Лабиринты из янтаря

И мы, сплетясь, как пара змей, Обнявшись крепче двух друзей, Упали разом, и во мгле Бой продолжался на земле. (М.Ю.Лермонтов)

— В ночь перед возвращением Сарданапала, — Гробыня осеклась, — тогда мы ещё ничего не знали, Поклёп, как обычно, вернулся с ночного патрулирования и крикнул мне: «Принеси выпить», но — странно — я не почувствовала, что моё тело спешит ответить на его приказ. Даже наоборот — усталость так овладела мной, каждая ночь, проведённая без кольца, в комнате, кишащей привидениями, восставала: «Я не сдвинусь с места, пока ты не снимешь с меня ботинки». Его голос вошёл в привычный регистр, то есть, снова зазвучал у меня в голове: «Я не терплю пререканий» и, не выходя из состояния разговора без слов, я ответила: «Я тоже».       Таня с удивлением взглянула на подругу — никто не позволял себе так обращаться с завучем. — Поклёп застыл на месте, его трясло, как в лихорадке, особенно руки. Я видела, как отчётливо у него на лбу проступает зелёная венка. И это при том, что цвет лица у Клёпы последнее время всегда отдаёт болотом, — Склепова поморщилась, — он не сделал в мою сторону и шага, только сверлил глубоко запавшими глазами. А сама-то!       Гробыня оттянула перед Таней синюшное веко. Действительно, полтора месяца зомбирования изменили волшебницу, но им не удалось хоть сколько-то уменьшить её красоту: чёткие тени скул легли на некогда пухлое личико, кожа побледнела, острыми крыльями из-под топа выбивались ставшие совсем хрупкими лопатки. Таня хотела что-то сказать, но не знала, хочет ли подруга слушать её неловкие комплименты: в конце концов, именно привлекательность Гробыни стала спусковым крючком для Поклёпа, поддавшегося чёрной магии. Взявшего их в плен. Вычеркнувшего из книги судеб две короткие жизни.       Таня почувствовала лёгкое щекотание – магия без колец до сих пор была им по силам. Гробыня, не стесняясь, «зеркалила» её — слишком сильно укоренилась привычка ничего не говорить вслух. Вздохнув — всё равно не скрыться — девушка склонилась к подруге так, что рыжие пряди застили глаза, Склепова шутливо отмахнулась, но Таня снова подалась вперёд, лёгким движением захватывая красиво очерченную губу тёмной. — Я не… — Гробыня медлила, не решаясь ответить на поцелуй. — Когда ты стеснялась своего лица, я хотела сказать лишь то, что ты не Поклёп, — Таня улыбнулась, ловя дыхание девушки, — даже не близко. — Ошибаешься, — Гробыня окончательно отстранилась, — я уже не знаю, кто из нас кто. В тот вечер, у двери, я почувствовала, как моё сердце становится чем-то вроде клубка, от которого отходят искрящиеся нити. Сначала они оплели руки Поклёпа, затем ноги, а центральная нить, та, что была ярче и толще остальных, затянулась у него на шее. Он стоял и трясся, как игрушка из кукольного театра, а я с силой тянула его к себе. Не понимаю одного: почему, после всего, что он сделал со мной, не от себя, почему к себе? Почему я не вышвырнула этот клубок к чёртовой матери?       Гробыня поморщилась. — Видимо, его сердце раскинуло такие же сети, хоть они и потускнели со временем, — Склепова невесело подводила итоги, — сначала я упивалась тем, как Поклёп аккуратно, крючок за крючком, распускает шнуровку ботинок, стоя передо мной на коленях, секунда — и вот уже я, не он, против воли начинаю расстёгивать на нём сюртук. Я заставляю его целовать мои пальцы, он приказывает мне ласкать себя. Когда мы прокрутили друг друга через мясорубку всех мыслимых унижений…       Гробыня прижала пылающую щёку к прохладной стене подземелья, и Таня невольно отметила, как та зарделась. — Получился прекрасный фарш: груда жестокости с ноткой жгучего перца, — в чём в чём, но в красноречии Склепова оставалась верна себе даже теперь, — когда мы поняли, что стоять на коленях друг против друга — уже не унизительно, наши нити схлестнулись за то, чтобы подмять жертву под себя. Мы катались по полу, стирая в кровь локти и коленки, и при этом почти не касались друг друга — за нас работала магия. Когда он забирался на меня и начинал шептать заклятие пут, я бросала все силы на то, чтобы заставить его замолчать, когда побеждала я, он не давал мне радоваться преимуществу, вынуждая сгорать от желания.       Из рассказа подруги Таня не могла понять, о каком желании речь: о магическом или настоящем — тот день, когда они вернулись с Лысой горы прямо в кабинет к завучу, смешал все карты. — А потом, когда всё подошло к концу, нити ещё раз натянулись, зазвенели, как струны, и с треском лопнули. В тот миг Поклёп прошептал: «Я опять чувствую своё сердце» — я сама избавилась от вредоносного клубка. Но, Таня, самое страшное, что эта сила нарастает по-новой, мы уже никогда не будем прежними: ни ты, ни я, ни он. — Но ведь мы не зомбированы до той степени, которая описана в книгах? — Таня отчаянно пыталась перевести всё в шутку — нельзя терять лицо перед выходом в зал, — если ты так хочешь помочь Поклёпу, почему не расскажешь Кощееву о том, что заклятие слабеет? — Он подумает, что это ещё одно проявление тёмномагической манипуляции. — Тогда поклянись разрази-громусом. — Ты неисправима, — Гробыня улыбнулась со смесью благодарности и сожаления.       Голос за дверью торжественно объявил: — Всем участникам заседания вернуться на свои места. Приступаем к опросу свидетелей со стороны обвинения.