Я так устал, Шаст...

Арсений мертв уже несколько месяцев. Его тело живет, существует, дышит, взаимодействует с внешним миром, но сам Арсений давно умер. Так думает он, так думают все вокруг, кто видит его в личное время, а не на съемках телепередачи, концертах и интервью. На «Импровизации» он блистает как никогда ярко, потому что думает, что это последние недели его так называемой жизни. Все эмоции, которые он там выдает, ослепляют, как суперновая, на них больно смотреть, настолько больно, что люди не успевают понять, что что-то не так, настоящие эти эмоции или нет. Вспышка — зажмуриваешься, а когда открываешь глаза, то видишь лишь темные круги, а что было перед вспышкой?.. Арсений давно ходит везде в рубашках, свитшотах, толстовках, и все решили, что он решил сменить стиль. А может, косит под Антона, они же лучшие друзья. Нет. Они не друзья. Антон ждет, сам того не осознавая до конца, ждет новых съемок «Импровизации», потому что… Потому что только на них Арс улыбается, смеется и светит своими глазами, как прежде. Нет… Не как прежде, как-то… как будто каждая съемка — это последний день в его жизни, вот именно так он улыбается. И каждый раз Антон боится, отрицает это, но боится, что в следующий раз Арсений Попов просто не придет сниматься. И не придет вообще никогда. Он хочет с ним поговорить, но каждый раз просто столбенеет перед потенциальной возможностью заговорить с Поповым, потому что видит это серое лицо, мешки под глазами, отросшую челку и — тусклые глаза, ставшие серыми, будто… та кофта Димы, которую он постоянно носит и, видимо, снимет только спустя вечность. Антон скоро сам впадет в депрессию с такими темпами. Арсений Попов никак не выходит у него из головы, и, конечно же, тот вечер все еще в его памяти, ведь он не прошел для него бесследно. Тот… поцелуй… черт, был таким отчаянным и таким искренним — Антона никогда так не целовали… Его никогда не целовал мужчина тоже, но это почему-то отошло на второй план. По какой-то причине Шастуну не было важно, какого пола его друг, потому что гребанный Арсений Попов, блять, поцеловал его! И после этого меркли любые проявления любви со стороны Иры, как будто она словно чувствовала что-то. Антон злился. Бессильно злился и чувствовал себя полнейшей тряпкой, потому что Арс, лишив его себя, забрал с собой и то, что раньше приносило ему удовольствие. Радость. Просто положительные эмоции. Все стало серым, как чертова кофта Димы, которую он до сих пор не желает менять на другую. Арс, твою же мать. Вернись, пожалуйста. ~*~ С ним уже пытались разговаривать Сережа, потом Дима, а затем и Паша, предупредив его, что с такими темпами Арсения просто уволят. Это была беспочвенная угроза, сказанная лишь для того, чтобы Попов «проснулся», пришел в себя, но что может разбудить человека, который мертв? Всем понятно, что без Попова «Импровизация» — совсем не то. Рейтинги сразу упадут, особенно если на замену поставят кого-то другого. Но о рейтингах больше беспокоится начальство телеканала, а вот друзья Арса переживают не за это. И даже на за то, что его могут уволить, если вдруг кто-то заметит, что с ним что-то не так. А за то, что прежний Арсений может больше никогда не вернуться. Никакие увещевания на него не действовали, и также с толку сбивало его абсолютно двоякое поведение — на публике он веселится громче всех и шутит больше всех, а за кулисами напоминает лишь собственную тень. Говорит с остальными в рамках «хорошо прошли съемки» и «увидимся позже». А потом куда-то уходит. Сережа говорил с Аленой по поводу всего происходящего, но та тоже была какой-то отрешенной, изменившейся. Она отвечала на его осторожные вопросы так, будто находилась на допросе. Сквозь зубы. Она явно не понимала, что происходит с Арсом, но осознавала, что вся ее когда-то крепкая и счастливая семья летит под откос. Кого в этом винить, как не Арсения? Было понятно, что у