Тео the Pizdenish

Прощай мой дом, ушел далече. И нет ни звука, ни звонка. Я так мечтал о скорой встрече, Теперь прошу - пусти меня. Д. —Глухой? Что, совсем? Серьёзно?– приглушенный женский шёпот слегка отразился от стен и выдался звонким вопросом. —Ага. Можешь даже не шептать, он всё равно не слышит. — в ответ раздался мелодичный глубокий женский тембр,— Это вышло очень даже иронично: отец - успешный эстрадный исполнитель, мать - непревзойденный мастер озвучивания, а он… Думаю, он бы доставил меньше проблем, будучи слепым, но это… Это явный крест на его успешном будущем. Две женщины разговаривали в дверном проёме в паре метров от ребёнка, сидевшего к ним спиной. Мальчик, с кучерявыми, немного запущенными тёмно-зелёными волосами не мигая смотрел перед собой. В его руках блестела зеркальной гладкой поверхностью губная гармошка. Он, не отрываясь, вглядывался в губы взрослых, что сейчас стояли за ним. Всё это он уже слышал, точнее читал по губам в любой отражающей поверхности. А иногда смотрел на прямую. И всё равно слышал. — Он обуза для этой семьи, и, кажется, его родители уже собрали нужные бумаги. Глаза мальчика расширились, всё его тело будто прошибла молния. Ему было восемь, и он был умен не по годам, однако, сколько бы отдал он сейчас за то, чтобы не понимать их. Главное - не заплакать. Не выдать себя. Он знает, что не выживет в приюте, что слаб, он знает, что он - бесполезный калека. Безупречная соловьиная семья - вот где он не должен был рождаться. Но родился. Голос - это хлеб его родителей - им они торгуют, им они гордятся. А он… немой. Дом, где он живёт, построен по всем акустическим стандартам. В каждом углу либо музыкальный инструмент, либо микрофон. На стенах нет места - они завешаны грамотами, наградами, золотыми пластинками, фотографиями с турне и выступлений. Но ни одной его. Глухого мальчика здесь не должно быть. Вот почему. Его руки трясутся, а живот сводит судорогой. Нужно бежать. Как можно скорее и не важно куда. Только бы больше не видеть. Ни губ, ни лиц. Он рвано пихает в детский портфель с неказистой лягушкой (подарок тётки к началу учебного года) свои малочисленные вещи. Они знали, что он тут ненадолго. Еле находит место для зеркальной гармошки. Перед тем, как запихнуть её в боковой карман, несколько секунд вглядывается в поверхность. Эта вещь - единственное, чем он дорожит. Казалось бы - губная гармошка - издевательский подарок для глухонемого. Однако, её предназначение совсем в другом… Конечно, над ним издевались в школе. Это же была элитная гимназия для богатеньких деток. И, если дети жестоки, то там они жестоки вдвойне. Девочка, которую вынудили сесть с ним за одну парту, часто морщилась и презрительно метала взгляд на соседа. И однажды девчачья рука протянула ему записку: " Мне надоело слушать о тебе гадости за своей спиной - это раздражает. Сделай с этим что-нибудь. Ты умеешь читать по губам?". Он кивнул. И получил маленькое, круглое зеркальце. Сзади оно было усыпано розовыми блёстками, но его это не волновало - он понял, зачем она его ему дала. И услышал. Всё, что говорят за спиной - он прочитал и осознал. Зеркальце было возвращено. А на следующий день рождения он попросил губную гармошку, прямо как на картинке, что он старательно выискал для наглядности. И ему купили - потехи ради - но купили. Теперь он всегда мог смотреть и слышать. Теперь он стал умнее. Наконец-то, портфель собран. Глаза застилала предательская мутная дымка, руки едва не запутались в кислотно зелёных лямках. Паника движила им и не давала трезво мыслить. Теперь нужно было выбраться из дома незамеченным. Окно не вариант - хоть его комната и находилась на втором этаже, он понимал, что эту высоту без последствий ему не осилить. А значит - только задняя дверь. Он мягкой поступью спустился по лестнице. Тёмно-зеленые, почти чёрные глаза выискивали любое движение - на слух он полагаться не мог. Сейчас родители, скорее всего, сидят с друзьями в большой зале. Где-то ходит его гиперактивная тётя - она представляла главную опасность быть обнаруженным. Чтобы добраться до задней двери достаточно было пройти до конца коридора. Он, стараясь двигаться бесшумно и интуитивно держась стены, двинулся к своей цели. Коридор был весь завешан фотографиями семьи. Вот дедушка, которого он не знал, грозно глядит из под стекла фоторамки; вот его мама и папа кружатся в свадебном вальсе; или вот пресловутые друзья родителей скалятся на очередном награждении. Странно, что он раньше не замечал отсутствия своих фотографий в этом доме. Ведь если так посмотреть - стоит закрыть на ключ его комнату, и о его присутствии не останется ни следа. Никто не будет