслышно проник в кабинет Якова. Он уже давно изучил любимого и знал что тот ни словом ни действием не упрекнет юношу, который нуждался в его присутствии, как земля - в солнце, но старался не мешать работать, устроившись в дальнем углу с книгой. Вчера Гуро вернулся из управления хмурым и уставшим, и Коля тревожился… На цыпочках проследовав к любимому креслу, Коля опустился в него и взялся было за недочитанный роман, но Яков Петрович, сосредоточено что-то пишущий, привлекал сильнее чем вялотекущий сюжет. Он снова засмотрелся на своего… мужчину. Коле неприятно было называть Гуро любовником, слишком грубо и пошло это звучало на его невзыскательный вкус, как и не уютно было понимать, что вся прислуга в доме в курсе их с Яковом отношений. Коля уже освоился в богато обставленном старом особняке, но по-прежнему чувствовал себя здесь лишь гостем. Это, как он недавно понял, злило и Гуро, и управляющего, который не называл Колю иначе, чем "юным барином" и уважительно - Николаем Васильевичем и смотрел с таким участием, словно на родного сына. Приучил к ежедневным прогулкам в парке, что находился в десяти минутах ходьбы от дома, сытным завтракам и обедам, которые мягкими уговорами заставлял съедать даже в отсутствии Гуро. «Здоровое питание, как говорит Яков Петрович, это основа долголетия» заученно благоговейно повторял Егор Никитич. Благодаря такой заботе Коля немного поправился и перестал дичиться, хотя так и не научился приказывать слугам, просил по-доброму, откровенно смущаясь. Наверное, поэтому его просьбы выполнялись неукоснительно и в кратчайшие сроки. Несколько совместных с Гуро выходов за пределы особняка оказали на чувствительного Колю сильное впечатление. Петербург поразил его воображение размахом, красотой и монументальностью. Именно эти впечатления снова подтолкнули его к писательству и скоро из-под его пера родилось несколько коротких, но содержательных эссе, что были прочитаны приятно удивленному Якову и им одобрены. Единственное, что огорчало Колю, чувственной близости, подобной той, что единожды была между ними в поместье, больше не повторялось. Гуро теперь постоянно спал рядом, совсем позабыв свою помпезную хозяйскую спальню с царственным ложем, сладко и тягуче целовал, говорил нежности, но не позволял своим рукам опускаться ниже талии. Коля млел, подставлялся под ласковые руки и губы, но о большем просить отчаянно стеснялся. — Скучаете, Николенька? Коля очнулся от своих невеселых мыслей, в которые ухнул с головой и не сразу понял, что Яков обращается к нему. — Я… вас не побеспокою… — Конечно же нет, душа моя… Я просто наконец завершил последний отчет и теперь весь ваш. Коля поднялся с насиженного места и подошел к Якову, который смотрел на него с тёплой улыбкой. — Это значит, что остаток дня мы проведем вместе? — обрадовался Коля. — И не только дня, Николай Васильевич, - приветствовал его Гуро поцелуем в висок, невинным намеком заставив порозоветь. — Куда бы вы хотели отправиться? Может, в театр или в ту букинистическую лавку, что вам так полюбилась? — Мммммммм, сегодня такая чудная погода. Может, мы немного прогуляемся? До того парка со статуями. — Если вам этого хочется… — Очень. — Тогда собирайтесь, а я поменяю платье и отправимся. Коля блеснул глазами и снова с таким обожанием глянул на Якова, что у того зашлось сердце.***
Парк, который в будни казался Николаю уединенным и романтичным, в выходные превратился в проходной двор. То там, то здесь мелькали дамские шляпы под кружевными зонтиками, прогуливались семейные пары с детьми, гувернантки с воспитанниками, юноши с приятелями. Колю накрыло разочарованием, а вот по непроницаемому лицу Гуро ничего нельзя было сказать, он не спеша вышагивал рядом с Колей и словно действительно наслаждался прогулкой. — Что вас тревожит, Коленька? — Яков как всегда чутко улавливал его настроение. — Я не рассчитывал, что тут так… — Шумно? — Д-да… — А вам хотелось уединения? Коля улыбнулся и опустил глаза