того явная депрессия, но в их круге общения мало кто что об этом знал, попросту никогда не сталкивался, максимум в теории, поэтому сейчас все тыкались во все углы, словно слепые котята. А к Арсению подойти и сказать что-то насчет психолога было довольно стремно и практически бесполезно. Стоит об этом заикнуться — на тебя кинут непонятный взгляд и уйдут прочь в следующее мгновение. Антон наблюдал за всем этим и с каждым днем все больше чувствовал свое бессилие, и в то же время что-то волнующее в нем сплеталось в один большой клубок, что-то, что заставляло чувствовать целый спектр ранее неведомых ему эмоций, которые иногда его даже пугали. Он никогда не думал, что это коснется его, ведь «бабочки в животе это же вроде как у девушек там», ну или в глупых бульварных романах. И Шастун понимал теперь, что это было в нем всегда, но начало просыпаться совсем недавно, и даже не после того странного вечера с Арсом, а еще раньше. Когда Попов импровизировал с ним, шутил свои нелепые порой шутки, нарочно катался по мышеловкам, как будто по мягкой траве, а затем ойкал и кряхтел, вперемешку со смехом, от боли, когда издевался над Шастуном в «Шокерах», первым угадывая букву и не говоря ее Паше, касался его во время импровизаций, смотрел на Антона своими хреновыми сияющими глазами, улыбался, дышал… Само существование Арсения Попова нарушало распорядок мира Антона Шастуна. И наверное, с этим пора уже смириться. И начать что-то делать, в конце концов. Шаст, оперевшись руками о колени, решительно встал. ~*~ По непонятным причинам Арсений иногда задерживался, не уходя сразу домой, хоть это и не означало, что он общался в это время с остальными. Этот день был из таких, и Шастун решил этим воспользоваться. Он пошел к черному выходу, который был вечным путем бегства Попова, и спрятался в углублении, где было темно, так что он сможет застать Арса врасплох. Главное, чтобы тот не схватил инфаркт от его подкарауливания. Арсений был одет в черную толстовку (в последнее время он не носил яркую одежду, особенно вне съемок) и джинсы, но те, как и всегда, — Шаст улыбнулся уголком рта — оголяли лодыжки, даже несмотря на то, что дело близилось к зиме. Мужчина подошел к вешалке и взял единственную (все уже разбежались) оставшуюся куртку, накинув ее себе на плечи и устремившись к выходу. Шаст плотнее вжался в углубление и, когда Арс прошел мимо него, схватил того за руку настолько крепко, насколько он мог, потому что с Попова станется — вырвется еще и убежит. — А ну стоять, вы арестованы, — чуть запыхавшись от легкого волнения и чувствуя громкие удары своего сердца о грудную клетку, промолвил Шастун. Арсений смотрит, а потом резко пытается выдернуть руку, но Шастун вовремя реагирует и не позволяет этого сделать, толкая Арсения к стене и прижимая его к ней свободной рукой. — Так, козочка, даже не думай убежать, я хоть и дрищ, но все еще сильнее и выше тебя, помнишь, да? Семь сантиметров разницы, Попов. — Шастун вскидывает брови и на секунду опускает взгляд, понимая, что шуточками просто оттягивает серьезный разговор. — Шаст. Антон поднимает голову и натыкается на взгляд Арсения. — Что за детский сад? Давай я пойду просто, ладно? — как будто безразлично и устало вздыхает Арсений, смотря на Шастуна, как на помеху. Что-то в Антоне резко закипает от этих двух фраз, и он хватает Арса за предплечья и сильно сжимает, надавливая пальцами на кожу сквозь толстовку, отчего Попов шипит от неожиданности, но потом спохватывается и просто сжимает челюсти до желваков, прикрывая глаза. — Больно тебе, Попов?! — Шастун кричит, широко раскрыв глаза. — А мне, блять, не больно видеть тебя… — пауза, — такого? Ты думаешь, всем охренеть как просто наблюдать, как ты загоняешь себя в могилу, да? — Шастун чуть понижает голос и ослабляет хватку. — Ты дал мне понять четыре месяца назад, что не хочешь продолжать то… что случилось… Арс поднял