***
Он умный. Он знает так много, потому что обязан. Он великолепно сдал экзамены, но не идеально: один-два недочета здесь и здесь, наверное, просто недочитал вопрос. Его родители видели его результаты, а затем швырнули их ему в лицо. Фукуродани не была известна какими-либо выдающимися академическими достижениями, но это было не то, что его волновало. Звезда, летящая по не небу, и крики поддержки — вот, что захватило его внимание. Его прошлые товарищи по команде из средней школы смотрели на него и смеялись, но в его сердце было что-то, чего он никогда не чувствовал раньше. В его сердце было что-то, что говорило ему, что волейбол это не просто побег. Он сидит на своем самом первом уроке в этом году, среди сверстников, которые выглядят так же неуместно, и он уже знает, о чем говорит его учитель. За его спиной кто-то издает какие-то непонятные, шумные звуки, он раздраженно бросает взгляд, но ничего не говорит. В горле слишком сухо, чтобы попытаться что-то сказать. Представиться перед классом — единственное общение, которое ему было сегодня необходимо. Он мысленно заглушает голос учителя — ненамеренно, просто чтобы переключить мысли на все остальное, происходящее в классе. У окна сидит девушка, которая строчит сообщения, пряча телефон под столом. Другая девушка нервно покачивает ногой, потирая большой и указательный пальцы. Парень в конце класса проговаривает каждое слово, которое записывает, а когда он делает паузу между каждым словом, то подносит руку ко рту и кусает ноготь с такой силой, что громкий щелчок отдается эхом по комнате. Он даже не осознает, что сам начал вертеть карандаш в пальцах, пока девушка рядом с ним не бросает на него свирепый взгляд каждый раз, когда карандаш ударяется об стол. Он резко перестает это делать и морщится, потому что теперь его руки дергаются от желания что-нибудь сделать: подвигать, покрутить, постучать пальцами о любую твердую поверхность. В конце концов он решает просто положить обе руки на стол и как можно незаметнее теребить пальцы. Его тетрадь осталась пустой. Следующие несколько уроков тянулись довольно долго. Все учителя, которых он встретил сегодня, казались абсолютно одинаковыми. Он коротает время каждого урока, вертя в руках карандаш; шум в ушах заглушает беззаботную болтовню учеников и оживленные беседы. Он беспокоится — не о школе, а о том, что ждет его после. Он представляет, что вместо неудобной школьной формы на нем свободная футболка для тренировок. Он представляет, что слышит скрип своих кроссовок по полу спортзала. Он представляет, что вертит в руках не карандаш, а волейбольный мяч. Агрх. У него болит голова.***
Его мать готовит ему обед каждый день. Она всегда подчеркивает важность правильной еды, потому что это должно увеличить работу мозга или что-то в этом роде. Предполагается, что он будет есть три раза в день; никакой вредной пищи и вдоволь воды, чтобы поддерживать нормальную работу мозга и тела. Он не спорит с этим — он знает, что это полезно для здоровья, и он должен поддерживать свое тело сильным для спорта, но бывают дни, когда он смотрит на тарелку с едой, которую приготовили родители, и просто хочет выбросить ее в ближайший мусорный бак. Она не делает это не только потому, что она его мать. Нет… Причина никогда не была такой простой. Сегодня был один из этих дней. В животе урчит, но сердце колотится где-то в горле, и он даже не уверен, что сможет открыть рот. Он сердито смотрит на тщательно приготовленную коробку с едой, сжимая палочки между пальцев. Он знает, что должен есть, должен быть сильным для того, что ждет его сегодня после школы, но вот он здесь — просто смотрит. Он отводит взгляд от еды, думая, что, глядя, как едят другие, ему тоже захочется есть. Большинство людей в его классе сидят с друзьями, а их столы сдвинуты вместе. Некоторые даже делятся своей едой. Какая-то девушка даже принесла обед одному из своих друзей. Он знал, что у него мало друзей. Он не стесняется — ни в коем случае, — просто он тихий. В средней школе у него были друзья, но ни с одним из них он не общался за пределами школы. Он был близок с теми, с кем играл в волейбол, но даже в таком случае ему не разрешалось гулять с ними, за исключением встреч в школе или спортивных мероприятий. Теперь в старшей школе, совершенно новом месте, он чувствует себя неуютно, потому что начинать все придется с самого начала. Он встретил здесь по крайней мере только одного человека, которого он знает по средней школе, но даже когда они встретились глазами, ни один из них не сказал друг другу ни слова. Он отвлекся настолько, что даже не заметил, как начал есть свой обед, что подтолкнуло его закончить с ним как можно быстрее (отец всегда насмехался над этим; когда он начинал есть, ему уже не хотелось останавливаться, и если бы рядом была бы сейчас его мать, она бы точно уже бранила его за то, что он сразу запихивает много еды в рот). Все еще пережевывая огромное количество еды во рту, он закрыл коробку и убрал ее обратно в сумку. Когда он наконец-то проглотил еду, горло засаднило от усилия. Он все еще мог съесть что-нибудь еще, но старался держаться подальше от мыслей о еде и вместо этого достал тетрадь, начав рассеянно что-то калякать на полях страницы. Некоторые линии его рисунков заходили на записи, но он не обращал на это внимание. Он набросал волейбольный мяч и пару руку, отправляющих его через сетку ударом… Пара рук… Знакомая волейбольная форма, широкая улыбка и-… Аргх. Он быстро стер рисунок ластиком. Как неловко.***