по нему скучать. Слёзы вновь подкатили к горлу, но у него не было на них времени. Заветный поворот приближался, но тут его взгляд уловил приближающуюся тень. Она, как ядовитый газ, подкрадывалась всё ближе и ближе. Его вновь накрыла паника - неужели всё так и кончится? Единственная в коридоре дверь была пройдена ещё на середине пути. Он сам не знает, откуда взялись силы, но он сорвался с места, и, как ему показалось, в пару прыжков достиг танцевального зала и щёлкнул замком. Прижавшись спиной к холодному дереву он с трепетом ждал неминуемого. Но оно всё никак не наступало. Ещё минуту он не шевелился, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Спина похолодела от пота и липкого страха. Но вот шаг, второй. Он обернулся. Кажется, пронесло. Мальчик осмотрелся. Он почти никогда не бывал в этой комнате. По периметру большое, светлое пространство покрывали зеркала. Справа стоял музыкальный центр. Мама проводит тут часы - держит себя в форме. Под столиком с колонками стояли пара статуэток, лежали флешки и несколько книг. Странно, что раньше он их не замечал. Мальчик рассудил, что сейчас лучшим решением будет успокоиться. Выбор пал на удивительную книгу в железном, хотя он бы даже не удивился если в серебряном, переплёте. Он был покрыт мягкой и плавной гравировкой, где среди завитков узнавались инициалы его матери. Личный дневник? Действительно - на нем висел аккуратный маленький замочек. Да вот только мама явно не думала, что кто-то так бесцеремонно вторгнется в её обитель - замочек был открыт. С замиранием сердца малыш открыл книгу на середине. И тут же его взгляд пронзил ужас. Весь разворот был исписан одной фразой. "Лучше бы ты умер.". Он перелистнул страницу. "Лучше бы ты умер.". Перелистнул ещё. "Лучше бы ты умер.". Его пальцы затряслись. Губы упрямо поджались. Нет, нет, нет. Он перелистнул в самое начало. "Я беременна! С ума сойти! Наконец-то!" В его глазах мелькнула надежда, но обжигающая слезинка уже начала прокладывать свой путь. Он пролистал дальше." Врачи сказали, что мой мальчик глухой. Я им не верю. Меня выводит из себя сожалеющий взгляд мужа! Я ИМ НЕ ВЕРЮ! Клянусь, мы обойдем лучших врачей, да хоть заграницу поедем, мне плевать! Я найду способ его исправить!" Способ исправить… Она получила некачественную игрушку и теперь трясёт мастеров чтобы её починить… Вторая слезинка достигла дрожащего подбородка. " Сегодня ему пять лет. Он всё такой же глухой. Таскается со своим глупым портфелем и безобразно мычит. Мне отвратителен один вид этого ребёнка. Каждый день, укладывая его спать, я шепчу ему: "Лучше бы ты умер." А он улыбается и продолжает мычать. Лучше бы ты умер, лучше бы ты умер, лучше бы ты умер, лучше бы ты умер, лучше… " Он в бессильной ярости медленно подошёл к зеркалу. Пальцы до боли сжимали проклятый дневник. Он посмотрел на себя - худощавого, бледного ребёнка. В свои заплаканные тёмные глаза. На свой исказившийся в немом крике рот. Внутри него горело пламя, разъедающее и шепчущее строки из дневника. Горло сдавил спазм, но он не мог прекратить свой "крик". Рука двинулись как-то сама собой и книга, влетев в его отражение, разделила его лицо несколько кусочков. Он не видел, как верхний пласт зеркала отделился от стены. Не видел как он угрожающе начал нависать над ним. От почувствовал только тогда, когда что-то тяжёлое отбросило его назад. Глаза застелила кровавая пелена. Он не мог пошевелиться, но боль иглами впивалась в его лицо и руки. Возможно, он плакал. Ему казалось, что теперь он непременно кричит самым настоящим голосом, хотя вокруг стояла звенящая тишина. Повернув голову к другому зеркалу он не смог поверить. Осколки разных размеров, как метательные ножи были разбросаны по его телу. Казалось, кровь покрыла каждый миллиметр кожи. Он отполз на непослушных конечностях к своему отражению и медленно вытянул осколок из правой щеки. Он чувствовал боль, но она казалась такой далёкой, что он почти игнорировал её. Стекло вошло не слишком глубоко, но он нутром ощутил чавкающий звук. Следующее было под левым глазом. В правом углу лба. Поперёк левой щеки. Два в подбородке. Одно наискось лба, аж до самой переносицы. На руках были в основном мелкие осколки, которые впились когда он отползал. Он не успел закрыть ими лицо. Никто не пришёл. То ли зал был звуконепроницаемым. То ли всем было плевать. Он встал. Бывшее зеркало неприятно трещало под ботинками. Он вышел, и, уже не заботясь о свидетелях, пошёл к заднему выходу. С подбородка капала кровь вперемешку со слезами. Он вышел медленно. Автобусов не было. Мальчик побрел вдоль дороги, а мордочка лягушки продолжала бездумно и непонимающе оглядываться назад.