голову с предупреждающим взглядом. — …и я честно пытался тебя не трогать. Я… старался оставить все как было, и… было же нормально, Арс, — голос слегка дрогнул, и Шаст выдохнул, смотря на мужчину непонимающими глазами побитой собаки. Арсений молчал, но его лицо уже не выражало безразличие. Пускай он и научился прятать свои истинные эмоции и не выдавать их своей мимикой, сейчас он просто не мог. И не хотел. Из него как будто выпустили весь воздух. Шастун выпрямился, переминувшись с ноги на ногу, и вдохнул, словно собирался сделать какое-то официальное заявление. Впрочем, может, это оно и было. — Арс, я, блин, скучаю. Арсений судорожно выдохнул и ссутулился, словно ему стало больно от этих слов. — Я тоже… — Внезапно. — Я так устал, Шаст… — тихий голос Арсения надломился, и Антон услышал в нем подступающие слезы. Арсений оперся спиной о стену и закрыл лицо дрожащей рукой, впервые не пытаясь сдерживать сухие рыдания. Шастун инстинктивно рванул вперед, сделав шаг навстречу, и прижал Арса к себе, не задумываясь запуская пальцы в темные волосы и зарываясь в них носом. — Я знаю. Я знаю, Арс. Ты не один, понял? — Вроде плачет сейчас не Шастун, а больно почему-то ему. Честно говоря, его распирало от непонятных, незнакомых эмоций, и он абсолютно не представлял себе, как с ними справиться. Услышав последнюю фразу, Арс отстранился и помотал головой, словно очнувшись от наваждения. — Нет, Шаст, — хрипло отозвался он, опуская руки и глядя прямо в глаза Антону. — Я всегда был один. И всегда буду. Потому что другим, в том числе и тебе, не нужен такой говно-человек в жизни. Антон всплеснул руками и, возмущенно распахнув глаза, приоткрыл рот, набирая воздух, после чего его руки резко упали вниз, с глухим шлепком стукнувшись о бедра. — Говно-человек?! — Шастун был так зол, что его голос снова повысился, руки невольно сжались в кулаки, а изо рта летели капельки слюны. — Да ты осознаешь, о чем ты вообще говоришь? Ты, блять, лучшее, что произошло со мной в этой гребанной жизни, и даже не спорь, черт тебя дери! — Антон выставил вперед указательный палец и неосознанно облизнул подсохшие губы. — Лучше того, что я теперь работаю на телевидении, лучше того, что я встретил Иру, ты — тот, с кем я чувствую себя по-настоящему комфортно, и я просто не могу видеть, как ты медленно убиваешь себя! — Брови Антона сложились домиком, подбородок от возмущения чуть втянулся в шею, а сам Шаст смотрел на шокированного Арса и тяжело дышал, периодически сглатывая. Наверное, они оба слишком долго стояли и смотрели друг на друга, потому что воздух вокруг них словно сгустился и наэлектризовался настолько, что казалось, все — сейчас ебанет. Первым тишину нарушил, как ни странно, Арс. — Шаст… Этого, как оказалось, было достаточно для того, чтобы Шастун сорвался с места, в секунду преодолев те пару шагов, что разделяли их с Арсом, и отчаянно впился в губы Арсения, обхватывая его лицо руками и неосознанно поглаживая большими пальцами скулы, покрытые легкой щетиной. Как же это было, черт побери… правильно. Арсений не стал ждать и немедленно ответил на поцелуй с таким же отчаянием и стремлением, в то же время со всей нежностью и мягкостью прихватывая губы Антона, как уже долго мечтал сделать, но не мог, потому что сам себе запретил. Каждую ночь он засыпал, вспоминая ощущение суховатых пухлых губ на своих, прогонял эти мысли, чувствуя, как тем самым он закапывает себя все больше, и поворачивался на другой бок. От накала эмоций, которые создавали дикий жар у него в груди, Антон начал кусать нижнюю губу Арсения, будто пытаясь наказать его за то, что все это время они жили без друг друга по его вине. Освободив одну руку, Шаст завел ее за спину Арса и прижал его к себе, больше не желая никуда отпускать. Пускай даже если после этого он будет называться геем, ему абсолютно и глубоко плевать, потому что ничего подобного он никогда в