Нам так жалко свободы, мы с тобою одной и той же породы. Да, мы слишком похожи, значит, выберут нас на роли совершенно случайных прохожих.
— Чья команда тебе больше нравится: Деку или Бакуго? — интересуется Киришима, полулёжа на диванчике в общей гостиной и лениво рубясь в какую-то стрелялку на приставке; при этом хачимаки у него из-за постоянного ёрзания переворачивается узлом вперёд, так что он слегка становится похожим на злую русскую ведьму; Шинсо трясёт головой, потому что ассоциации такого рода —
что-то новенькое. Попутно он поднимает на невольного собеседника уставшие от домашнего задания (
оно на порядок сложнее, чем у общего факультета; не то чтобы гораздо, но существенно) глаза и переспрашивает:
— Команда?
— Ну да, — Эйджиро ради такого важного дела ставит игру на паузу, случайно задевает столик босой ногой со смешно растопыренными в разные стороны пальцами. На столике всё идёт ходуном: Хитоши чуть ли не рисует Айзаве-сенсею в тетради вместо ответа неприличное послание, а Мидория с другой стороны даже не замечает шебуршения, продолжая что-то корябать в очередной тетради. Шинсо смотрит на Киришиму укоряюще сразу за двоих, потому что Деку всё ещё не подаёт признаков жизни, кроме постукивания себя карандашом по нижней губе. Забавно вспоминать, но до этого он держал его между носом и верхней губой, по-детски завернув её вверх, чтобы карандаш не упал (
Хитоши пялится на этот цирк несколько сотен секунд, прежде чем «Красный Бунтарь» поясняет, что это стабильное состояние Деку за размышлениями).
— Я в любой команде, где нет Бакуго, — фыркает он. На двойное повторение фамилии лучшего друга —
как такие непохожие люди могут быть друзьями? — Изуку всё-таки дёргается, как удара электрошокером (
шутка про Каминари некоторое время плавает на краю сознания Шинсо, пока благополучно не забывается), и отвлекается от писанины и бесконечной аналитики.
— Кто угодно лучше, чем Бакуго, — мимо проходящий с пустой кружкой Тодороки тоже вставляет своё крайне важное замечание. Мидория на это замечание откидывает голову на подлокотник диванчика и показушно хватается за сердце, улыбаясь:
— Ауч, это было грубовато, Тодороки-кун!
Хитоши буквально видит процесс мышления Шото, который в социальном взаимодействии абсолютный ноль
и ещё немного ниже; он явно не понимает, почему виноват, но на всякий случай просит прощения.
— Извини.
— Да ничего, — Изуку продолжает ласково улыбаться, будто напрямую знает, что творится в двухцветной голове. — Присоединишься к разговору?
— Так он вроде бы… закончился? — неуверенность сочится из каждого его слова, но косвенно привитая постоянными извинениями Мидории вежливость втихую давит врождённую прямолинейность. Он присаживается напротив Киришимы; ему приветственно кивают и продолжают свою мысль, будто бы Тодороки тут всегда и находился как предмет интерьера:
— …ясно-понятно, что Иида, Урарака и Тодороки в команде Мидории, — он важно кивает сам себе. — Раз там Тодороки, то и Яомомо, если Урарака — то и Асуи…
«Какая интересная логическая цепочка», — совсем без энтузиазма слушает Хитоши, лениво подперев голову рукой. Пока Эйджиро вещает, Деку осторожно трогает его за плечо и протягивает свою тетрадь с решённым заданием. Он отрицательно мотает головой, мол, сам справлюсь.
— …а в команде Бакуго, очевидно, я, Каминари, Серо, Кьёка и Мина. Остальных я пока не завербовал, — Киришима воинственно сжимает поднятую руку в кулак; Мидория немного нервно улыбается, думая, что тот многое перенимает от Каччана, сам того не замечая, — потому что Мидория
очень обаятелен на самом-то деле!.. Но я не сдамся!
Изуку от неожиданного комплимента краснеет пятнами и прячет лицо в ладонях; Хитоши открыто пялится на шишковатые пальцы и широкие неровные рубцы. Когда он переводит глаза на Тодороки, то поражённо выдыхает: тот смотрит на него в упор исподлобья, будто готовый атаковать, мрачно и неотвратимо, как лавина над маленьким пригорным хуторком. Ощущения не самые приятные, но Шинсо —
мастер копаться в чужих головах — привык ко всякому дерьму и многое повидал, так что лицезреть подобную одержимость кем-то для него хоть и ново, но вида он не подаёт. Только тянет уголок немного кверху и незаметно стучит пальцами морзянку на своём колене:
«Ты палишься очень сильно».
