"Тиндер" и другие формы мазохизма

Дом мой пустовал. Он пустовал и без меня и со мной тоже, но сегодня я был не один. Гейл давно уже здесь не появлялся. И вот и сейчас моя квартира не была готова принять гостей: с самого начала все не заладилось. То место для парковки найти не могли, то кнопки домофона заклинило. Чертов день с его чертовыми неприятностями. А под конец вообще фиаско – только я включил в прихожей свет, как от перенапряжения лопнула лампа и вырубило электричество во всей квартире. Пока Гейл терпеливо подсвечивал мне фонариком в телефоне, я копался в щитке. На мое счастье (или несчастье) подобная ситуация произошла не впервые, поэтому я четко знал, что делать. Сегодня хоть что-то хорошее произойдет? Где я успел так нагрешить? Когда мы вернулись к благам цивилизации и в отместку зажгли свет везде, где только можно, Гейл, наконец, взбодрился и вызвался заказать пиццу. Как обычно, вегетарианскую для себя и очень мясную для меня. Из алкоголя выбор у меня был невелик: вино да бурбон. Предпочтение мы отдали бурбону. Во-первых, он уже был открыт, а во-вторых, торкал быстрее. Что нам и нужно было. Двум заблудшим душам в мире электронного одиночества и неразделенной любви. Другу я налил в граненый стакан и даже не поленился добавить лед, а вот на себя любимого сил не хватило – остатки бурбона я стал глушить из бутылки напрямую. – Тебя уже отпустило с тех веселеньких таблеточек? Я хитро прищурился, отпивая прямо из горла старины Джима Бима. Гейл засмущался и опустил взгляд на свой стакан, взбалтывая его в руке и гремя тремя кубиками льда. – Ты так говоришь, будто я заядлый наркоман. – Ну, кто тебя знает, – пожал я плечами и отпил еще немного. – Я больше такого не сделаю. Я просто ступил. – Ты просто устал, – Гейл согласно кивнул и закинул голову, опустошая стакан. – И любишь этого мудака Алекса, – Гейл поперхнулся. И поперхнулся сильно. Не знаю, сколько он не мог откашляться, но мне пришлось помогать всеми способами и советами, которые я вспомнил. – Не люблю я его, – хриплым голосом заверил мой закадычный друг, наконец придя в норму. – Кого ты обманываешь? Все уже давно знают, что любишь. Как ты смотришь на него, как ревнуешь. – Это он тебе там на кухне наговорил? – взглядом Гейл заметался по гостиной, где мы сидели, видимо выискивая, чем бы еще наполнить свой стакан. – Я сам догадался. А он просто подтвердил мои догадки, – я попытался помочь другу в поисках выпивки. Обрадовать мне его было нечем – бурбона оставалось на пару глотков. Я так увлекся, что не заметил, как вылакал четверть бутылки. Но мне было так классно: тепло и легкость наполняли тело, разливались до самых кончиков пальцев, делая их немеющими, а мозг невосприимчивым к любым запретам и угрозам извне. Гейл до этого состояния еще не дошел, потому обиженно выдохнул, встал и пошел куда-то. Мне показалось, или в дверь правда звонили? Да. Звонили. Я понял это только, когда Гейл вернулся с двумя коробками пиццы. – О! Пиццу привезли? – Я радостно потер руки, в предвкушении принюхиваясь. Все-таки те жалкие кусочки наггетсов у Райана давно не давали чувства насыщения, словно это было в какой-то другой жизни, – У меня там в кармане куртки наличка есть. – Я заплатил. С тебя выпивка – с меня еда. Все как обычно. – Все как обычно, – подтвердил я и улыбнулся. Мы сидели на полу. Пицца исчезала быстро. Гейл ел из своей коробки, я из своей. Вместе с тем исчезала тоска и мои мысли о Райане. Вот передо мной сидит такой милый и застенчивый Гейл, уплетает свою вегетарианскую недо-пиццу, как обычно, оставляет нетронутыми корочки и слизывает с пальцев соус. Так соблазнительно слизывает. Кажется, я слишком увлекся этим зрелищем, потому что друг мой с подозрением покосился: – Что-то не так? – М? – я попытался вскинуть бровь, но в теле уже было такое приятное