подтверждая: «Да, очень» — Успеется, а пока дышите глубже и дайте солнцу хоть немного коснуться белизны ваших щек. Коля напрягся. Опять. Сначала управляющий, а теперь и сам Яков Петрович. Егор Никитич уже пару раз туманно намекал растерянному Коле, что чтобы понравиться его хозяину, нужно хорошо и правильно питаться и уделять внимание своему здоровью. Вдруг его хрупкая болезненная фигура и правда не привлекает Гуро как… как должен привлекать любовник?.. Ничто не предвещало, но погода вдруг резко испортилась, как не редко бывало в Петербурге, на солнце набежала темная туча, по парку прошелся сильный порыв ветра. Вдалеке раздались раскаты грома и через несколько мгновений небо прорезала молния. Праздно гуляющие стали собираться и спешить в сторону поджидавших экипажей, но Гуро, словно ничего не замечая, продолжал двигаться по парковой дорожке, наслаждаясь густым предгрозовым ароматом цветов и трав, а войдя в тенистую аллею из примыкающих к друг другу кронами молодых кленов, и вовсе переплел свои пальцы с колиными. — Люблю летнюю грозу, - проговорил Гуро чуть слышно. - Она несет очищение от душевной грязи, что замарала меня, но никогда не должна коснуться вас. — Яков Петрович… — Да, хороший мой? — Я давно хотел вам сказать, как я рад, что вы меня нашли. — Нашел? — Именно. Ведь если бы вы не приехали в Омуты… — Но я приехал, душа моя, и теперь все позади. - Гуро не хотелось говорить о том, что их минуло, это возвращало его в те неспокойные ночи, в которые он просыпался в поту, потеряв, не успев спасти своего Колю, а потом долго с облегчением рассматривал его тонкий профиль на соседней подушке. Теперь гром пророкотал прямо у них над головами, молния сверкнула незамедлительно, и вскоре вокруг уже не осталось ни одного гуляющего. Коля опасливо осмотрелся и тут же нетерпеливо притянув к себе Якова, жадно прижался к его губам своими. Если Гуро и удивился такому поведению своего Коленьки, то виду не подал… ответил, нежно прикусывая сладкие губы и обволакивая терпким ароматом своего парфюма, который, смешиваясь с запахом грозы, выбивал у Коли почву из-под ног. Когда Гуро наконец отступил, у Коли подкашивались колени, а перед глазами все плыло. Вдруг на кончик носа упала капля, еще одна на лоб и щеку, еще и еще… — Дождь. — Определенно. — И что же нам делать… — Спасаться! Яков Петрович схватил Колю за руку и они побежали… Дождь всё усиливался, шурша по траве и листьям, прокрадываясь за воротнички рубашек и неприятно постукивая по макушке. Но ни тот, ни другой словно этого не замечали, наслаждаясь этой странной пробежкой рука об руку. Вот еще одна аллея, поворот и Коля ошарашенно остановился, понимая, что в этой части парка еще не был, иначе бы обязательно обнаружил этот искусственный грот, который создала сама природа из переплетений ветвей. В нём спокойно могли поместиться человек пять, а им двоим пространства хватало с лихвой. И тут Колю снова мягко притянули к груди, плотно прижавшись сзади и обхватив обеими руками за пояс. — Переждём. — Какое чудесное место… — Вам нравится? — Словно зеленая пещера посреди города… — Так оно и есть, - промурлыкал Гуро тем грудным бархатным баритоном, от звучания которого у Коли по спине пробегали мурашки, а внизу живота становилось блаженно тепло. Коля опустил свои прохладные ладони на переплетенные на его животе пальца Гуро, и позволил себе откинуть голову на плечо любимого. — Я бы остался с вами здесь навсегда. В его макушку смешливо фыркнули. — Боюсь, долго бы мы с вами не продержались, душа моя, - щекотно лизнули завиток уха, поцеловали мочку. - Слишком сыро и совсем не кормят. Дождь продолжал шуршать, бить по листьям, но в убежище все эти звуки уже не казались разгулом стихии, они органично вписывались в атмосферу тепла, нежности и понимания, что царила в зеленом гроте. Коля развернулся в надежных руках, чтобы снова прильнуть к широкой груди и прошептать: — Я хочу, чтобы вы любили меня. — Радость моя… — Любили