К концу уборки он стал еще более дерганным. Он едва мог сосредоточиться, когда хлопал двумя губками для доски за окном. Он закашлялся, когда пыль от мела попала ему в рот. Когда его наконец-то освободили, ему потребовались все силы, чтобы сдержаться и не побежать в спортивный зал, где тренировалась волейбольная команда. Он даже мог слышать голоса родителей в своей голове — ты должен больше времени проводить на дополнительных занятиях, а не занимаясь каким-то глупым видом спорта — но подавил чувство вины и нервно начал теребить пальцы, когда услышал заглушающие все вокруг звуки ударов по мячу. Зайдя внутрь, он переоделся в тренировочную форму и построился вместе с другими первогодками. Шумные волейболисты оживленно переговаривались между собой, некоторые шутили над новичками, и наконец пришла его очередь представляться. — Я Акааши Кейджи из средней школы Мори. Играл связующим. Рад знакомству. Сегодня только первый день, так что ему пока не нашлось чем заниматься. Пока он поднимал падающие мячи и складывал их обратно в корзину, к нему нервно подобралась высокая фигура человека, перекатываясь с пяток на носки. — Эй, эм… Акаши-кун. Он поднял голову, готовясь исправить говорившего, но резко забыл о том, что хотел сказать, когда его глаза встретились с золотыми напротив. На его лице была легкая тревога, но она тут же сменилась нетерпеливой улыбкой. Бокуто Котаро сложил руки за спиной и чуть наклонился к нему. И он все-таки вспомнил, что собирался исправить его: — Я Акааши, — он даже удивился тому, что ему удалось сохранить ровный голос. Все, о чем он мог думать, это то, как этот парень играл в волейбол, так восторженно, с ликующими криками и со всей любовью к этому спорту. Бокуто слегка наклонил голову и спросил: — Не мог ты помочь мне немного попрактиковаться в атакующих ударах? Один из старшеклассников позади Бокуто бросил на него тревожный взгляд, но он проигнорировал его и согласился. «Тренировка со звездой», — он думал только об этом.***
Тренировки со звездой невероятно истощают. И это называется немного? Он сгорбился, тяжело дыша и чувствуя, как горит в груди, пот градом лился со лба. Он едва произнес «хороший удар» перед тем, как закашляться. — Акаши! — Я Акааши… — Твои пасы самые лучшие! Он резко вскинул голову, так что хрустнуло в шее. Улыбка Бокуто была такая широкая и яркая, без единого следа лжи, без единого следа скрытого смысла за комплиментом. Бокуто сказал это с таким восторгом, что это даже застало его врасплох и он уставился неверящими глазами. Он привык к двусмысленной похвале родителей или их лживых словах, которые нужны были только для того, чтобы он старался лучше. Он привык к прямым оскорблениям и критике, подразумевающим, что он делает недостаточно или не использует весь свой потенциал. То, как его похвалил кто-то — особенно звездный игрок — заставило его грудь гореть не от усталости, а от чего-то иного. — А, конечно, — он сказал это потому, что не знает что еще может сказать. — Не мог бы ты звучать немного более радостным…***
На следующий день он понял, что второй день школы всегда лучше, чем первый. — Эй, если тебе нужен будет отдых от Бокуто, просто скажи! — сказал один из старшеклассников, заглянувших к нему в класс, — Я не поменяюсь с тобой, но помогу придумать оправдания! — О, — засмеялся другой, Сарукуй, кажется. — Ты даже не подменишь его? Он почувствовал себя оскорбленным из-за того, что они думают, будто он хочет поменяться. Судя по их словам, такое ощущение, будто Бокуто избрал его. — Поменяться местами… — А, я в порядке, — ответил он, стараясь говорить не слишком быстро. — Иметь возможность тренироваться со звездным игроком — для меня одно удовольствие. — Каким игроком? — Неужели этот — тоже чудак?***
Когда он вернулся с тренировки, родители уже были дома. Он даже не осознавал, что улыбается, пока отец не сказал что-то по этому поводу. Улыбка быстро исчезла, когда он сказал: — Тебе уже стоит начать готовиться, чтобы не отставать, когда начнется период экзаменов. Ему хотелось сказать, что это только второй день, но он вовремя прикусил язык и кивнул. Бросить вызов родителям — это то, что он никогда не сможет сделать. Даже игнорирование домашнего задания на секунду заставляет его испытывать невообразимое чувство вины. Он поднялся наверх, переоделся в домашнюю одежду и положил на стол тетрадь. Когда он открыл первую страницу, он увидел остатки каракулей, которые он стер — слабые карандашные линии все еще были видны, не все из них исчезли, словно они были как-то пятно на стене душа. Он увидел волейбольные мячи, и сетку, и руки… Он рисовал Бокуто. Конечно. Он вспомнил, как пасовал мяч, вспомнил, порыв ветра от Бокуто, когда тот разбегался на атаку, прыгая невероятно высоко и с громким ударом вколачивая мяч в пол так, что все внутри холодело. И это был только первый раз. Каждый пас, каждый удар не терял своей силы, и Бокуто не отступал. Он, казалось, никогда не уставал, ему не было скучно от того, какой пас он получал. Каждый раз, когда мяч попадал на другую сторону площадки, Бокуто поворачивался к нему и громко кричал «Отличный удар!». Казалось, что эти наброски смотрели на него. Он никогда не чувствовал себя таким… Воодушевленным, когда играл в волейбол. Это был всего лишь спорт, чтобы избежать дополнительных занятий, избежать лишнего времени, проведенного дома. Вступление в клуб — это то, чем занимается каждый ребенок, и, поскольку он учился в средней школе, его родители позволили ему это без особой суеты (хотя с какой стороны смотреть). Теперь он в старшей школе. Первогодка. Сейчас не время привязываться к тому, что не может быть постоянным. Это то, что не может длиться вечно. Он должен заботиться о своих оценках. Тем не менее… Он осознал, что снова начал улыбаться, обводя выцветшие карандашные линии заново.