своей жизни не чувствовал, и — это ли не то, что на самом деле нужно каждому человеку?.. Чуть замедлив поцелуй, Шаст переместил обе свои руки на бедра Арса и прижался плотнее, вдруг почувствовав не что иное, как… стояк Арсения Попова. У него. Встало. На Шастуна. Антон прислушался к своим ощущениям и осознал, что такая реакция… вполне взаимна. Он от неожиданности на секунду отстранился, поймал взгляд Попова, и у него перехватило дыхание. Вот же блядство. Ничего более возбуждающего за все свои двадцать восемь лет он не видел и больше ни у кого, кроме Арсения Попова, видеть, похоже, не захочет. Незаметно выдохнув, Шастун склонился к шее Арса и задел ее губами, вырвав ответный выдох у мужчины, в то время как его рука скользнула на поясницу, потом спустилась чуть ниже и, огладив ягодицу, обтянутую джинсовой грубой тканью, осторожно положил руку на выпуклое место между ног, отчего Арс не смог сдержать легкий стон, который вырвался против его воли. — Шаст… — шепот Арса достиг уха Антона, обдав теплым воздухом. — Блять, Арс, не делай так больше, — жалобно проговорил Антон, — а то я ведь позорно кончу и даже не успею ничего сделать… Ситуация лучше не стала, потому что Арс после этих слов тихо рассмеялся, и сердце Шастуна ухнуло куда-то вниз. Подняв голову и вновь найдя глаза Арсения, Шаст переместил взгляд на губы Попова, почему-то не смея в этот раз их коснуться, и уже смелее продолжил движения рукой, сквозь одежду чувствуя, как увеличивается в размерах член Попова. Антон внимательно следил за каждым малейшим изменением лица Арса и наслаждался каждым срывавшимся с его губ вздохом или стоном, абсолютно позабыв о себе. Ему напомнил Арс, так резко вжавшись своими бедрами в его, что Антон даже сначала не успел убрать свою руку. Прошло всего несколько секунд, у обоих мужчин огнем горела вся кожа, и хотелось снять одежду, которая разделяла их, но оба не знали, можно ли им уже переходить эту грань. Первым не вытерпел Шастун. — Блять, к черту, — быстро расстегнув молнию джинс Арса, он проделал то же самое со своей, и Арсений не заставил долго ждать, быстро подспустив штаны вместе с трусами и зашипев от прохладного воздуха, коснувшегося разгоряченной нежной кожи. Шастун сделал полшага вперед и обхватил своей большой ладонью оба члена, откинув голову назад и застонав. Как. Это. Охуенно. Двигая рукой, другую он положил на лицо Арса, проводя большим пальцем по его нижней губе и готовясь кончить только от этого вида, и периодически неосознанно толкался бедрами навстречу, чувствуя, как они оба близки к разрядке. Арс, сделав несколько рваных вдохов и выдохов, сдавленно простонал, уткнувшись лбом в плечо Антона, и кончая, понимания, что следом за ним буквально через несколько секунд кончает и Шаст, не сдерживая стон. Прямо как в «Шокерах» — Арсений терпит, Антон орет. Арс тихо рассмеялся от этой мысли в плечо Антона. — Ты чего там хихикаешь? — подозрительно спросил Шаст, приобнимая Арса одной рукой. — Лучше скажи, у тебя там… салфетки случайно нет, м? Арсений засмеялся еще больше, утыкаясь носом в шею Шастуна и впервые за долгое время чувствуя себя настолько легко. — Сейчас я тебе принесу. — Приведя себя в относительный порядок, Арс быстро сходил в гримерную и отрыл на какой-то полке влажные салфетки. Идя обратно, он думал, что придет, и в коридоре никого не будет. Потому что все случившееся вполне неплохо объясняется его возможным сумасшествием. Но нет, Шастун стоит там, где и стоял, и с кивком принимает салфетку, вытирая руку и не решаясь поднять взгляд. Арс слегка нерешительно, а потом чуть увереннее подходит к Антону, двумя пальцами приподнимает его подбородок, после чего мужчина решается посмотреть ему в глаза, и мягко целует, чувствуя ответные движения губ, после чего отстраняется. — Мы с тобой теперь геюги, ты в курсе? — Арс чуть улыбается. — В курсе, — кивает Шаст. — Ну и пусть? — Ну и пусть.