сегодня ночью… Влажные черные глаза блеснули в полутьме. — Как же я долго этого ждал, Николенька. — Я… Правда? Коле ответили жадным интимным шепотом: — Настолько, что боюсь что в обратный путь мы с вами отправимся в пролётке. И они снова побежали. Гуро впервые не было никакого дела до того, как он, взрослый импозантный мужчина смотрится, спешно перешагивая лужи, в которых отражалось небо. Главное, что на него неотрывно, с восторгом предвкушения смотрели голубые, как это самое небо глаза, а солнце, выглянувшее из-за туч, ласкало темноволосую макушку, что минуту назад так доверчиво прижималась к его плечу.***
Путь до особняка промелькнул как один миг и вот они уже были в просторном холле. Гуро что-то отрывисто бросил встречающей их горничной и та сразу испарилась, откинул в никуда любимую трость и ощутимо прижал Колю к балюстраде лестницы, что вела наверх в жилые комнаты. Легкий толчок в спину лишь ненадолго отрезвил Колю, который неотрывно глядел в яркие темные глаза, слушая прерывистое дыхание Якова, а потом задыхаясь рванул с шеи шелк голубого шейного платка, подаренного Гуро, открывая белый мрамор тонкой кожи. Яков глухо зарычал и склонившись, провел по ней языком - широко и влажно, словно примеряясь, пробуя на вкус, и Коля, не удержавшись, тонко заскулил. Гуро вдохнул знакомый нежный аромат, уткнувшись в порозовевшую впадинку над ключицей, и Коля вцепился в его плечи, откинув голову назад. Подкашивающиеся ноги Колю уже не держали и Яков, словно пушинку, подхватив его на руки, устремился вверх по лестнице. Юноша вскрикнул от неожиданности, удушливо зарделся, но услышав: «Успокойся, хороший мой», расслабился и спрятал лицо на груди Гуро. Яков принес его в свою спальню и от этого многозначительного жеста у Коли пекло в груди. «Теперь ты только мой, я хочу видеть тебя в своей постели», словно говорил он и Коля понял. В проветренных покоях царила приятная прохлада и Коля часто и глубоко задышал, отчаянно пытаясь вернуть себе душевное равновесие, но тщетно. Он безропотно дал уложить себя на кровать, завороженно смотря на стягивающего с себя влажный сюртук Гуро, а потом зажмурился, не в силах вытерпеть этот жаркий, дерзкий пьяный взгляд, которым оглаживал его любимый. Когда Коля открыл глаза, Яков уже был совсем рядом. Он успел прилечь и сейчас его проворные легкие пальцы неспешно растягивали многочисленные крючки, пуговицы и завязки. — Я хочу видеть вас, душа моя... Коля не противился и не зажимался, совсем наоборот - помогал снять с себя сюртук и рубашку, послушно приподнял бедра, чтобы Яков Петрович смог стянуть с него брюки вместе с исподним. Абсолютно обнаженный, покорно-трепетный Коля действовал много лучше самого забористого восточного афродизиака и, Гуро, с восторгом разглядывая юношескую фигурку на крахмальных простынях, понимал, что пропал окончательно. Он уже не сможет остановится, как и отказаться от этого мальчишки. Он скорее убьет, умрет сам, но никому и никогда не отдаст это сокровище. Коля же, не подозревая о том, какие крамольные мысли бродят в голове любимого, чуть дрогнул, покрываясь мурашками в прохладе спальни. Заметив это, Гуро стянул с себя мешающие одежды, оставшись абсолютно обнаженным и одним плавным движением скользнул на кровать. — Сейчас я вас согрею, зяблик вы мой. Коля подался навстречу горячим рукам и выгнулся, приникая к знакомой мужской груди как можно ближе. Яков, подхватив юношу под мышки, переместил его к изголовью и приник к сладковато-соленой на вкус ключице, а потом провел ладонями по шелковистым бокам, играючи задевая большими пальцами возбужденные розовые соски. Коля откинул голову на подушки, вцепившись в предплечья Гуро и рвано с присвистом задышал. Наслаждаясь тонкой чувственностью своего мальчика, Яков ввинтился языком в мягкую впадинку пупка, а затем стал вычерчивать прихотливые узоры, вылизывая полупрозрачную кожу, то поднимаясь вверх по тонким ребрам, то опускаясь вниз до нежного пушка, на котором