онемение, что не уверен, что у меня это получилось. – Ты сидишь уже минут пять, улыбаешься как придурок и пялишься на меня не отрывая глаз. – Ну почему же как придурок? – я обиженно надул губы. – Может, ты мне нравишься. – Одно другого не отменяет, – ухмыльнулся Гейл и облизнул палец еще раз. Нет, не облизнул. Всосал. И сделал это специально у меня на виду, медленно, демонстративно, глядя мне в глаза и проверяя реакцию. Я не отрывал взгляда, впитывая каждое скольжение губ вниз – вверх по пальцу и розовый блестящий язычок, даже со стороны выглядящий так мягко. Он был похож на розовый леденец со вкусом клубники или бабл-гам. Я затаил дыхание и даже сам не заметил, как облизнулся в желании попробовать этот леденец на вкус. Только по вдруг прищурившимся лукавым глазам Гейла я понял, что уже минуты две, а то и больше, сижу с куском пиццы в руке и не шевелюсь. – Гейл, что ты делаешь? – несчастный треугольник теста так и не дождался своей очереди и отправился обратно в коробку. Я склонил голову набок, расшифровывая тайные сигналы, посылаемые мне сидящим в двух метрах от меня другом. – А на что похоже? – хитро косится на меня и облизывает уже не один, а два пальца. На что угодно, но точно не на то, что он слизывает соус или нечто подобное. Теперь Гейл откровенно соблазняет, нарочито глубоко засовывает пальцы, и когда они выскальзывают из его губ, слюна на них блестит, как карамельная глазурь. Вот сученыш. Ни один человек в трезвом уме не выдержит спокойно этого зрелища. А я, в своем нетрезвом, уж тем более. Гейл это понимал, поэтому нисколько не удивился, когда я подполз на коленях, на ходу отталкивая в сторону коробку с пиццей и, закрыв глаза, на ощупь нашел его губы своими. Я не задавал вопросов вслух, но Гейл отвечал на каждый «да», «да», «да». «Да, я хочу этого». «Да, мне нравится». «Да, продолжай». Мои собственные ощущения слегка притупились, и я толком не знал что делаю, но точно понимал, что хотел – забраться языком в рот Гейла, найти там его язык и лизать его, обсасывать, как карамель. Вкус у него был совсем не как у клубники и даже не сладкий, а скорее горький из-за бурбона. Но мне нравилось. И целовался он даже страстнее и умелее, чем я. Времени наверстывать упущенное у меня не было – делал так, как умею и хочу. Дышал через нос в его щеку, закрыв глаза и сосредотачиваясь лишь на губах и мягком языке, который до этого шаловливо ласкал пальцы, а теперь, по вине своего пьяного хозяина, должен был ласкать меня. От мычания Гейла в мой рот и от влажных, чавкающих звуков, меня начало донимать ощутимое жжение в паху. Прямо пламя. Пришлось спешно покинуть захваченную территорию и капитулировать на диван. С пола я услышал игривый голос: – Отшлепаешь меня? Внезапно. Я пораженно уставился на Гейла. Тот стеснительно улыбался, поджимая губы, но глазами так и искрил то на мое лицо, то на мою ширинку. – Тебя как: рукой или ремнем? – я решил поддержать игру и стал показательно расстегивать пояс на брюках. – Ремнем. Хочу пожёстче. Совсем-совсем внезапно. Я остановился, смотря сначала молча и внимательно, а потом бровь сама стала выгибаться, как бы вопрошая: ты серьезно? А потом я подумал – а почему бы и нет? Раз он сам просит. А мне, если честно, сейчас хотелось бы кого-то отпороть. Хоть какая-то разрядка. Буду представлять на его месте Райана. – Ты уверен? Ремень у меня кожаный, с заклепками, а задница у тебя нежная и не привыкшая. – Откуда ты знаешь? Ох уж этот лукавый взгляд темных больших глаз Гейла. Он делал так редко и наверняка – я всегда знал, что он не шутит, если вот так смотрит на меня с желанием. Было пару раз, проверяли. Ничего серьезнее дружеских пощипываний за зад, но как каждый раз Гейл эротично вздыхал от этих заигрываний – так протяжно и томно, хоть порнуху дублируй. С такими данными он мог бы давно найти