Шото сразу понимает, о чём он, и сбавляет тон агрессии, переходя с яростно-горячей эмоции на леденящий душу холод и презрение, соответствуя своей причуде даже в такой мелочи. Пытаясь вникнуть в монолог Киришимы снова, он то и дело косится на Тодороки, бросая раз за разом немой вызов; внешне соперник больше никак не реагирует, не допускает ошибок, но внутри, Хитоши готов поклясться причудой, крутится тот ещё ураган. Вставать напротив этого чудика в спарринге было бы приятно, но пока слишком травмоопасно (
и больше всего — для самолюбия; он до сих пор толком не освоил ленты Айзавы-сенсея, да и придать его причуде более боевую направленность оказалось сложнее, чем все они думали ранее).
Пока происходит их незримое и неозвученное сражение за, должно быть, внимание Мидории, сам Изуку, судя по полупустым глазам, в своём воображении чертит миллиарды графиков, в реальности продолжая что-то вещать притихшему Эйджиро, изредка импульсивно взмахивая руками; он чуть ли не врезает костяшками в лоб Тодороки, но тот уворачивается — и Шинсо не уверен, результат это жёстких тренировок или же устоявшаяся привычка быть наготове, если Деку распаляется и начинает жестикулировать.
Взглядом Тодороки можно резать алмазы, не меньше, настолько он бритвенно острый и резкий; Хитоши ловит себя на мысли, что это напоминает ему сторожевую собаку, которая может оторвать при малейшей угрозе всё вплоть до головы, но в присутствии хозяина лишь доверчиво скулит и подставляет беззащитное брюхо для почёсываний. Неприятно это осознавать, но и его самого Изуку в какой-то мере приручает: медленно и неторопливо показывает ласку, заставляя жмуриться, чтобы не ослепнуть невзначай от яркости показываемых эмоций, готовности поддержать в случае победы или провала, без разницы.
Долго томившаяся внутри мысль о том, что зелёный в негативе — это родной фиолетовый, почему-то греет что-то в грудной клетке до сих пор; Шото животным чутьём, не иначе, ощущает странную конкуренцию, но зубами на него, в отличии от Бакуго, не щёлкает: он вышколенная породистая псина, а не дворняга какая-то; даже моргает он так, будто бы готов расчленять хоть сейчас, но с изяществом и искусным хладнокровием; аж зависть берёт.
— Ваш состав команды вызывает у меня отвращение, — прямо прерывает чужую беседу Шинсо, чтобы высказать своё драгоценное мнение; никто не обижается, ведь в этом классе есть грубияны и
похуже, — но если меня там не будет, то вы загнётесь, как мне кажется, в первый же день. И таким образом…
Договорить ему не дают: Киришима открыто ревёт и бросается ему на грудь с воплем, в котором мешается «
бро» и «
мужик» в непонятное месиво, у Мидории в глазах появляются —
не фигурально — звёзды от восхищения (
Хитоши не уверен, что не повторяет чужие мысли: такое чувство, что не будь Изуку капитаном декусквада, то давно бы переметнулся к «Каччану» — он открыто завидует и не прячет эмоций по этому поводу); у Шото на лице что-то, отдалённо похожее одновременно и на облегчение, и на подозрение. Шинсо хмыкает. Эти лица он сохранит в своей памяти до самой старости, не дав даже деменции их стереть.
Можно сказать, что он мыслит наперёд, стратегически, словно настоящий герой, как и говорил Айзава-сенсей: если Бакуго будет под его надзором, то проблем у Мидории станет значительно меньше —
у всех их станет меньше, ладно, окей, это очевидно, что одному Киришиме этот напор злости не удержать, нужна подмога.
А рядом с Тодороки ни за что не ужиться, ведь он точно такой же зацикленный на Деку и ненормальный — просто кошмар, ему бы мозгоправа квалифицированного. Но вместо необходимого доктора у них только вера в будущее и желание всё, до чего искалеченные руки дотянутся, изменить, починить, хоть кривыми заплатками, но залатать жутко зияющие дыры своими же телами, если потребуется.
Вроде бы пока получается неплохо. Откуда-то сверху слышен вопль Бакуго. Плюс ультра, чтоб её.