покоилось абсолютно возбужденное, сочащееся влагой естество. Совсем скоро Коля уже не стонал, а всхлипывал, инстинктивно подаваясь бедрами наверх, цепляясь пальцами за тонкий лен простыней и безупречную укладку Гуро, побуждая к более активным действиям. В последний раз обласкав тонкие бедренные косточки, Гуро жадно зарылся носом во влажные кудряшки, разводя покрытые испариной бедра шире, и наконец сделал то, что так давно хотел сделать для своего мальчика, и крайне редко делал для бывших любовников. Колю словно накрыло ярким маревом, что переливалось и пульсировало под веками хаотичными вспышками. Первое желание отстраниться и сбежать от стыдной ласки очень скоро сменилось абсолютно противоположным — чтобы эта сладкая пытка остро-новым наслаждением никогда не заканчивалась. Коля даже не заметил, что прикусывает костяшки пальцев, чтобы не закричать в голос. А потом волшебный язык Якова сделал что-то такое, от чего Коля забился в жарком экстазе, изливаясь в благодатный влажный рот и теряя себя… Уплывшего мальчишку Гуро возвращал к жизни невесомыми легкими поцелуями, неспешно ведя языком по внутренней стороне подрагивающего бедра до нежной подколенной впадинки, от прикосновения к которой, Яков знал, его Коленька закатывает глаза и разводит свои длинные стройные ноги еще шире. Всё так и случилось и скоро они уже вновь жарко и глубоко целовались, не обращая внимание на разошедшуюся грозу и бивший в окно ветер. — Яша… Яшенька. Коля с азартом первопроходца исследовал мужественные тылы своего любимого, не забывая подставлять под поцелуи губы и плечи. — Мммм, какой ты красивый… Гуро, которого странным образом возбуждали узкие ладони на его ягодицах, продолжал нежить своего мальчика, плоть которого, к восторгу Якова, уже вновь требовала разрядки. — Ты тоже, радость моя… — Тогда возьми меня… как хочешь. Гуро на минуту замер, а затем, всмотревшись в расфокусированную голубизну глаз, перевернул юношу на зацелованный живот и, чувствительно дернув за длинные пряди, что закрывали хрупкую шею, произнес: — Где же вы набрались этой пошлости, Коленька? — Мммм… вам не нравится? — С вами мне нравится все, если кроме меня этого больше никто и никогда не услышит. — Никогдаааааааааа. Поцелуи спустились по спине, собирая влагу и лаская хрупкие позвонки, а потом губы прильнули к очаровательным поджарым ягодицам. Коля сдавленно ахнул, приподнимаясь, но тут же был уложен обратно. — Шшшшшшшшшш, всё хорошо, душа моя. Дальнейшее жаркое бесстыдное действо заставило Колю скулить новорожденным щенком, сбивать простыни распятой лягушкой и густо краснеть в пух подушки, боясь поднять лицо. И вот уже когда Коля подумал, что так и умрет от безумного запретного восторга, в его сознание ворвалась боль и лишь ласковый голос и нежные поцелуи между сведенными лопатками не дали удариться в панику, а потом было: — Потерпи, родной мой, будет больно. И Коля терпел под виноватое: — Расслабься... Прерывистое: — Дыши.. Восторженное: — Мой сладкий... А потом его искусанные губы накрыли любимые и начали нежно выцеловывать, отвлекая, компенсируя боль, что сейчас разливалась внизу. Коля и не заметил, как из стыдной животной позы он, словно податливая глина, перетек на бок, и ему продолжают благодарно целовать шею и плечи, крепко прижимая к своей груди. Боль притупилась, сменившись нарастающим удовольствием от неспешных тягучих движений, что дарили ему двигающаяся внутри горячая плоть и искусная рука. — Мммммммммммммм — Прости, счастье моё. Гуро купался в ярких ощущениях как в океане, не позволяя себе окунуться в них с головой, иначе он сорвется и навредит своему мальчику, который так мужественно терпел в свой первый раз, не позволяя себе ударится в истерику. Коленьке, которого хотелось лишь холить и лелеять, пришлось причинить боль и это убивало, хотелось подарить ему хоть немного наслаждения, а потому очень скоро Яков покинул вожделенное тело под болезненный выдох, мягко перевернул на спину