себе если не брутального самца, то просто «папочку» на вечера, раз у него такие пристрастия. А нашел Алекса, будь он неладен. – Харви, я ведь тебе нравлюсь? – Как друг, – спешно уточнил я. – И поцелуй был дружеским? – Гейл медленно расстегивал и снимал с себя джинсы. – Ага, – я сглотнул и так и открыл рот, наблюдая за плавными движениями. – И отшлёпать я могу только по-дружески. – Отлично, – он наступил одной ногой на джинсы, стягивая их и вынимая из штанин ноги. – Прямо как я люблю. И пока мой лучший друг опускался на колени, а потом на четвереньках подползал к моим ногам, я непослушными пальцами вытаскивал из петель скользкий ремень, тут же складывая его пополам и прикидывая, как это все должно выглядеть. На всякий случай я сначала пару раз шлепнул по руке себя, прикидывая силу удара. Без понятия, сопоставима ли задница по чувствительности с моей ладонью, но мне бы такая боль была терпима. Гейл дополз до меня, устраиваясь между моих коленей и утыкаясь лицом чуть ниже живота. Руки его нетерпеливо заскользили по моим бедрам, а обтянутый тканью трусов зад так удобно находился как раз под линией удара. Я замахнулся, сначала не сильно, но звук получился звонкий и Гейл вскрикнул. – А-а! Бл-я-я-ять. Он зашипел и зажмурился, сжимая пальцы на моих бедрах. Я перепугался, что не рассчитал и переборщил с силой удара. – Больно? Прости… – Нет. Еще давай. Так же. Вау. Ну, как скажешь. Я попробовал шлепнуть, как и в первый раз, и реакция была такая же, но чуть интереснее: ремень снова со свистом разрезал воздух, звонко шлепнул о ягодицу и Гейл вскрикнул. Но уже протяжнее и плавно переходя на стон. На третий раз меня уже не нужно было просить. Я прочувствовал правила и физику и вошел во вкус. А потом был четвертый шлепок. Пятый, шестой. Сначала доставалось только одной ягодице, а потом и второй, а после и поочередно и обеим вместе. Я не видел его лица, но чувствовал, как горячо и судорожно Гейл дышит мне в живот, как пальцы пытаются царапать меня за ноги, но только нервно скользят по брюкам. А когда Гейл, как и я, привык и проникся, он уже и вовсе не кричал, а только мычал и подбадривал меня голосом. Та часть его задницы, которая не была спрятана бельем, уже приобрела багровый оттенок и отпечаток каждого сделанного мною шлепка. Полоса накладывалась на полосу, а там, где они пересекались, кожа распухла и имела красно-фиолетовый оттенок. Я точно не переборщил? Со стороны это выглядело больно, но Гейл меня не останавливал, а я сам хотел продолжать и продолжать, пока рука не устанет лупить. Забавно, ведь я никогда бы не подумал, что мне может понравиться подобное. Или это только под влиянием бурбона? Так или иначе, но вставший в штанах член яростно просился наружу, и мне пришлось прервать акт дружеского насилия, чтобы освободить его. Гейл не сразу понял, что я перестал его наказывать (считай удовлетворять). Поэтому пришлось его толкнуть в плечо и жестом попросить немного отодвинуться, пока я разбираюсь со своей самой непослушной частью тела. – Помочь тебе? – Гейл с любопытством уставился на стояк. – Как, интересно? – Я хочу сделать тебе приятно. Он поднял глаза на меня и смотрел откровенно и серьезно, пока я спьяну соображал, на что друг намекает. А потом тот поднес к губам пальцы и точно так, как и ранее, стал их облизывать и обсасывать. Все сразу стало понятно. Нет, не все. Я не знал наверняка, хочу я этого или нет, и на всякий случай отрицательно покачал головой. – Не-не. Мы же друзья, Гейл. Это… Неправильно как-то. Одно дело поцеловать и отшлепать, а… – А отсосать нет? То есть, дружеский поцелуй и дружеская порка бывают, а дружеского минета не существует? – он рассмеялся, поднялся с колен и стал залезать ко мне на диван. – В моем воображаемом кодексе дружбы – нет. На всякий случай, я стал отодвигаться на другую часть дивана, опасливо косясь на друга. Но Гейл, суда по взгляду, для себя уже все решил и был настроен радикально. Темные глаза ощутимо скользили по моему члену, будто мысленно он уже его лизал, как свои пальцы. И мне стало как-то неуютно. Но еще более неуютно стало тогда, когда Гейл с подозрительной ухмылкой слез с дивана, ушел куда-то из комнаты, а вернулся уже что-то сжимая в руке. Я долго вглядывался, пытаясь разобрать что это, пока Гейл не разжал пальцы и на одном из них теперь покачивались наручники. Знакомые наручники, кстати. – Это ведь Алекса? Ты их стащил? – я непонимающе смотрел на данный аксессуар. Кстати, не игрушечный и не из какого-то секс-шопа. Я уже познакомился когда-то с этими наручниками, именно благодаря Алексу. Тогда мне удалось убедить его расстегнуть металлический браслет на моей руке. Убеждать пришлось долго и совсем не дипломатично. Но за время борьбы я понял, что наручники настоящие, полицейские. А зная любовь Алекса к различному роду приключениям и абсолютным бесстрашием к полиции, фантазировать, как именно к нему попал этот элемент снаряжения, не приходилось. – Ага. Да он и не заметит, – Гейл ловко подбросил наручники и с металлическим звоном снова поймал. Я все еще не догонял, как связаны я, Гейл, наручники и дружеский минет. Но связь определенно была, иначе бы мой друг не стал бы сейчас с таким угрожающим видом надвигаться на меня, хитро прищуриваясь и что-то уже прикидывая в голове. – Ты что задумал? – Кое-что классное. Тебе понравится, обещаю. А, ну раз обещаешь, тогда ладно. С этого и нужно было начинать. – Давай сразу уточним: ты хочешь заковать меня или себя? – я неловко залез на диван с ногами, проклиная мешающие полуспущенные брюки. Гейл как раз уперся коленом в подлокотник рядом со мной и взглядом метался по комнате. Искал, видимо, к чему можно прицепить. А не найдя, вернулся глазами ко мне, задумчиво отвечая: – Вообще-то я тоже не против. Но сегодня хочу именно тебя. Ты же любишь такое. Дружеского заковывания в наручники в моем кодексе тоже не было. Только вспомнив тяжесть металлических браслетов, я машинально потер запястья и медленно замотал головой в знак несогласия. – Ну, Харви. Давай попробуем, классно же будет, – обиженным тоном пытался убедить Гейл и взял меня за руку, притягивая на себя. Я попытался вырваться. Как мне показалось, не сильно пытался. Я бы даже сказал так – чисто для приличия. Мне на самом деле давно хотелось это попробовать, но было как-то неловко признавать. А теперь я был в нужной алкогольной кондиции, потому что Гейл все мои попытки легко пресек и умудрился защелкнуть наручники сначала на одной руке, а потом, заведя ее мне за спину, соединить со второй. Только сейчас я задумался, что ключей у него в руке не было, а прятать их, кроме как в трусах, ему было негде. А еще Гейл был прав: мне нравилось. С первых же секунд, как руки перестали мне принадлежать. Это ощущение неволи и бессилия меня возбуждали и даже тогда, когда это делал Алекс, у меня привстал. А сейчас и так напряженный член прямо подрагивал от кайфа и требовал разрядки, как заведенная пружина. Вот сволочь. Член, конечно, не Гейл. Хотя и этот был хорош. Гейл, тем временем, устроился на диване вместе со мной, лег на живот и подтянулся ко мне. Судя по решительному виду, он уже давно это планировал, все давно продумал и знал, как и что будет делать. У меня же фантазия была слабо развита в этом плане, и в этот момент конкретно. Я бы на месте Гейла сделал все максимально тривиально, он же подошел более креативно. Начиная с наручников и заканчивая мягкими губами, которые сейчас покрывали поцелуями мой живот. Это было как небольшая прелюдия. Очень мило и невинно. Гейл стаскивал с меня брюки и белье, одновременно вместе с руками спускаясь и поцелуями, проходясь по лобку и бедрам и специально