и накрыл собой, сцеловывая непрошеные слезы с испуганных глаз. — Всё будет хорошо. Верь мне. Их губы снова встретились и Гуро начал извечные тягучие движения, притираясь своей разгоряченной к шелковистой плоти любовника и снова вошел в безумно узкое горячее нутро, шепча в растерзанные губы: — Почувствуй меня, мальчик мой… Да, вот так…вместе! — Мммммммммммм Коля сцепил ноги на пояснице Якова и, разорвав поцелуй, не отрываясь смотрел в черные бархатные глаза, без конца облизывая губы. Когда горячая ладонь вновь накрыла его напряженную плоть, Коля задрожал и инстинктивно подался вперед. И тут мир вдруг покачнулся, перед глазами сверкнула та самая молния, ударив жаркой волной словно во все клетки бренного тела, кровь закипела бушующей лавой. Коля закричал, забился, впиваясь ногтями в крепкие плечи и Гуро тут же последовал за ним, смешивая их соки на шелковистой коже мальчишеского живота, и без сил опускаясь рядом. Влажные темные пряди прилипли к высокому лбу и вискам юноши и Гуро бережно отвел их, чтобы увидеть на тонких скулах лихорадочный румянец и влажные дорожки слез. — Коленька… Якову не ответили, лишь еще крепче прижались, осторожно повернувшись на бок. Гуро накрыла лютая злость на самого себя и отвращение к собственной похотливой натуре. Он причинил боль и это не оправдать ни чем. Он никогда не был насильником, но сейчас именно так себя чувствовал. Мальчик слишком хрупок. Ему требовалось много больше времени, чем его опытным любовникам. А он… — Коля? — Я люблю вас… Яков не верил своим ушам, лишь бездумно взял узкую ладошку и уложил к себе на грудь, прижимая. — Я был груб… — Нет, я… Мне понравилось. — Посмотрите мне в глаза и повторите это. И Коля повторил, а потом стыдливо прошептал в ухо, прикрываясь ладошкой, то самое, что понравилось более всего, словно их кто-то мог подслушать. У Гуро словно камень с души упал. Он, мягко улыбаясь, шепнул что-то в ответ, от чего Коленька стал пунцовым, а потом нежно поцеловал каждое чувствительное местечко, каждую оставленную в порыве страсти метку, обтирая разнеженное, пахнущее страстью тело. — Как же я люблю тебя, сердце моё. Коля солнечно улыбнулся, обнимая: — Никому вас не отдам, никогда… — Никогда, - повторил Гуро. — Убейте лучше, но не прогоняйте. Гуро хотел успокоить, но тут же, столкнувшись с решительным взглядом, понял, что все серьёзно и ответил: — Не дождетесь, Николай Васильевич. Еще намучаетесь со мной стариком лет через тридцать. — Хоть через сорок.- Все так же серьезно ответил ему юноша с умными взрослыми глазами. Яков поцеловал эти глаза и притянул Колю к себе на грудь. Несколько долгих минут они молчали, а потом Гуро, ласково перебирая влажные тонкие прядки, продолжил: — С этого момента вы мой самый близкий человек, Коленька, и полноценный хозяин этого дома. — Да, но… — И возраст ваш не помеха. Дальше по жизни мы пойдем вместе и только вам решать, кем вы для меня станете в будущем. Я приму любой ваш выбор и вне зависимости от того, каким он будет, помогу с обучением и карьерой. — Неужели вы еще не поняли, что мне от вас ничего не нужно, кроме как быть рядом. Всегда. Позволите? — Всегда. И не дай вам бог передумать, Николай Васильевич! Огромную спальню вновь огласили звуки жарких поцелуев и не мене жарких ласк, а от слухового окна этажом ниже отошел до нельзя довольный Егор Никитич. — Вот и славно. Любите друг друга, а я уж лично позабочусь, чтобы ничто не омрачало вашего счастья. ________________________________ *Хокку (Хайку) — Один из основных жанров японской поэзии. Это стихи, составлены из коротких фраз, длинной в три строки. В Японии жанр Хокку олицетворяет вечную неразрывную связь человека и природы. Существуют правила написания хокку, которые нельзя нарушить. Первая строка должна состоять из пяти слогов, вторая из семи, третья, как и первая — из пяти. Всего же хокку должно состоять из 17 слогов. В русских хокку эти точные правила игнорируются. **Перевод хокку с просторов Сети.