игнорируя член, который то и дело задевал его то по шее, то по лицу, как бы говоря: я здесь, обрати на меня внимание! Я удивлялся своему терпению, наблюдая за другом с легким головокружением, не то от бурбона, не то от самого Гейла. От его ласк и развязного вида. Особенно развязного, когда он все-таки соизволил сползти чуть ниже и провел языком по всей длине ствола. Я инертно облизал нижнюю губу, глядя на прелестный розовый язычок, кончиком водящий по упругой вене. – Не надо, Гейл, – подавали голос остатки моей нравственности. – Ты завтра протрезвеешь и пожалеешь об этом. – Или пожалею, что не сделал этого, – даже не посмотрев в мою сторону, Гейл сжал член у основания и накрыл ртом головку, не медля, начав ее обсасывать. Да блин, это скорее я пожалею, что ты не сделал этого ранее. Руки так и заметались за спиной, проклиная прочность полицейских наручников. Им хотелось опуститься на затылок Гейла и надавить, чтоб он взял до горла и хотя бы на секунду засомневался в правильности своего решения. Только сейчас я понял всю жестокость этой пытки: не контролировать удовольствие, которые получаешь, и быть зависимым от человека, который тебе его дарит. Я попытался прогнуться в талии и приподняться, чтобы проскользнуть в теплый влажный рот глубже, и уже почувствовал на чувствительной коже дыхание, когда Гейл внезапно больно сжал меня за бедра, царапая их и прижимая к дивану. Не ожидал от него такой решительности. Но это определенно заводило. Я поддался правилам игры и стал выжидать, когда эти губы сами скользнут вниз, сжимая напряженный член плотным кольцом. Благо, долго ждать не пришлось. Я оказался на месте пальцев Гейла и теперь уже он точно так же покрывал мою кожу блестящей слюной, чтобы губам было легче скользить вверх и вниз. Опускался до самого основания, расслабляя горло и вбирая в себя глубоко, и мне оставалось только охреневать и стонать от его навыков. Без понятия, на ком он тренировался, Алексе или пальцах, но получалось потрясающе. Просто космически: настолько, что я будто был за пределами атмосферы без капли кислорода, жадно хватая открытым ртом хоть какой-то воздух, когда Гейл поднимал голову, сильно всасывал и облизывал по спирали головку, при этом массируя член у основания, а потом медленно опускался обратно и обдавал дыханием лобок. Пальцы беспомощно сжимались на затекающих руках и снова дергались, пытаясь выбраться из оков. Но только натирались о металлические браслеты. Звон цепи хорошо сочетался с моими глубокими чувственными стонами, когда я откинул голову и просто посвятил себя рту Гейла целиком и полностью, как монашки, наверное, посвящают свою жизнь церкви. Как будто эти губы и язык готовы были отпустить мне все грехи и сделать проклятый сегодняшний день потрясающим в заключении. – Гейл, я… Я не мог подобрать слова, но, по-моему, он и так все понял. Мне хотелось, чтобы он отпустил и отпрянул, но вместо этого мой друг только сильнее сжал в кулак основание члена и интенсивнее стал сосать его, лишая меня выбора. Из-за скованных сзади рук легким было некомфортно и сложно вбирать в себя живительный кислород. Это подобие удушья еще больше доводило меня до отупленного экстаза. Я поднял голову, пытаясь сфокусировать замутненный взгляд на лежащем у меня между ног Гейле, и подтянул к себе колено, чтобы хорошо видеть, как он старается, закрыв глаза и двигая головой вверх-вниз, вверх-вниз. Так пошло и так красиво одновременно. Меня проняла судорога по всему телу. Затекшие пальцы за спиной пытались сжаться в кулак, а бедра сами напряглись и поднялись, чтобы последний раз толкнуться в рот поглубже и замереть в таком положении. – О-ох, твою мать, Гейл, – просто на одном протяжном стоне выговорил я и успел почувствовать, как внутри рта его язык размазывает мою же сперму по головке, прежде чем проглотить. Гейл нисколько ни поморщился и даже облизнулся, когда отпустил мой член и с откровенной наглостью уставился мне в глаза. – Как ощущения? – А сам как думаешь? – слова давались мне с трудом и буквально выталкивались с каждым тяжелым выдохом. – Судя по вкусу, – он снова демонстративно высунул язык и провел им по губам, – Отличные. – Извращенец мелкий. Развяжи меня. Мне завтра в восемь утра на работу и тебе, наверняка, тоже. – Нет, – Гейл улыбнулся, и на руках подполз к моему лицу ближе, устраиваясь у меня на груди и придавливая к дивану всем телом. – У меня выходной завтра. Могу спать сколько захочу. Он был теплый, пах бурбоном и с бесстыдно красными от порки ягодицами. – Так ты снимешь наручники, а? – я ухмыльнулся, глядя на это невинное, но хитрое лицо, только что ласкающее меня между ног. А потом с намеком подергал обездвиженными руками. Гейл цокнул языком и закатил глаза, словно я его прошу за меня на работу завтра сходить, а не принести чертов ключ и открыть замок. Но все-таки вздохнул обреченно, поднялся и снова скрылся из комнаты, светя отшлепанной задницей как красным сигналом светофора на проспекте. Я аж губу закусил от желания еще пару раз отхлестать его, но теперь ладонью. Вернулся Гейл с крошечным ключом. А когда наручники с моих запястий соскользнули, я тут же их стиснул в кулак и не отдал другу обратно. – Ты же все равно их украл у Алекса? Пусть теперь будут у меня. Ну так… Как напоминание. Я подмигнул и Гейл сначала недоверчиво покосился на браслеты, а потом понимающе медленно кивнул. Эта вещичка будет о многом мне напоминать. О жестокости и удовольствии, о неприятностях и соблазнах, о предательстве и преданности, о боли и наслаждении, о дружбе, о любви, о сексе. – Как тебе дружеский минет? Полушепотом спросил Гейл, устраиваясь со мной на ночлег под одним одеялом. Я пожал плечами, отстраненно смотря в потолок: – Ничем не отличается от не дружеского. – Эй! Я старался! – Гейл обиженно пихнул меня в плечо. Я не удержался, прыснув со смеха: – Ты бы видел свое лицо! Да шучу я, – улыбка на моих губах скрылась в поцелуе с Гейлом. Дружеском поцелуе, конечно. – Это было шикарно, – выдохнул я ему в подбородок. – Тогда повторим как-нибудь? Я удивленно смотрел на Гейла, но он говорил серьезно, а в темных глазах сквозило откровением. Никогда бы не подумал, что сделаю это с лучшим другом. Но это определённо был мой самый необычный и приятный опыт. Я не кивнул и не стал его отговаривать. Только неопределенно повел плечами: – Посмотрим. А на что смотреть будем, я уже не стал уточнять. Только напомнил, что уже глубокая ночь, а мне вставать в восемь и переться в магазин на смену. Тем самым заткнув Гейла. После, выключив свет, я уснул с ним в обнимку на кровати, привыкшей принимать только меня одного уже долгие месяцы. Я проснулся раньше восьми. Гейл еще крепко спал, перевернувшись на другой бок и уткнувшись в подушку. Отключив будильник, и бесшумно пробравшись из спальни в ванную, я быстро привел себя в порядок, а потом заметил синяки в виде кругов на запястьях и недовольно выругался. Пришлось надевать рубашку с длинным рукавом, чтобы избежать лишних вопросов от начальства и косых взглядов посетителей. После завтрака я оставил Гейлу записку и запасные ключи на тумбочке, а сам прихватил символ нашей с ним ночи и пошел на работу. Уже сидя в машине, я достал из кармана наручники и взвесил их в руке, ухмыляясь и снова представляя себя скованной жертвой нежного и робкого Гейла. А потом раскрыл один из браслетов и снова закрыл его уже на держателе зеркала заднего вида. Наручники как маятник покачивались перед лобовым стеклом. Кто-то вешает сюда елочку для аромата, кто-то крестик, как символ веры. А я вот повесил наручники – как свой амулет. Как знак, что из всех форм мазохизма я выбрал наиболее очевидный и безболезненный.